§ 2. Учение Ш. Балли и С. Карцевского о мотивированности языкового знака
Еще в 1917 г. А. Сеше обратил внимание, по его выражению, «на слабое место в соссюровской аргументации». «Мы полагаем, что Соссюр, занятый показом всех логических последствий проводимого им принципа произвольности знака, пренебрег тем, что знак, относительно мотивированный по определению, которое он сам ему дал, занимает значительно более важное место, чем ему было отведено. Работы Балли о механизме языковой выразительности показали всю очевидность этого» [Сеше 1965: 76].
Ш. Балли подчеркивал, что «установленное Соссюром противопоставление произвольных и мотивированных знаков принадлежит к числу положений, играющих важнейшую роль в теории лингвистических систем» [Балли 1955: 144]. Вместе с тем, считал Балли, «эту теорию можно дополнить и систематизировать» [Там же]. С точки зрения содержания передаваемых сообщений Балли различает индексы и знаки. Для индекса характерна естественная связь между означающим и означаемым. Например, дым – признак пожара; мокрая земля свидетельствует о недавно прошедшем дожде. Если в индексе означающее указывает на означаемое, то в знаке оно его означает. Как индекс, так и знак имеют материальную, физическую природу, оба вызывают представления о соответствующих предметах и явлениях. По крику птицы можно судить о ее присутствии, а подражая крику, например, кукушки, мы можем создать знак, означающий саму птицу. Но по способу материального производства знак коренным образом отличается от индекса: означающее знака создается в результате одного или нескольких сознательных или бессознательных мускульных движений. Балли считает, что по отношению к индексам мы выступаем как рецепторы, потому что составляющие их данные представляют собой факты, процессы, происходящие в окружающей нас реальной действительности. Кроме того, они вызывают чисто интеллектуальные суждения, это средства познания. Знак, напротив, это овладение индексом, это акт. Говорящий вправе использовать знак, как ему заблагорассудится. «С помощью индекса, – пишет Балли, – мы узнаем о чем-либо, а знаком мы пользуемся, чтобы сообщить что-либо. В отличие от знака, у индекса связь между означающим и означаемым никогда не бывает произвольной, так как «индекс», будучи всегда заданным, т. е. представленным каким-нибудь фрагментом реальной действительности, в котором мы ничего не в силах изменить, постоянно связан со своим означаемым естественной связью» [Bally 1939: 94]. «Понятие произвольности, – продолжает Балли, – покрывает понятие условности в строгом смысле. Употребление знака основывается, со статической точки зрения, на условности, своего рода молчаливом соглашении между пользующимися этим знаком».
В совместном выступлении на I Международном лингвистическом конгрессе в 1928 г. Балли и Сеше подчеркивали, что все в лингвистической системе основано на руководящем принципе произвольности. Имеет место произвольный характер как означающего, так и означаемого. Произвольность означающего не всегда является абсолютной: «...некоторые слова и обороты стремятся воспроизвести если не саму связанную с ними идею – что невозможно, – то, по крайней мере, неясное впечатление, которое ассоциируется с нею: например, tintamarre...» [Bally, Sechehaye 1928: 45]. «...чем в большей степени знак произволен, тем больше он нуждается в опоре на другие знаки, которые определяют его значимость; обратно, чем больше знак мотивирован, тем больше он стремится к самостоятельности и менее связан с системой» [Ibid.: 47 – 48].
Произвольный характер связи между означаемым и означающим в языковом знаке не мешает тому, что языковой знак в системе языка оказывался относительно мотивированным. Под относительной мотивированностью языкового знака Соссюр понимал частичную мотивированность при образовании словесных знаков, те ограничения, которые накладывают на них словообразовательная система, мотивированность сложных и производных слов. Соссюр указывал на важную роль относительно мотивированного в языке: «В самом деле, вся система языка покоится на иррациональном принципе произвольности знака, а этот принцип в случае его неограниченного применения привел бы к непомерной сложности, однако разуму удается ввести принцип порядка и регулярности в некоторые участки всей массы знаков, и именно здесь проявляется роль относительно мотивированного» [Соссюр 1977: 165]. Он ставил перед лингвистами задачу изучать язык «с точки зрения ограничения произвольности» [Там же].
Из этих положений Соссюр делал весьма важный вывод, касающийся общей типологии языков, выделяя так называемые «лексикологические» языки, в которых мотивированность слов минимальна, и «грамматические» языки, где мотивированность максимальна.
Так же как и Соссюр, под произвольностью языкового знака Балли понимал немотивированность. Произвольность противопоставлялась мотивированности. Однако Балли отводил мотивированному знаку в языке гораздо больше места, чем Соссюр.
В дополнение к тому, что Соссюр называл относительной мотивированностью, Балли разработал механизм имплицитной мотивированности языкового знака. Он писал, что «в языке мы встречаемся со скрытыми ассоциациями, которые, не исключая других, неизбежно возникают одновременно с представлениями знака, независимо от всякой ситуации и от всякого контекста. Такие случаи существуют, и мы должны остановиться на них, потому что они приведут нас к особому аспекту мотивированности» [Балли 1955: 151]. Языковой знак может мотивироваться как внешними, так и внутренними ассоциациями. В качестве примеров внешних ассоциаций Балли приводил случаи сочетаемости слов, зависящие от их смысловых значений: так, châtin употребляется только по отношению к волосам, camus и aquilin – к носу. Знаки могут мотивироваться и внутренними ассоциациями – мотивирование путем совмещения понятий, например, англ. to starve содержит в себе понятия «умирать» и «голод». Таким образом, согласно Балли, внешние ассоциации составляют как бы одно целое со знаком и тем самым имплицитно его мотивируют.
Представляет интерес случай одновременного присутствия двух означаемых при одном означающем. Примером может служить совмещение в стихах французского поэта П. Валери современного и этимологического значения в одном слове:
Blanc comme une jeune scythe
Mais ta candeur est prise...
Candeur – одновременно и «яркая белизна» (этимологическое значение), и «наивная невинность» (современное значение).
Балли особо отметил, что классификация мотивирований путем совмещения значений должна стать темой специального исследования. Он перечислил некоторые из них: названия профессий, орудий, родства и др.
К имплицитному мотивированию Балли относил также различные виды тропов. Так, вспоминая о такой неприятной процедуре, как сверление зуба, мы можем назвать сверло fraise , clou или aiguille . Например: Il me semblait qu’il me perçait avec une aiguille , либо C’était un clou qui m’entrait dans la dent . В данном случае член ассоциации произволен: ни по звуковой форме, ни по смыслу слово clou не напоминает означаемый предмет; «лишь сближение в нашем сознании двух идей (болезненное проникновение сверла в зуб и то, как внезапно гвоздь входит в дерево) превращает исходный концепт в представление, вполне сочетающееся с породившей его эмоцией» [Балли 2003: 110]. Можно без труда заметить, отмечает Балли, сходство между подобными фактами и тем, что принято называть образами, фигурами или тропами; в нашем примере clou является метафорой, таким образом, согласно Балли, большинство классических фигур (синекдоха, метонимия, метафора, персонификация и др.) основываются на имплицитных ассоциациях с означаемым. Характерным способом мотивирования означаемого является транспозиция [46] . Например, гипостазис: La ville est en rumeur вместо Les habitants de la ville... «...любой транспонированный знак, – подчеркивал Балли, – является синтагматическим» [Балли 1955: 149].
По мнению Балли, Соссюр показал мотивированность знака означаемым, но оставил в стороне мотивированность означающим. Между тем, считает Балли, мотивирование означающим занимает в языке важное место. Так, глагол croquer содержит в своих звуках нечто, производящее впечатление дробления, размалывания, что вызывает представление о хрусте. К случаям мотивирования знака означающим Балли относил ономатопеи и экспрессивные слова, основанные на символике звуков (например, артикуляция глаголов happer «цапать» и laper «лакать» воспроизводит grosso modo действие, которое они означают).
Вместе с тем Балли предупреждал против соблазна установления соответствия между звучанием некоторых слов и их смыслами. « В большинстве случаев это чистейшая иллюзия: только звучание слова побуждает нас искать звукоподражание в том или ином сочетании звуков ; так, например, созвучие со смыслом нередко приписывается глаголу tinter “звонить”; однако его омоним teinter “красить”, который произносится совершенно также, ни у кого не вызывает подобных ономатопеических ассоциаций. Следовательно, мы можем высказать более осторожное суждение (которое придется не по вкусам “эстетам”), а именно, если звучание слова может ассоциироваться с его значением, то некоторые звукосочетания способствуют чувственному восприятию и вызывают конкретное представление; сами по себе звуки не способны произвести подобное действие» [Там же: 86 – 87].
