Де Мауро справедливо отмечает, что введение терминов «означаемое» и «означающее» явилось «основой крайней систематизации, предпринятой Соссюром» [De Mauro 1972: 438], осознания автономии языка как формальной системы по отношению к организующим субстанциям звуковой или акустической, концептуальной, психологической природы. Другими словами, введение этих двух терминов явилось следствием принятия принципа радикальной произвольности языкового знака. Издатели же включили в «Курс» и старую и новую терминологию, тем самым «затемнив» подлинный смысл произвольности языкового знака, что явилось одной из причин, как будет показано ниже, продолжительной и бурной дискуссии.
О том, что издатели не отразили адекватно понимание Соссюром произвольности, свидетельствует, в частности, изображение дерева [Соссюр 1977: 100], в то время как в оригинальных записях оно отсутствует. Там, где Соссюр говорил о «сближении терминов» – означаемого и означающего, в тексте «Курса» это представлено по-другому: «...ищем ли мы смысл слова дерево или слово, которым обозначается понятие “дерево”, ясно, что только те сближения, которые освящены языком [43] , нам кажутся согласными с действительностью» [Соссюр 1998: 67]. Слова «согласными с действительностью» добавлены издателями. Такое изучение студенческих конспектов позволило установить следующий факт: Соссюр утверждал, что значимости остаются относительными, поскольку связь между двумя составляющими знака произвольна. Издатели же изменили эту формулировку: «...но в действительности значимости целиком относительны, вследствие чего связь между понятием и звуком произвольна по самому своему существу» [Соссюр 1977: 145 – 146].
Р. Энглер обобщил разные определения произвольности языкового знака Соссюром [Engler 1968: 13 – 14]: условное в семиологическом смысле, абстрагируясь от факторов времени, от обозначаемого предмета и социальной массы, что исключает свободу выбора; по отношению к идее знак выбирается свободно, выступая как произвольный, напротив, по отношению к обществу знак не свободен, он навязывается; связь, объединяющая означающее и означаемое, совершенно произвольна. Так, понятие soeur не связано никаким внутренним отношением с последовательностью звуков, составляющих акустический образ; между знаком и обозначаемой вещью отсутствует связь. По поводу последнего свойства Соссюр писал: «Если бы язык использовался только для наименования предметов, различные его члены не были бы связаны между собой, они существовали бы по отдельности, как и сами предметы» [Соссюр 1990: 186]. Другими словами, Соссюр выступал против представления языка как номенклатуры знаков.
Идеи произвольности языкового знака занимают важное место в архитектонике соссюровской концепции. По мнению Де Мауро, произвольность является принципом, который лежит в основе всей теории, так как на его основе осуществляется идентификация значимости языковых единиц, как в плане означающего, так и в плане означаемого [De Mauro 1972: 421]. Более того, произвольность он считает универсальным свойством всех языков, случайный же характер связи означающего и означаемого детерминируется обществом на протяжении развития отдельных языков во времени и пространстве.
Понятие произвольности получило новое освещение благодаря введению фактора времени. Языковая система – это наследство, навязанное языковому коллективу, в котором он ничего не в состоянии изменить. Таким образом, произвольность как явление данного состояния является результатом исторического развития семиологического установления. Именно в силу того, что знак произволен, он является изменчивым и неизменчивым одновременно. Несомненная заслуга Соссюра в том, что он показал связь произвольности знака с его изменением во времени: «....непрерывность знака во времени, связанная с его изменением во времени, есть принцип общей семиологии» [Соссюр 1977: 109]. Как будет показано ниже (§ 4), положение Соссюра об изменчивости /неизменчивости языкового знака получило оригинальное развитие в учение асимметричного дуализма С. Карцевского.
Новое понятие ограничения произвольности было введено Соссюром в лекции 9 мая 1911 г. В той же лекции он заменил термин «абсолютная произвольность» на «немотивированность». Относительную мотивированность [44] Соссюр связывал с отношениями между знаками внутри системы. Вначале он связывал это явление с синтагматическими отношениями, однако в последней лекции 4 июля он признал, что ассоциативные отношения также ограничивают произвольность [Godel 1957: 92]. Таким образом, ограничение произвольности языкового знака в учении Соссюра обусловлено единством членов системы как в синтагматическом, так и в парадигматическом плане.
Р. Энглер [Engler 1962] и Р. Амакер [Amacker 1975a] высказали предположение, что введение нового термина «немотивированность» и употребление его наряду с термином «произвольность» свидетельствует о переходе от семиологического плана к лингвистическому. Проанализировав студенческие записи лекций Соссюра, А. Фрей пришел к выводу, что Соссюр считал ограничение произвольности универсальным свойством систем языковых знаков [Frei 1974].
Из рукописных источников видно, что одной из задач семиологии Соссюр считал классификацию систем в соответствии с их степенью произвольности. Конкретное решение этой задачи ранее в 1867 г. было намечено Ч. Пирсом, разработавшим деление знаков на иконические, индексы и символы. В дальнейшем эта проблематика развивалась Р. Якобсоном, в Женевской школе – Л. Прието (часть II, гл. III, § 1).
Первым, обратившим внимание на новизну подхода Соссюра к теории знака, был А. Сеше в статье «Проблемы языка в свете новой теории», опубликованной через год после выхода «Курса» [Sechehaye 1917]. Заслуживает внимания тот факт, что Сеше не только представил произвольность знака в тесной связи с другими положениями теории Соссюра, но и предложил пути дальнейшего исследования вопроса произвольности, которые он связывал с проблематикой языка и мышления, а также языка и речи.
«Разум не имеет прямого воздействия на произвольность, являющуюся не материальным, а нейтральным, бестелесным элементом... проблема эта не решена, и мы ставим вопрос, как и до какой степени человеческий ум воздействует на язык» [Sechehaye 1917: 27]. «...понятие относительной произвольности, рационального и психологического в языке может быть расширено. Если... продолжить и дополнить мысль, лишь намеченную в “Курсе общей лингвистики”, мы должны сказать, что наличие относительной произвольности препятствует языку “подавлять” своей произвольностью то, что имеется живого, психологически обусловленного в речи» [Ibid.]. Проблема произвольности в связи с различением языка и речи получила развитие в учении Ш. Балли и С. Карцевского о мотивированности языкового знака (§ 2).
Еще более глубокое понимание сущности учения Соссюра о произвольности представлено в статье Сеше «Женевская лингвистическая школа» [Sechehaye 1927]. «Язык, – писал Сеше, – это система соответствий между произвольным членением звуковой материи и не менее произвольным членением мыслей. Каждое из этих соответствий, например, звуковое соответствие chien определенному животному, представляет собой знак, единицу языка, но каждый знак существует, как в своем материальном, так и в психическом аспекте в силу противопоставления всему тому, чем он не является в системе. То, что произвольно, обязательно должно быть дифференцированным... язык понимается как форма, без субстанции, как совокупность отношений между формами, которые сами являются отношением» [Ibid.: 222].
Близкую трактовку произвольности в ее отношении к значимости дал Де Мауро, указывая на глубокий смысл этого понятия в концепции Соссюра: «...глубокий смысл принципа произвольности может быть понят... не на основе двух страничек, на которых он изложен, а принимая во внимание все содержание “Курса”: прежде всего следует рассмотреть учение о языке как форме» [De Mauro 1972: 443].
Сеше рассматривал проблему произвольности в ракурсе эволюции языка и мышления. Будучи произвольной во всех своих частях, система языка в состоянии отвечать потребностям в новых средствах выражения. «Нет сомнения, что язык несет на себе отпечаток общего разума, который его создает, и в ходе своей эволюции он последовательно приспосабливается к менталитету разных эпох. Нелегко установить процессы этой адаптации, но в любом случае следует принимать во внимание элемент произвольность знака» [Sechehaye 1927: 223]. Таким образом, Сеше ставил вопрос о связи произвольности с проблемой языка как средства познания, его когнитивным аспектом, а также о месте произвольности в процессе структуризации языком познавательной деятельности.
В отличие от Сеше в большинстве откликов на выход «Курса» новизна подхода Соссюра к теории знака не была замечена (Г. Шухардт, О. Есперсен, А. Мейе, Р. О. Шор, М. Н. Петерсон, Г. О. Винокур). Учение о произвольности знака было столь новаторским, что даже такой крупный лингвист, как Э. Косериу, воспринял его упрощенно, связав с аристотелевской традицией, которую Соссюр считал как раз недостаточной.
