Помимо того, героя терзают кошмары: «[Видение, исчезни!] Проклятый страх, исчезни!»[1899] = «Виденья всё теснее, / Страшат величиной» /5; 260/; «Дрожу от головы до пят, / По телу страх расползся» /5; 396/ = «От смеха ли, от страха ли / Всего меня трясет» /5; 260/; «По телу ужас плелся» /5; 78/ = «Но ужас — мой герой» /5; 586/. Однако он говорит о своем здоровье: «Я был здоров, здоров, как бык» = «Не сплю — здоровье бычее»; и бросает вызов врачам: «Смеюсь я: “Что за прятки?!”» (АР-11-44) = «“С покойных взятки гладки”, - / Смеялся я вообще» (АР-2-74) (а «покойным» он уже называл себя в песне «Отпустите мне грехи…» и в «Райских яблоках»: «Мы — покойники» /3; 53/, «Съезжу на дармовых, раз покойников мы бережем»; АР-3-156); «Я ухмыляюсь красным ртом» = «Но ухмыляюсь грязно я». Эта же ухмылка, обращенная к врагам, встречается у Высоцкого постоянно: «Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу» /5; 212/, «Я ухмыляюсь красным ртом, / Как на манеже шут» /5; 89/, «Во весь свой пересохший рот / Я скалюсь: “Ну, порядки!”» /5; 79/, «Вижу, Фишер наставляет вилку
- / Хочет есть, и я бы съел ферзя. / Прячу нехорошую ухмылку» /3; 391/.
Врачи же в обоих случаях характеризуются героем как безликие, но при этом заводят на него дело: «Колите, сукины, сыны, / Но дайте протокол! <.. > Мне чья-то белая спина / Ответила бесстрастно» /5; 396/ = «Халат закончил опись / И взвился — бел, крылат» (здесь — «закончил опись», а в предыдущем случае: «Он молвил, подведя черту»). Крылатым же предстает и ворон, севший на плечо к главврачу в песне «Ошибка вышла»: «Раздался звон, и ворон сел / На белое плечо». Этот ворон «напоминает — прямо в морг / Выходит зал для пыток», — что заставляет вспомнить «Песню о вещей Кассандре», где смерть, «севшая» на Трою, тоже названа крылатой («Спустилась смерть, как и положено, крылата»). А в черновиках песни «Ошибка вышла» сказано о вороне: «Он намекает — прямо в морг / Выходит зал для пыток» /5; 395/, - и точно так же вел себя главврач: «Вздохнул с намеком и завел / Историю болезни»[1900] [1901].
Главное же различие состоит в том, что в песне «Ошибка вышла» над героем смеются врачи: «…И грохнул персонал, / Смеялся медицинский брат…» /5; 388/. А в стихотворении «Общаюсь с тишиной я…» он сам смеется над ними: «“Да что же вы смеетесь?” — / Спросил меня халат», «И было мне до смеха — / Везде, на всё, всегда!».
Интересно еще, что некоторые мотивы из «Общаюсь с тишиной я…» восходят к «Путешествию в прошлое» (1967): «Помню, Клавка была и подруга при ней» = «Воспоминанья кружатся <.. > То с нею я. то с нею»; «А потом кончил пить, / Потому что устал» = «Как? Залпом? Восемьсот?»; «Будто голым скакал» = «Смешно мне в голом виде лить / На голову ушат» (АР-2-75); «Остается одно — только лечь-помереть» = «Уйду я в это лето / В малиновом плаще»; и даже к стихотворению «Я никогда не верил в миражи…» (1979): «Но жили мы, поднять не смея глаз» = «Боюсь глаза поднять»; «Мы тоже дети страшных лет России» = «Виденья всё теснее, / Страшат величиной»; «Безвременье вливало водку в нас» = «Как? Залпом? Восемьсот?».
***
Если вернуться к «Истории болезни» и сопоставить ее с некоторыми спортивными песнями, то также можно обнаружить удивительные совпадения.
Начнем с «Вратаря» (1971): «Я стою сегодня мёртво — не иначе» (АР-17-68) = «Я гну свое — на нем держусь»244 (этот же мотив находим в «Марше антиподов», 1973: «Стоим на пятках твердо мы и на своем»; в «Приключении, случившемся с Владимиром Высоцким и его друзьями на 3-м этаже ресторана “Москва”», 1955: «Но на своем стоял я твердо»[1902]; и в наброске 1971 года: «Я твердо на земле стою» 13; 483/); «Хоть десятый его ловко завернул. / У меня давно такие на проходят…» = «Со мною номер не пройдет. / Товарищи-ребятки! <…> Проворен он и прыток»; «Снимок дома у меня
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— два на три метра — / Как свидетельство позора моего. <.. > Искуситель змей, палач! Как мне жить?» = «А искуситель змей страдал / Гигантоманией»; «Стыд меня терзает, хоть кричи» = «И меня заколотило, зазнобило от стыда» (АР-11-50).
Еще больше сходств наблюдается у «Истории болезни» с дилогией «Честь шахматной короны» (1972): «Клетки — как круги перед глазами» = «В глазах — круги, в мозгу — нули».
В первом случае герой мечтает: «Живо б прояснилось на доске!», — а во втором говорит: «И прояснилось всё вокруг, / Врач стал еще любезней» /5; 401/ (этот же мотив возникает в «Памятнике»: «Выраженье лица прояснилось», «И лицо мое вдруг прояснилось»; АР-6-41).
В обоих произведениях встречаются мотивы выпивки: «Эх, под такой бы закусь — да бутылку!» = «Я обнаглел и закричал: / “Бегите за бутылкой!”» /5; 386/; и путаницы: «Королей я путаю с тузами» = «Прием покойный — этот зал — / Я спутал с пересылкой» /5; 400/ (повторим еще раз вариант названия песни «Ошибка вышла» — «Перепутал»™). А герой предстает в образе силача: «Ну еще б ему меня не опасаться
- / Я же лежа жму сто пятьдесят!» = «Я был здоров, здоров, как бык, / Здоров, как два быка, — / Любому встречному в час пик / Я мог намять бока»; и задается одинаковым вопросом: «Может, ему врезать апперкотом, / Пешки прикрыва<я> рукавом?» (АР-9-171) = «А может, дать ему под дых / И двери — на замок?» /5; 380/. Кроме того, герой «ухмыляется» перед лицом своего противника: «Прячу нехорошую ухмылку» /3; 391/ = «Я ухмыляюсь красным ртом, / Как на манеже шут» /5; 85/; наблюдает за его действиями: «Вижу: он нацеливает вилку» = «Вон вижу я: спиртовку жгут»; и требует: «Мне дай только дамку провести!»[1903] [1904] [1905] = «Но дайте протокол!».
Да и противник ведет себя одинаково: «Шифер стал на хитрости пускаться: / Встанет, пробежится — и назад» — «А главный — шмыг да шмыг за стол»; «Он всё встанет, пробежится — и назад»248 = «А он всё тёр себе скулу, / И бегал от меня к столу, / И хмыкал, и кривился» /5; 380/; «А он, гляжу, наце<ливает вилку>… Он мою защиту разрушает»[1906] [1907] [1908] [1909] = «А он, гляжу, подвел черту: / “Читай, мол, и остынь!”»250 (такой же оборот используется в стихотворении «Вот я вошел и дверь прикрыл…», 1970: «А он, гляжу, сдается»); «Он меня убьет циничным матом» /3; 383/ = «Все выстукивают — я уж думал, до смерти забьют» (АР-11-50); «Ничего! Коль он и вправду ловок
- / Применю секретный ход конем!» /3; 393/ = «И ворон крикнул: “Nevermore!” — / Проворен он и прыток, — / Напоминает: прямо в морг / Выходит зал для пыток» (последняя цитата имеет явное сходство с «Колыбельным. вальсом» Галича: «Гаркнет ворон на плетне: / “Хорошо ль тебе в петле?”», — и с «Балладой о манекенах» Высоцкого, где манекен ерничает: «Мол, жив еще приятель? / Доволен ли судьбой?»).
Такими же эпитетами наделяются беда в черновиках посвящения к 60-летию Юрия Любимова «Ах, как тебе родиться пофартило…» (1977) (причем она, как и ворон, представлена в образе птицы): «.Лиха беда, проворна и глазаста, / Пошла круги сужать над головой» (АР-7-22); Черномор в «Лукоморье» (1967): «Ловко пользуется, тать, / Тем, что может он летать» (ворон и беда, заметим, тоже летают251); Баба-Яга в наброске «Мимо баб я пройти не могу…»(1969): «Как прохожих варит в супе, / Большей частью молодых, / Как секретно ездит в ступе, / Ловко путая следы»; «черные силы» в «Веселой покойницкой» (1970): «Ловко, надежно работают бойни»252; один из вампиров в «Моих похоронах» (1971): «Шустрый, ловкий упырек / Стукнул по колену, / Вмиг пригнал и под шумок / Надкусил мне вену» /3; 320/; противник лирического героя в «Песне автозавистника» и «Вратаре» (обе песни — 1971): «Скрываясь ловко под названьем “Жигули”», «Мяч в моих руках — с ума трибуны сходят, / Хоть десятый его ловко завернул»; враги лирического мы в песне «У нас вчера с позавчера…» (1967): «Только зря они шустры — не сейчас конец игры!»; Ложь в «Притче о Правде»: «Выплела ловко из кос золотистые ленты»; таможенники в черновиках «Таможенного досмотра»: «До чего проворные, — / Мысли мои вздорные / И под черепушкою прочли!» /4; 458/; центральный персонаж стихотворения «Вооружен и очень опасен» (1976): «Он глуп, он — только ловкий враль»; и в целом методы советской власти — в песне «Заповедник» (1972), где «звери» сами лезут «в капкан и в загон» и «падают навзничь — стреляй не хочу!»: «Ловко, продуманно, просто, с умом, / Мирно — не надо стрелять». Да и на своих концертах Высоцкий употреблял этот эпитет для того, чтобы показать отношение к нему со стороны чиновников: «Скоро вы увидите еще две картины, куда я работал и писал песни. Одна из них называется “Вооружен и очень опасен”, где я не играю, а просто песни мои поет Сенчина. Хотя я должен был сначала… Так они меня вокруг пальца ловко обвели как-то. Говорят: “Ты напиши!”. Я для себя писал. Потом говорят: “Ты знаешь — надо, чтобы она все-таки спела!” Я стал для нее переписывать. Говорю: “А вот это я спою!”. Они говорят: “Ну, хорошо!”. А потом, когда она спела, они говорят: “А это не надо, потому что…”»[1910] [1911] [1912] (заметим, что «ловко обвели» поэта и в «Масках», 1970: «Меня, должно быть, ловко разыграли»).
