Потом Фарамир неожиданно посмотрел на Пина.
— Но теперь мы приблизились к необычным вещам, — сказал он, — Поскольку это не первый невысоклик, которого я вижу пришедшим из северных легенд в страны юга.
Тут Гэндальф выпрямился, стиснув ручки кресла, но не сказал ничего и взглядом остановил возглас, готовый сорваться с губ Пина. Денетор взглянул на их лица и кивнул головой, словно в знак того, что прочёл на них многое ещё до того, как прозвучали слова. Пока остальные сидели молча и неподвижно, Фарамир неспешно, почти не сводя глаз с Гэндальфа, поведал обо всём, временами поглядывая при этом на Пина, словно чтобы оживить воспоминания о других, которых он видел.
Когда его рассказ перешёл от встречи с Фродо и его слугой к событиям на Хеннет Аннуне, Пин заметил, что руки Гэндальфа, сжимающие резное дерево, дрожат. Сейчас они выглядели белыми и очень старыми, и, пока Пин разглядывал их, он внезапно, с трепетом страха, понял, что Гэндальф, сам Гэндальф, был встревожен, даже испуган. Воздух в комнате был спёрт и недвижен. Под конец, когда Фарамир рассказывал о прощании с путниками и их решении идти к Кирит Анголу, его голос упал, он покачал головой и вздохнул. Тут Гэндальф вскочил.
— Кирит Ангол?! Долина Моргула?! — воскликнул он. — Время, Фарамир, время? Когда ты расстался с ними? Когда они могли достичь этой проклятой долины?
— Я расстался с ними утром два дня назад, — ответил Фарамир. — Если они пошли прямо на юг, до долины Моргулдуина пятнадцать лиг, и потом им предстоит ещё пять лиг к востоку, к проклятой Крепости. Вряд ли они могли попасть туда раньше, чем сегодня, и, быть может, они всё ещё не дошли. Несомненно, я понимаю, чего ты боишься. Но эта тьма никак не связана с их рискованной затеей. Она началась вчера под вечер, и прошлой ночью вся Итилия была под тенью. Для меня очевидно, что Враг давно планировал нападение на нас, и час его был определён прежде, чем те путники вышли из под моей охраны.
Гэндальф мерил шагами пол.
— Утром, два дня назад, около трёх дней пути! Далеко ли то место, где вы расстались?
— Для птицы около двадцати пяти лиг, — ответил Фарамир. — Но я не мог вернуться быстрее. Вчера вечером я был у Каир Андроса, длинного острова в Реке к северу отсюда, который мы обороняем, а лошади держатся на этом берегу. Когда тьма поползла вперёд, я понял, что нужно спешить, и поскакал сюда с тремя людьми, которых тоже можно было посадить верхом. Всех остальных из своего отряда я послал к югу, чтобы усилить гарнизон у переправ Осгилиата. Надеюсь, что я не ошибся?
Он взглянул на отца.
— Ошибся? — воскликнул Денетор, и глаза его внезапно вспыхнули. — Зачем ты спрашиваешь? Люди были под твоей командой. Или ты интересуешься, как я оцениваю все твои поступки? В моём присутствии ты держишься скромно, но немало уже времени минуло с тех пор, как ты, отойдя от моих суждений, свернул на собственную дорогу. Пойми, ты говорил, как всегда, искусно, но я… разве не видел я твоих глаз, устремлённых на Митрандира, чтобы понять, говоришь ты правильно или слишком много? Он уже давно владеет твоим сердцем.
Мой сын, твой отец стар, но ещё не выжил из ума. Я могу видеть и слышать, как делал это всегда, и немногое из того, что ты недоговорил или оставил без упоминания, скрыто сейчас от меня. Я знаю ответ на множество загадок. Увы, увы, Боромир!
— Если то, что я сделал, вызывает ваше неудовольствие, отец, — произнёс Фарамир спокойно, — мне жаль, что я не мог узнать вашего мнения прежде, чем мне выпало принимать столь тягостное решение.
— И оно оказалось бы достаточным, чтобы ты изменил своё решение? — спросил Денетор. — Я полагаю, ты всё равно поступил бы именно так. Я хорошо знаю тебя. Ты вечно стремишься выглядеть величественным и благородным, как древний король, учтивым, мягким. Это вполне приличествует человеку высшей расы, пребывающему в мире и могуществе. Но в часы отчаяния бывает, что наградой за мягкость служит смерть.
— Да будет так, — сказал Фарамир.
— Да, будет так! — воскликнул Денетор. — Но не только твоя смерть, господин Фарамир, но и смерть твоего отца, и гибель всего нашего народа, обязанность защищать который легла на твои плечи с тех пор, как погиб Боромир.
— Так ты хочешь, — промолвил Фарамир, — чтобы мы поменялись местами?
— Да, я действительно хочу этого, — сказал Денетор. — Ибо Боромир был предан мне, а не служил марионеткой в руках мага. Он помнил бы о нужде своего отца и не упустил бы то, что дала фортуна. Он принёс бы мне великий дар.
На мгновение сдержанность изменила Фарамиру.
— Я прошу вас, мой отец, вспомнить, почему случилось, что я, а не он, оказался в Итилии. По крайней мере в одном случае, не так давно, ваше мнение перевесило. Именно Владыка Города дал поручение ему!
— Не размешивай горечь в чаше, которую я приготовил себе, — отозвался Денетор. — Разве не чувствовал я её вкуса много ночей, предвидя то худшее, что лежало тогда ещё на дне? И что ныне я и обрёл в действительности. Если бы это было не так! Если бы эта вещь попала ко мне!
— Утешься! — сказал Гэндальф. — Боромир не принёс бы тебе это ни в коем случае. Он умер, и умер хорошо, пусть покоится в мире! Но ты обманываешь себя. Он протянул руку к этой вещи и, получив её, пал бы. Он сохранил бы её для себя, и, когда бы он вернулся, ты бы не узнал своего сына.
Лицо Денетора стало суровым и холодным.
— Ты нашёл, что Боромир хуже поддается твоему влиянию, не так ли? — проговорил он тихо. — Но я, кто был его отцом, говорю, что он принёс бы это мне. Быть может, ты мудр, Митрандир, но при всём твоём искусстве, ты не всеведущ. Могут быть найдены иные решения, отличные от паутины магов или поспешности глупцов. В подобном вопросе я более мудр и сведущ, чем ты полагаешь.
— И какова же тогда ваша мудрость? — спросил Гэндальф.
— Достаточна, чтобы понять, что здесь следует избегать двух глупостей. Использовать эту вещь опасно. Но послать её в такой час в руках безмозглого невысоклика в страну самого Врага, как сделали ты и этот вот мой сын, — это безумие.
— А господин Денетор, что сделал бы он?
— Ни то, и ни другое. Но совершенно точно, никакие доводы не заставили бы его отправить эту вещь в дурацкой надежде навстречу наибольшей опасности, рискуя нашим полным уничтожением в случае, если Враг вновь обретёт утраченное им. Нет, это хранилось бы скрытым, скрытым тьмой и глубиной. Без использования, говорю я, исключая лишь случай крайней нужды, но за пределами его досягаемости, если только он не одержит победу столь полную, что последующие события не встревожат нас, мёртвых.
— Как обычно, ты, господин мой, думаешь лишь о Гондоре, — сказал Гэндальф. — Однако есть ведь другие люди и другие жизни, и время так и будет продолжаться. Что до меня, то мне жаль даже его рабов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
