Произвольность трактовалась Соссюром прежде всего как немотивированность, т. е. как отсутствие естественной, природой вещей обусловленной связи между означаемым и означающим [Соссюр 1977: 101]. Но примеры, которые приводил Соссюр, и недостаточная четкость формулировок заставляют думать, что произвольность у него лежит и в основе знака в целом, в его соотношении с обозначаемым предметом. Это послужило причиной для критики Соссюра в ходе дискуссии 1939 г. о произвольности языкового знака и позже (см., напр.: [Степанов 2002а: 423 – 424]). Несомненно, однако, что Соссюр стремился постичь лингвистический аспект проблемы [45] : абстрагируясь от соотношения языкового знака с обозначаемым им предметом, он сосредоточил внимание на связи между означаемым и означающим, которая обуславливается не только наличием этих двух компонентов, но и тем, что есть в языковой системе вокруг них.
Конвенционалистская интерпретация соссюровского понятия произвольности была наиболее распространенной (Есперсен, Девото, Амман, Яберг). Французский лингвист Э. Пишон [Pichon 1937: 25 – 31] приписывал Соссюру конвенциональную точку зрения, в соответствии с которой знак условен по отношению к предмету, с другой стороны, между означающим и означаемым существует «духовная связь».
Некоторые положения Пишона спустя два года нашли продолжение в статье Э. Бенвиниста «Природа языкового знака», опубликованной в датском журнале Acta linguistica и положившей начало продолжительной и острой дискуссии. Бенвенист также настаивал на том, что связь между означающим и означаемым является «необходимой», а не произвольной. Но в отличие от Пишона Бенвенист справедливо отмечал контраст между принципом произвольности, понимаемом с конвенционалистской точки зрения, и другими положениями соссюровской мысли. Бенвенист справедливо связывал сущность учения Соссюра с пониманием языка как системы реляционных, и тем самым несопоставимых, значимостей.
Бенвенист аргументировал свою точку зрения тем, что произвольной является связь между означающим boeuf или ochs и внеязыковой реальностью. Однако Соссюр подчеркивал, что язык – это форма , а не субстанция [Соссюр 1977: 145]. Бенвенист обходит молчанием отношение между реальным предметом и понятием, между понятием и означаемым – он делает окончательный вывод: «...произвольность существует лишь по отношению к явлению или объекту материального мира и не является фактором во внутреннем устройстве знака» [Бенвенист 1974: 94]. Тем не менее, по справедливому замечанию Ю. С. Степанова, содержание понятия «произвольность» остается у Бенвениста невыявленным [Степанов 1974: 423].
Итальянский лингвист М. Лючиди высказал интересное предположение, что толкование произвольности языкового знака Бенвенистом было основано на неправильном прочтении текста Соссюра. Местоимение il было соотнесено со словом signe в предыдущей фразе, заключенной в скобки, а не с signifiant , стоящему до скобок, а выражение dans la réalité было воспринято как полнозначное, а не плеоназм [Lucidi 1950: 188].
По решению комитета Женевского лингвистического общества от 7 июня 1941 г., А. Сеше, Ш. Балли и А. Фрей выступили с ответной статьей, представляющей собой своеобразную декларацию, в которой утверждался принцип произвольности лингвистического знака в трактовке Ф. де Соссюра [Sechehaye, Bally, Frei 1941].
В незадолго до этого опубликованной статье «Произвольность знака. Ценность и значение» Ш. Балли, отвечая на критику Э. Бенвениста, писал, что иллюзия последнего относительно абсолютного «симбиоза» двух частей знака является попросту следствием повторения, беспрестанного воспроизведения языковых знаков говорящим. Поэтому связь между означающим и означаемым нам кажется естественной, органической и даже логической. «Впрочем, – продолжает Балли, – если единство означающего и означаемого возникает в нашем сознании таким образом без какой-либо внутренней обусловленности, является тем не менее очевидным, что эта связь носит обязательный характер, и социальное принуждение обязывает нас употреблять то или иное слово в определенном смысле, подчиняясь каждый раз новому условию. На этом основана вера в интимную и необходимую связь двух сторон знака» [Bally 1940a: 202 – 203]. Таким образом, произвольность знака, по мнению женевских ученых, вытекает прежде всего из социального характера языка.
В коллективной статье подчеркивалось, что связь между означающим и означаемым носит характер необходимости и обусловлена системой знака как социального установления, являющегося по своей природе чистой формой. Отмечалось, что понятие произвольности следует рассматривать не изолированно, а в тесной связи с другими положениями концепции Соссюра. Поэтому критика произвольности знака рассматривалась не просто как направленная против конкретного положения, а как затрагивающая доктрину Соссюра в целом, поскольку произвольность занимает в ней центральное место. Авторы подчеркивали, что проблема произвольности знака является частью более общей и сложной проблемы: каким образом мысль обретает форму в языке. Формулировка одной из личных заметок Соссюра свидетельствует о том, какое важное место он отводил произвольности знака в проблематике языка и мышления: «...до языкового знака в мысли нет ничего различимого» [Engler 1968а: 39].
Следует заметить также, что критики Соссюра не всегда учитывали тот факт, что к проблеме собственно произвольности Соссюр подходил с семиологической точки зрения, абстрагируясь от факторов времени, языкового коллектива и идеи выбора.
Учение Соссюра о произвольности знака было принято Л. Блумфилдом: «...связь языковых форм со значениями совершенно произвольна» [Блумфилд 1968: 148]. По его примеру многие американские лингвисты включили понятие произвольности в свое определение природы языка.
Соссюр иногда использовал термин «знак» для обозначения означающего [Godel 1957: 275]. Бюиссенс обратил внимание на попытки Соссюра раздельного рассмотрения двух сторон знака, которые не удались [Buyssens 1952: 48]. В 40 – 50-е гг. ХХ в. американские структуралисты, последователи Блумфилда, предприняли изучение звуковой стороны языка без обращения к значению исследуемых элементов. А позднее началось исследование означаемого – семантической стороны языковых единиц. Начало развитию семиологической концепции произвольности было положено работами Э. Бюиссенса [Buyssens 1943], а также С. Карцевского [Karcevsky 1941]. Изучение знака в семиологическом аспекте получило развитие в концепции А. Мартине двойного членения языка и особенно в работах представителя Женевской школы Л. Прието (часть II, гл. III). Произвольность языкового знака рассматривается некоторыми лингвистами в качестве языковой универсалии [Hockett 1963; Jakobson 1965].
Дискуссия по вопросу произвольности языкового знака была продолжена и после рассмотренных выше статей и стала, по выражению Ю. С. Степанова, «можно сказать, перманентной» [Степанов 1974: 422]. О значимости этой проблемы свидетельствует тот факт, что ей был посвящен ряд международных семинаров и коллоквиумов.
Соссюр различал два вида произвольности: абсолютную, или полную, и относительную. Относительная произвольность определялась так же, как относительная мотивированность [Соссюр 1977: 163]. Понятие относительно мотивированного Соссюр связывал с наличием в языке синтагматических и парадигматических отношений: «...единства ассоциативного порядка и порядка синтагматического... ограничивают произвольность знака. Dit-neuf ассоциативно связано с dixhuit, soixante-dix и т. д., а синтагматически – со своими элементами dix и neuf» [Там же: 165].
В своей последней лекции, прочитанной 4 июля 1911 г., Соссюр ввел важное новшество: связь абсолютной и относительной произвольности со значимостью элементов системы. «Солидарность членов в системе может восприниматься как ограничение произвольности, это может быть как синтагматическая, так и ассоциативная связь». При этом он ограничился одним примером:
По мнению А. Фрея, из этого положения Соссюра следует вывод: «...не существует языковых знаков, произвольность которых не была бы ограничена» [Frei 1974: 124]. «По нашему глубокому убеждению, – писал Соссюр, – все относящееся к языку как к системе, требует рассмотрения именно с этой точки зрения, которой почти не интересуются лингвисты, – с точки зрения ограничения произвольности языкового знака. Это наилучшая основа исследования» [Соссюр 1977: 165]. Данная проблематика получила оригинальное развитие в Женевской лингвистической школе.
§ 2. Учение Ш. Балли и С. Карцевского о мотивированности языкового знака
Еще в 1917 г. А. Сеше обратил внимание, по его выражению, «на слабое место в соссюровской аргументации». «Мы полагаем, что Соссюр, занятый показом всех логических последствий проводимого им принципа произвольности знака, пренебрег тем, что знак, относительно мотивированный по определению, которое он сам ему дал, занимает значительно более важное место, чем ему было отведено. Работы Балли о механизме языковой выразительности показали всю очевидность этого» [Сеше 1965: 76].
