— Фарамир! Фарамир! — восклицали со слезами люди на улицах.
Но он не отзывался, и его понесли вверх по извилистой дороге в Цитадель и к его отцу. В тот момент, когда назгул умчался прочь пред натиском Белого Всадника, прилетела смертоносная стрела, и Фарамир, бившийся с могучим наездником из Харада, упал на землю. Только атака Дол Амрота спасла его от кровавых мечей южан, которые изрубили бы его, лежачего.
Принц Имрагил принёс Фарамира в Белую Башню и сказал:
— Ваш сын вернулся, господин, совершив великие дела.
И он рассказал обо всём, что видел. Но Денетор, поднявшись, глядел в лицо сына и молчал. Затем он велел приготовить в покое, где они находились, постель, положить на неё Фарамира и удалиться. А сам он поднялся в одиночестве в секретную комнату на вершине Башни, и многие, кто смотрел тогда в её направлении, видели бледный свет, который некоторое время мерцал и колыхался в узких окнах, а затем вспыхнул и погас. И когда Денетор опять спустился, он подошёл к Фарамиру и сел рядом с ним, но лицо Правителя было серым, даже более мёртвенным, чем лицо его сына.
Итак, теперь Город был, наконец, осаждён, охвачен кольцом врагов. Заграды были разбиты, и весь Пеленнор оставлен Врагу. Последние вести с наружных стен были принесены людьми, которые прибежали по северной дороге прежде, чем Ворота были закрыты. Это были остатки стражи, стоявшей там, где тракт из Анории и Рохана входил в пригороды. Их вёл Ингольд, тот самый, кто пропустил Гэндальфа и Пина менее, чем пять дней назад, когда солнце ещё вставало и утро несло надежду.
— Известий о ристанийцах нет, — сказал он. — Рохан теперь не придёт. Или, если они придут, это нам не поможет. Новое войско, о котором мы слышали, пришло первым. Говорят, они пришли из-за Реки по дороге от Андроса. Они сильны: батальоны орков Глаза и бессчётные отряды каких-то новых людей, которых мы не встречали прежде. Невысокие, но суровые и широкоплечие, бородатые, словно гномы, и вооружены большими топорами. Мы полагаем, что они пришли из какой-то варварской страны на просторах Востока. Они заняли северный тракт, и многие пошли дальше, в Анорию. Ристанийцы не смогут прийти.
Ворота были закрыты. Всю ночь часовые на стенах слышали гомон врагов, которые рыскали снаружи, сжигая поля и деревья и рубя любого обнаруженного ими человека, живого или мёртвого. Число тех, кто уже переправился через реку, в темноте нельзя было определить, но когда утро, или его бледная тень, незаметно прокралось на равнину, стало видно, что едва ли ночные страхи преувеличили их количество. Равнина чернела от отрядов на марше, и на ней на всём расстоянии, на котором ещё не отказывали глаза в сумраке, выросли вокруг осаждённого города, словно гнилая плесень, огромные лагеря чёрных или тёмно-красных палаток.
Орки, деятельные, как муравьи, торопливо рыли, рыли линии глубоких траншей, тесное кольцо которых возникало почти в пределах полёта стрелы со стен; и как только очередная траншея была готова, она заполнялась огнём, хотя каким образом, искусством или колдовством, он зажигался и поддерживался, никто не мог разобрать. Работы продолжались весь день, пока люди Минас Тирита лишь наблюдали за ними, неспособные помешать. И когда все траншеи были закончены, они увидели, как приближаются огромные повозки, и вскоре очередные отряды врагов, каждый под прикрытием траншеи, принялись быстро собирать большие орудия для метания снарядов. На стенах Города не было оружия достаточно мощного, чтобы достать так далеко и остановить эту работу.
Сначала люди смеялись и не очень опасались этих приспособлений, поскольку основная стена Города была высокой и поразительно толстой, возведённой ещё до того, как могущество и искусство Нуменора угасли в изгнании. Её наружная сторона была подобна Башне Ортханка: твёрдая, тёмная и гладкая, недоступная стали или огню и не поддающаяся разрушению ничем, кроме судорог, которые разорвали бы саму землю, на которой она стояла.
— Нет, — говорили люди, — нет; даже если сюда явится сам Безымянный, и ему не удастся войти сюда, пока мы ещё живы.
Но некоторые отвечали:
— Пока мы ещё живы? Как долго? У него есть оружие, которое сломило не одну твердыню с тех пор, как начался мир. Голод. Дороги отрезаны. Ристания не придёт.
Но орудия не стреляли впустую по несокрушимой стене. Не разбойник и не главарь орков распоряжался атакой на величайшего врага Властелина Мордора. Мощь и умная злоба направляли её. Как только большие катапульты под громкие вопли и скрип верёвок и воротов были установлены, они принялись метать снаряды на страшную высоту, так что те перелетали прямо над зубцами и падали с глухим стуком внутрь первого круга Города, и многие из них каким-то таинственным образом загорались, ударившись о землю.
Вскоре за стеной возникла серьёзная опасность пожара, и все, кого можно было выделить, занялись тушением пламени, которое взметнулось во многих местах. Тогда среди крупных снарядов посыпался другой град, менее разрушительный, но гораздо ужаснее. Все улицы и переулки позади Ворот были завалены маленькими круглыми снарядами, которые не горели. Когда люди подбежали узнать, что это такое, они громко закричали или зарыдали. Ибо враги метнули в Город головы всех тех, кто пал, сражаясь при Осгилиате, или на Заградах, или в полях. Страшно выглядели они, поскольку, хотя многие головы расплющились от удара и потеряли форму, а другие были жестоко изрублены, множество голов всё же уцелело, и казалось, что они хранят следы предсмертных мук, и все без исключения были клеймены мерзким знаком Безвекого Глаза. И то и дело кто-нибудь видел среди них, поруганных и обесчещенных, знакомое лицо того, кто гордо ходил когда-то в доспехах, или пахал поле, или приезжал на праздники из зелёных долин в холмах.
Тщетно люди потрясали кулаками в сторону безжалостных врагов, роившихся перед Воротами. На проклятия те не обращали внимания, поскольку не понимали языка людей запада и лишь пронзительно кричали резкими голосами, словно звери или стервятники. Но вскоре немного осталось в Минас Тирите тех, кто имел мужество стоять прямо и бросать вызов войскам Мордора. Ибо ещё другое оружие, более быстрое, чем голод, имел Властелин Чёрной Крепости: страх и отчаяние.
Снова появились назгулы, и поскольку их Чёрный Властелин ныне усилился и послал вперёд свои войска, так и их голоса, выражавшие лишь его волю и его злобу, были исполнены зла и ужаса. Они кружили и кружили над Городом, будто стервятники, рассчитывающие насытиться обречённым смерти человеческим мясом. Выше взглядов и выстрелов летали они, однако присутствие их было постоянным, и их смертоносные голоса, к которым невозможно было привыкнуть, вспарывали воздух. Все непереносимее становились они с каждым новым криком. Наконец даже самые стойкие начали бросаться на землю, когда крылатая угроза проходила над ними, или же замирали, выронив оружие из ослабевших рук, и в мысли их пробиралась чернота, и они думали уже не о битве, но только о том, чтобы уползти и спрятаться, и о смерти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
