воинственный выкрик в сторону Германии и Австрии, как и нетерпеливо и долго жданный ответ друзьям в Париже[110]. Именно в это время — в середине марта н. ст. — стало известным, что Австро-Венгрия вмешалась в переговоры между Сербией и Грецией с Салониках, заявив, что она не допустит больших прав в пользу Сербии в этом порту, чем те, которыми располагает она сама. Неуверенность в прочности Бухарестского трактата была столь велика, что 24 апреля Думерг, в присутствии трех свидетелей, допрашивал Грэя (во время пребывания последнего в Париже), правда ли, что английское правительство сочувствует пересмотру этого трактата[111]. 27 мая французский посланник в Белграде сообщает, что, в связи с восстанием в Албании, Австрия принимает
«обычные» меры предосторожности: передвижка войск на границе, концентрация речных военных судов, прекращение отпусков для военных и, наконец, объявление больших маневров в Боснии, в присутствии эрцгерцога и начальника Генерального штаба, — и что сербская печать отвечает на это обвинением Австрии в намерении оккупировать Албанию, проведя свои войска, в случае надобности, по сербской территории.
IV. Англо-франко-русский единый фронт против Турции
Между тем царскому правительству, вслед за формальной ликвидацией конфликта из-за миссии Лимана, удалось одержать несомненную дипломатическую победу над Турцией по армянскому вопросу.
Напомним, что русский (составленный Мандельштамом) проект реформ 1913 г. вызвал оппозицию со стороны Германии (при поддержке Австрии и Италии); турецкая же точка зрения на него была формулирована коротко впоследствии Джемаль-пашой так: «Не думаю, чтобы кто-нибудь усомнился в том, что через год после проведения в жизнь этого проекта Эрзерумский, Ванский, Битлисский, Диарбекирский и Харпутский вилайеты окажутся под протекторатом России или будут оккупированы русскими». Комиссия представителей держав не могла прийти к соглашению: лишь в сентябре 1913 г. Гирсу удалось, по словам Джемаль-паши, убедить Вангенгейма принять основные шесть пунктов. Турецкое правительство, чтобы избежать объединенного давления европейских держав, поспешило выработать общий план реформ, для проведения которых в Восточной Анатолии неофициально предложило Грэю послать — вместо русских — английских инспекторов. Грэй ответил, что английское правительство, по всей вероятности, отнесется сочувственно к этому проекту. Однако через две недели последовал официальный ответ на официальное же предложение, обусловливавший принятие предложения согласием русского правительства на эту комбинацию. Турки вынуждены были, таким образом, прийти к соглашению с Россией, каковое и было подписано в Константинополе 8 февраля (26 января) 1914 г. Гулькевичем (мы знаем, чем был отвлечен в это время Гире) и Саид-Халимом. Актом 26 января 1914 г., писал Гулькевич Сазонову, «официально подчеркнута руководящая роль России в армянском вопросе и как бы подтверждена 16-я статья Сан-Стефанского договора. Это обстоятельство не может, конечно, не отразиться самым благотворным образом на международном престиже России и окружить имя ее монарха новым обаянием в сердцах христиан Ближнего Востока… Что же касается Германии, то она вошла с нами в соглашение по армянскому вопросу с двоякой целью: во-первых, дабы иметь возможность сказать Порте, что она удержала Россию от широких реформ ценою своего согласия на более скромные, безопасные для Турции; во-вторых, дабы снискать расположение армян, которым Германия дорожит, ввиду их преобладания в Киликии, считаемой ею своей сферой влияния»[112]. И в-третьих, мог бы добавить Гулькевич, для того, чтобы убедить турок окончательно в том, что только в теснейшем союзе с Германией Турция может найти спасение от неминуемой и близкой гибели. Мировая война прервала разработку плана реформ в турецкой Армении и сняла с очереди вопрос об иностранных инспекторах в Восточной Анатолии. Здесь мы находим один из существеннейших элементов для ответа на вопрос об обстоятельствах, повлекших за собой вступление Турции в союз с Германией и в войну. Вот что, в связи с вышеизложенным, писал Джемаль-паша: «Конечно, единственной нашей надеждой было через мировую войну освободиться от всех этих договоров, наносивших столько ущерба нашей независимости, и получить возможность в будущем жить как независимая и свободная нация… Так же точно, как главной нашей целью было аннулировать капитуляции и Ливанский статут, так в отношении армянских реформ мы хотели освободиться от соглашения, к которому нас вынудило давление со стороны России»[113].
Образования единого фронта держав Антанты и по вопросу об Армении, и по вопросу о миссии Лимана было более чем достаточно для того, чтобы турки наконец сами поверили, что близок час ликвидации их самостоятельного политического существования. «Мы хотели реорганизовать нашу армию, и с этой целью обратились к Германии. Германская военная миссия приехала в Константинополь, и в результате боеспособность турецкой армии значительно усилилась, а вместе с тем усилилась и оборона Проливов. Вполне естественно, что русские воспротивились этому, ибо они всегда считали своим законным наследством Константинополь… Но разве можно допустить, чтобы эта политика вмешательства во внутренние дела соседнего государства проводилась без согласия на то Англии и Франции? Конечно нет»[114].
Хорошо известно, что, несмотря даже и на это, в правящих турецких кругах германофильская ориентация возобладала не сразу. Сторонники сближения с Францией сделали весьма решительные попытки найти исход из создавшегося положения, помимо союза с Германией, обрекавшего, как всем было ясно, Турцию на войну с Тройственным согласием. Известно, какие драконовские условия займа поставило французское правительство. Рассказ Джемаля о его парижских переговорах излагает так историю крушения плана вхождения Турции в группу Тройственного согласия: «Франция и Англия, — говорил уже после сараевского убийства Джемаль директору политического департамента французского министерства иностранных дел де Маржери уполномоченному Вивиани, ввиду его отъезда в Россию, вести эти переговоры, — стремятся зажать центральные державы в железное кольцо. Это кольцо замкнуто всюду, за исключением юго-востока. Если Турция присоединится к Антанте, Болгария, очутившись изолированной на Балканах, вынуждена будет присоединиться к нам».
Условием этого Джемаль ставил решение вопроса об островах, занятых греками. Он не скрывал и другой, не менее важной для Турции цели: «Вы должны принять нас в группировку держав Антанты и этим самым защитить нас от постоянной угрозы со стороны России».
На это последовал пространный ответ, существеннейшей частью которого было заявление: «Прежде чем заключить с вами союз, мы должны получить согласие на это со стороны наших союзников, шансы на которое мне представляются весьма сомнительными». «Я отлично понял, — заключает свой рассказ Джемаль, — что Франция не хочет выпускать нас из железных тисков России и что мы ни в коем случае не можем ждать от нее помощи». Конечно, в это время нащупывалась почва в обратном направлении, с той разницей, что с германской стороны прием был совсем иной, так как, по всем данным, в том числе и по показанию Джемаля, Германия
