Мир непонимающе сводит брови, но с каждым ударом сердца мрачнеет все сильнее. Он даже делает шаг ко мне.
— Юля, ты что…
— Не подходи! — выставляю руку в останавливающем жесте. Губы предательски дрожат. — Иначе я не смогу рассказать. Стой там, Мир…
Мы замираем друг напротив друга. Отстраненно-холодный муж и я, дрожащая от льда внутри.
Я так долго об этом молчала, что сейчас давлюсь словами. Они режут меня наживую, но вырываются из самой глубины исстрадавшейся души.
18.4
— Когда я поняла, что у меня задержка, подходил к концу срок, данный нам в ЗАГСе на примирение. Я тогда еще подумала: «Как же это невовремя!» Я злилась на тебя, на себя, на весь мир. И мне точно не нужна была еще и беременность. Как бы это вообще выглядело? Мы почти разведены, и тут я заявляю тебе, что жду ребенка. Всё, что я почувствовала в момент, когда увидела вторую бледно-розовую полоску на тесте, это досада! Досада, понимаешь? Я всю ночь тогда не спала, всё надеялась, что тест ложный. А на утро пошла к гинекологу. До момента, пока УЗИ не показало крошечный белый пузырик, я уверяла врача, что не беременна. А потом увидела на экране эту икринку и расплакалась. Наше с тобой творчество жило во мне. И ему или ей на тот момент было уже шесть недель. Я слушала сердцебиение, больше похожее на частый молоточек, и удивлялась, как же я у себя под носом не заметила такую важную вещь, как беременность. Цикл ведь был, как часы…
«— Оставляем?» — спросила меня тогда врач. И я поразилась, как цинично это прозвучало. Уже тогда я поняла, что ни за что не избавлюсь от нашего маленького чуда.
Я ушла тогда из клиники с маленькой фотографией моей запятушки и списком необходимых витаминов и анализов.
— Почему не сказала сразу? — Мир подрастерял весь холод, во взгляде осталось только недоумение.
Зябко веду плечами.
— Я хотела тебе сказать. Даже снимок в ЗАГС взяла… Но ты был тогда, как ледяная глыба. Я все подбирала слова, но когда ты подписал свидетельство и просто молча вышел, поняла, что не смогу… вот так, вдогонку кричать о том, что ты будешь отцом… Я думала, что скажу тебе после. Обязательно скажу! Время еще будет. Но через две недели у меня открылось кровотечение… и я потеряла ребенка.
Отворачиваюсь, снова гипнотизируя воду. Я бы хотела забыть, но я помню всё…
Я помню, как обнаружила кровь на белье. Помню, как судорожно сжимала трубку, вызывая скорую. Как молилась, чтобы было всё хорошо. Помню глаза узиста, которая долго что-то смотрела на мониторе и поглаживала успокаивающе мое колено. Я всё поняла тогда… Еще до того, как ко мне вызвали неонатолога, которая что-то долго говорила о невынашивании. Моя беременность замерла. Без объяснимых причин. Просто ребенок перестал развиваться…
Я помню, как подписывала согласие на операцию. Помню, как засыпала в ледяной операционной. Помню, как проснулась в палате. И как одна ехала после выписки домой. Пустая. Потерявшая бесконечно много.
Погрузившись в свое горе, не сразу замечаю, что Мир давно рядом. Он обнимает меня, прижав спиной к груди. Он молчит, не давая мне пустых обещаний, что всё обязательно будет хорошо. И я благодарна ему за эту тишину.
Поддавшись наитию, лезу в заметки на телефоне и протягиваю дрожащей рукой мужу.
«Только размер потери делает смертного равным Богу. Это не мое, это Бродский.
Никогда не думала, что буду рассказывать свою страшилку тем, у кого самая большая трагедия в жизни — это сломанный ноготь.
Я часто вопрошала: «Почему же именно я? За что?»
Но ответы легко не даются.
А после уже думала, что это мой очередной урок, который я должна выучить. Такие уроки тяжело усваиваются, но именно они маркеры для меня: то, что раньше так сильно меня волновало — ничто перед тем, что мне пришлось пережить. И это ничто не стоит моего внимания. Это просто пыль, которую нужно стряхнуть.
Когда переходишь этот рубеж, позади останется так много шелухи, ненужных переживаний, всё наносное просто слетает с тебя.
Поначалу в душе выжженная пустыня, которая осталась после того, как трагедия выжгла тебя дотла. А потом горе заполняет ее до краев, чтобы в конечном итоге перелиться через край и вытечь, ведь его невозможно удержать, как не остановить голыми руками стихию.
Нужно просто пережить. А потом начать заново. На старых руинах… И только от тебя зависит, чем же ты заполнишь эту пустоту.
Нет, как прежде уже не будет. Твоя боль перековала тебя, трансформировала в нечто новое. Избавила от старых страхов, потому что уже всё случилось. Есть только рефлексия человека, который оглядывается назад и думает «а если бы». Но это уже сослагательное склонение, оно не применимо к будущему, которое вот уже прямо здесь, руку протяни.
Как бы ни было, но я хочу поблагодарить Его за то, что он не оставил меня даже в тот момент, когда я была совершенно одна. Что приглядел за мной. Хоть и отобрал так много. Так много! Но я всё равно благодарю! Потому что со мной осталась надежда, что в следующий раз я сделаю всё правильно, не ошибусь, не пройду этот ад снова.
Я хочу затопить свою пустыню муссонами из любви и радости. Верю, это в моих силах.
Где-то слышала, что, только познав всю горечь, сможешь разделить сладость. Теперь же понимаю, как здорово жить, понимаю, как жизнь хрупка и скоротечна. Что каждый мой шаг, мой выбор могут привести меня как к безграничному счастью, так и беспредельному горю.
Но, что важно — и то, и другое имеет свойство заканчиваться. В моих силах только продлить одно и пережить другое.
Сейчас я даю себе возможность прожить свое горе, выплакать свою бездну слез, отпустить, чтобы потом вздохнуть полной грудью и понять, что жизнь многогранна и прекрасна».
Я вижу, как бегают по строчкам глаза Мира, я знаю этот текст наизусть, и сейчас будто читаю вместе с ним.
Мой муж не торопится, внимательно читает, а я чувствую, что прямо сейчас наши души обнажаются и говорят без слов.
«Я клянусь всё исправить».
«Я клянусь верить тебе».
Ранним утром мы возвращаемся в дом, оставив позади личное море горя.
Глава 19. Рыцари и драконы
Мир
Дворники еле справляются с разбушевавшейся стихией. После почти трехнедельной жары в город пришел циклон.
Дождь, что начал накрапывать, пока еще были на даче, теперь льет стеной, вынуждая автомобилистов красться по мосту со скоростью черепах. Впервые за долгое время мне некуда торопиться.
Перевожу взгляд на спящую жену. Лицо расслаблено, тревожный взгляд скрыт от меня густой тенью ресниц. Хмыкаю, а ведь обещала меня развлекать всю дорогу обратно. А сама дрыхнет самым наглым образом.
Юля ни в какую не соглашалась ехать со мной, потому что «как же я оставлю свою Астрочку?» Пришлось уговорами сажать на пассажирское. После бессонной ночи жена клевала носом, и только полный олень пустил бы ее за руль. Спас батя, пообещав вызвать из города водителя, который доставит опель в целости и сохранности.
Юлька забиралась в Прадик с видом королевы, а уже через десять минут тихо сопела, вызывая то ли зависть, то ли умиление.
Сдерживаю зевок. Бессонная ночь наказывает
Внутри как-то муторно… неспокойно.
Сегодняшняя ночь будто вскрыла наши души, вынесла наружу страхи из самых темных глубин…
Но не принесла облегчения. Чувствую это по зажатости жены. Чувствую по себе. Еще не всё сказано. Не все пробелы заполнены. Копнув так далеко в прошлое, никто из нас еще не выбрал общее будущее.
Мы зависли в этой неопределенности. Вместе… и всё же порознь.
Вот она, моя женщина. Руку только протяни. Но иногда Юлька где-то далеко. Рядом, но не со мной. И я это, сука, чувствую. Не так всё, не так…
Сжимаю руками оплетку руля до скрипа. Не знаю, что еще надо сделать, чтобы окончательно поверила, что моя, что никому не отдам? Что вернулся и никуда больше от нее не денусь.
