до хрупкости, сияющие изумрудные глаза, и даже уши слегка заострены – или ей это только кажется? Они словно материализовались из комиксов манга и мультиков-аниме, которые она так любила в детстве.
Теперь это становилось реальностью – и даже их бельё, словно составленное из крошечных листочков и стебельков… почти невидимое на отливающих зеленью телах , и вместе с тем, изысканно изящное. Франа искренне пожалела, что миланские модельеры, не имеют возможности увидеть и скопировать это невесомое лиственное кружево.
Но девушки, к её разочарованию, не поддержали темы моделей интимного белья. Вместо этого они уложили гостью на ложе и…
Франа никогда не была ни монашенкой, ни ханжой. Случались в её богатой приключениями интимной жизни и однополые игры, и групповые эксперименты, и много ещё чего, так что удивить её было не так-то просто. Но сейчас…
Прежде всего, не было самого секса. Изощрённый массаж с ароматическими маслами, отварами трав, голубым дымком из курильниц – и над всем этим сухой мелодичный перестук пучков деревянных трубочек на ветру и тонкий, проникающий в глубины подсознания, свист флейты. Очень скоро она потеряла ощущение реальности – чувствовала только умелые руки и не менее умелые губы, скользящие по телу, расслабленному, изнемогающему от желания. Потом к эгладоркам присоединились двое юношей-сильванов – кажется, одним из них был Умар. Вчетвером они провели итальянку по немыслимым лабиринтам наслаждений, и та вскоре перестала понимать: жива она или умерла, не выдержав непрерывно сменяющих друг друга пароксизмов страсти и удовольствия?..
Франа пришла в себя на какой-то краткий миг и осознала, что партнёр у неё уже один, и это Умар. Но теперь он и не думает подчиняться её воле, следовать её желаниям, а сам ведёт её… куда? Франа не знала – и не желала гадать, канув, словно в сладкую, в пучину очередного оргазма.
Она проснулась рано утром, неожиданно для себя, посвежевшей и полной сил. Умара, рядом не было; она лежала на мягком ковре, расстеленном на досках, и утреннее солнце, пробивающееся через густую листву золотолесских ясеней, весело играл на её обнажённой коже.
Франа быстро оделась, благо бельё и всё остальное было аккуратно сложено тут же, рядом. Глотнула чего-то травяного из узкого керамического кувшина, сжевала половину лепёшки с отчётливым привкусом мёда и орехов. Из домика посреди дэлони доносились молодые голоса и журчание льющейся воды, и Франа сразу припомнила ночное купание в удивительном висячем бассейне, сделанном из толстых пластов коры и подвешенном на золотисто-зелёных канатах. Там она плескалась вместе с партнёршами и, кажется, позже к ним присоединились двое сильванов…
Расспросить Умара о том, что ни вытворяли ночью? К своему удивлению, Франа осознала, что ей совершенно не хочется этого делать – чтобы не расплескать сосуд, полный волшебных ощущений, сохранить его наполненным как можно дольше.
Она едва успела принять душ и позавтракать, когда появился Умар, нагруженный их рюкзаками и оружием. Он сообщил, что договорился с речниками – лодка ждёт у пристани, и если они поторопятся, то заночевать смогут в селении Медицинский Сад, что раскинулось возле Дорогомиловского моста, напротив небоскрёбов Москвы-Сити.
***
2054 год, осень
Московский Лес,
Москва-река.
- Двести двадцать три, двести двадцать два, двести двадцать один… - считал вслух Егор. На счёте «двести двадцать» пирогу подбросило так, что у него лязгнули зубы. Вода возле борта вздыбилась грязно-пенным горбом, в котором крутились какие-то неопрятные маслянистые клочья чёрного и чёрно-зелёного цвета.
- Удачно накрыл. – удовлетворённо констатировал Коля-Эчимин. – Штуки три сразу, не меньше. Теперь не сунутся.
Егор кивнул и засунул оставшиеся два подрывных заряда в мешок из промасленной кожи. Толовые шашки с самодельными взрывателями из стреляных гильз, продукция умельцев Нагатинского затона, боялись сырости, но без них миновать участок Москвы-реки между Васильевским и Большим Каменным мостами было делом немыслимым. Кикиморы, гнездившиеся в корнях деревьев у разваленного парапета Софийской набережной, атаковали всё, что проплывало мимо, и далеко не всегда стрелки, сидящие за тяжёлыми пулемётами на кремлёвских башнях, успевали прийти на помощь.
Впрочем, пока они ещё даже не добрались до самого опасного участка, и каякер тешил себя надеждой, что кикиморы, распуганные взрывами, не сразу накинутся на пирогу.
- На той неделе на одного из наших выдра с моста сиганула. – сообщил Коля. – Двоих порвала, очень сильно. В Новодевичий скит везти пришлось, еле успели.
- С Большого Каменного? – уточнил Егор. О том, что в руинах моста издавна обитает выводок этих опасных тварей, он знал из рассказов Бича.
- Если бы! – Коля с досадой мотнул головой, отложил весло и принялся разматывать тряпицу на замке своего «оленебоя». - Тут, на Васильевском. Откуда она здесь взялась – ума не приложу. По воде точно не могла добраться, кикиморы на всё живое бросаются, даром что они, как и выдры, порождения Чернолеса…
«Чернолесом» называли большой участок мутировавшей растительности, заполонившей Балчуг от Болотной площади до самой Космодемьянской набережной. Сердцем Чернолеса, о котором ходило немало жутковатых легенд, считалась скульптурная группа, давным-давно установленная в восточном конце Болотной площади. Она носила название «Дети — жертвы пороков взрослых» - тринадцать отвратительных фигур, и в прежние, относительно спокойные времена, неизменно вызывавшие у зрителей оторопь. Егор видел эти «произведения искусства» только на картинках – и не горел желанием лицезреть вживе. Зато он знал легенды, связанные с этим местом: «если Чернолес победит в последней битве на Калиновом Мосту (так называли горбатый пешеходный Лужков Мост, ещё одно средоточие легенд Леса), то злые силы, воплощениями которых служат скульптуры, обретут силу и расползутся по всему свету, тысячекратно умножая несчастья: войну, разврат, алчность, садизм и прочие человеческие пороки.
Ну, легенды легендами, а место это было в самом деле нехорошее, как бы не самое скверное во всём Лесу. Отсюда расползалась по окрестностям нечисть, вроде кикимор, распространялись смертоносные Чёрные Рои – облака плотоядных мошек, способных за считанные минуты оставить от человека или крупного зверя один только голый, отполированный скелет. К счастью, эта напасть обычно не появлялась при свете дня, предпочитая ночной мрак или хотя бы облачную, сумрачную погоду. Егору о повадках Чёрного роя рассказал всё тот же Бич, да он и сам однажды столкнулся с этой мерзостью – и только файеры, оказавшиеся у запасливого егеря, спасли их тогда от мучительной смерти. С тех пор Егор постоянно имел при себе три-четыре картонных цилиндрика, дающих факела цветного пламени.
- Да нет, неоткуда тут взяться чернолесским выдрам… - начал было отвечать Егор, когда Коля вдруг заорал – вон она! – и вскинул своё «оленебой». Грохнуло, каякера чуть не опрокинуло на спину – отдача у этого штучного изделия,
