дочери.
— Петр… Отпусти меня… Хватит.
— Когда подъедет Валентина Игнатьевна, я тебя разбужу.
— Нет, я не буду…
Договорить Оля не успела. Не смогла.
Они оказались у дивана, Петр нагнулся и аккуратно опустил Олю на спину.
Нависнув сам над ней.
И явно не спеша разгибаться.
Оля, вместо того, чтобы оттолкнуть мужчину, потребовать прекратить спектакль, который всё меньше походил на него, уставилась на жилку на шее Петра. На то, как та ритмично билась, выдавая учащенное сердцебиение Громова… Почему-то захотелось провести по ней языком, узнать, какая на вкус его кожа.
Господи, она сходит с ума… Она точно повредилась головой. Правильно же говорят, что зря многие люди с пренебрежением относятся к сотрясению головного мозга.
Вот с ней явно что-то не так.
Потому что безумие продолжалось.
Ольга лежала, едва ли не расхристанная на диване, с задранной футболкой, обнажившей полоску кожи на животе. Удивительно, но у Ольги не возникло желания одернуть её, скрыть округлость животика. Не было ни дискомфорта, ни стеснения.
Вырез футболки тоже сыграл на стороне Петра. V-образный, он позволил груди смазаться кверху, выставив на обозрение округлости и сексуальную ложбинку.
Петр забирал то, что ему щедро давали. Жадно и по-собственнически. Оля на непостижимом для логики и человеческого глаза восприятии ловила исходящие от него невидимые волны желания и… восхищения. За недолгие дни знакомства она привыкла, что он постоянно смотрит на неё.
Но сейчас…
Было иначе.
Он пожирал её глазами. Дурнел. Кайфовал.
Он ласкал её взглядом. Проходился по коже раз за разом, и Оля откликалась. Хотела остаться безучастной и не смогла. По телу яростными, сносящими всё на своем пути волнами распространялось самое что ни на есть натуральное желание. Дикое, такое же жадное и требовательное.
Невозможно остаться равнодушной, когда сверху нависает такой мужчина. Когда он смотрит так, точно ты единственная женщина на свете. Желанная. Что больше никого нет и никогда не будет. Внизу живота сворачивался тугой узел, трусики намокли. Оля чувствовала, какой влажной становится, и это тоже поражало. После родов она практически не испытывала потребности в сексе. Тут же… Грудь налилась, потяжелела, соски напряглись, не помогал и плотный хлопковый бюстгальтер.
Петр сменил положение, подавшись вперед.
К Оле.
— Не смей, — выдохнула она, выставляя руку раскрытой ладонью вперед.
В глазах Петра заиграл дьявольский блеск. Предвкушающий и зовуще-опасный.
Мужчина и не думал останавливаться. Он практически лег на неё, контролируя тяжесть своего тела руками, которые расставил по обе стороны от плеч Оли.
— Я только попробую, — хрипло проговорил Громов, накрывая её губы своими.
Оля успела хапнуть воздух. Её рука столкнулась с едва ли не каменной грудью Петра, сразу же ощутив её твердость. Больше думать Оле не позволили. Петр захватил её губы, прикусил, потянул на себя, пробуждая в ней притихшую страсть. Оля приглушенно застонала, не в силах справиться с искушением. Громова внезапно оказалось слишком много. Он был везде, при этом умудряясь оберегать и не придавливать раненую руку. Его губы действовали опытно, язык — властно. Он толкнулся ей в рот, первый раз, второй. Терпкий аромат мужского парфюма будоражил ноздри. Дразнил, пробуждал чувственность.
И Оля откликнулась. Позволила себе слабость, о которой точно не будет жалеть. Губы Петра несли наслаждение, запретное и чертовски вкусное. Оля приоткрыла губы, откликаясь на прикосновение.
А ещё ей нравилось, что он нависал сверху. Такой сильный, большой, высокий. Да… Ей нравилось. Она слишком давно не чувствовала себя настолько желанной. О том, что она желанна, говорил каменный член, упирающейся ей в бедро и делающий её ещё более влажной.
В висках запульсировало с удвоенной силой, соски заныли, отзываясь сладкой болью.
Петр нарочито медленно толкнулся вперед, прижимаясь плотнее.
Оля пискнула в губы Петра, не заметив, как царапает короткими ноготками футболку на мужчине.
И в этот момент раздался телефонный звонок. Рингтон был чужим. Значит, звонили не ей.
Петр, глухо застонав, оторвался от губ Оли.
Но слезать с неё не спешил.
Дышал, опаляя кожу, и едва заметно улыбался.
— Валентина Игнатьевна прибыла. Пойдем встречать.
глава 15
— Ольга, поспите.
— Нет-нет…
— Поспите, я говорю. Чего вы переполошились…
— Не знаю. Мне… Мне неудобно. Вы с Петром договаривались об одной ночи, а задержались у меня и на день.
— И что? — Валентина Игнатьевна задорно хмыкнула. — Спрошу с Петра Михайловича двойную оплату, делов-то. Ольга! Да шучу я! Что же вы все воспринимаете настолько буквально? И это ещё одна причина, почему я вас сейчас же отправлю спать. Возражения не принимаются. Договорились?
Оля собралась уклониться от ответа, но натолкнулась на якобы суровый и не поддающийся переубеждению взгляд женщины.
Валентина Игнатьевна ей сразу понравилась. Как только женщина вошла в квартиру и шутливо поинтересовалась: неужели доблестный генерал Громов не сможет в одиночку справиться с мелким карапузом? Оле с трудом удалось скрыть смешок, рвущийся наружу. Приятно видеть человека, который не стелился перед Петром.
Тот показушно признался в своей слабости, но быстро перешел на серьезный тон и обрисовал ситуацию с травмой Оли, не вдаваясь в излишние подробности.
— Поняла, — кивнула Валентина Игнатьевна, более не задавая лишних вопросов. — Где у вас можно руки помыть?
Валентина Игнатьевна была невысокой, полноватой женщиной не старше пятидесяти пяти. Ухоженная, в меру строгая. Она носила очки и модную короткую стрижку.
— Я домохозяйка в имении Петра Михайловича, — утром сообщила она, готовя смесь для Саши.
Оля едва не подавилась чаем.
— В имении?
Ночь прошла относительно спокойно. Сашулька просыпалась два раза. Валентина Игнатьевна сразу же приносила её Ольге, та кормила, и дочка продолжала спать, не зная, какие страсти разворачиваются вокруг неё.
— Угу. Поместье у него имеется.
— Вы, наверное, имеете в виду загородный дом? — осторожно уточнила девушка.
Валентина Игнатьевна довольно хохотнула.
— Не-е-е, деточка, именно поместье. Ольга, если я перейду некую черту и
