В том, как вода стекает по каменным мышцам спины, есть такой секс, что внизу живота становится горячо и сладко тянет. Меня хватило на две минуты такой прелюдии, когда я, скинув одежду, присоединилась к мужу в кабинке. Наш секс был такой же жесткий, по-животному жадный, без нежных касаний, со стонами, шлепками и прикушенными в экстазе губами.
Мир брал меня грубо, сильно, а я все никак не могла насытиться… открывала рот, как рыба без воды, с ума сходила от ощущений. То, как Мир выкручивал соски, как кусал за шею, смачно шлепал по нежной коже ягодиц, а потом рычал, ловя мои вздохи. Изливался горячим потоком, а потом долго еще целовал под тропическим душем.
…и сегодняшнее утро.
Когда проснулась от неспешных ласк. Его рука между ног касалась меня мягко, пальцы скользили по складкам, будто играли на воображаемых струнах, подбирая идеальную мелодию. И эта мелодия родилась во мне, когда терпеть эту сладкую пытку стало совершенно невозможно.
Мы занимались любовью медленно, смаковали каждое ощущение, стараясь продлить его подольше. Мы будто больше никуда не спешили. И я, кончая, шептала без остановки: «Люблю, люблю, люблю…»
А потом оказалось, что мы все-таки опаздываем на работу.
Боря учинила погром в кухне, смахнув со столешницы кофейную чашку и зачем-то разбросав земли из нового пристанища Толика.
Мир шипел на Борю не хуже самой кошки, когда снимал темные волосы с белой рубашки и сгонял нахалку со своей подушки.
Суматошное утро, но я почему-то именно в этот момент поняла, как я счастлива рядом с этим мужчиной. Как мне хочется, чтобы наше настоящее стало нашим общим будущим.
Я слишком многого хочу?
Задумчиво тру лоб в попытке понять, что же меня пугает в «сейчас», что мне хочется сбежать в «завтра».
Меня пугает то, что наши отношения так зыбки. Нет никакой ясности. Мне страшно, что это может закончиться.
Я дурочка, да? Раз хочу сразу и навсегда.
Страшно, снова пройти через боль расставания.
Страшно, что, сойдись мы снова, я превращусь в ту версию себя, которая испортила наш первый брак. В ревнивую фурию, не способную думать ни о чем другом, кроме того, изменяет ей муж в этот самый момент или нет. Я не хочу снова такой стать.
Я боюсь, что моя мать влезет в наши отношения, и мне придется отдалить ее от себя еще дальше, чем сейчас.
После моей выходки с разбитой чашкой родительница хранит подозрительное молчание. Но я по опыту уже знаю, что добром эта тишина не закончится. Моя мать не видит расставленных красных флажков, она — гребаный бронепоезд! Ей наплевать на мои границы, а у меня пока нет ресурсов строить новые.
Мне физически больно держать ее на расстоянии. Потому что хочется совершенно иного. Хочется, как в детстве, усесться рядышком на диване, положить голову ей на колени и попросить заплести десяток свободных косичек. И балдеть от ощущения легкой щекотки, когда мама аккуратно разбирает пряди, боясь слишком сильно потянуть.
Я скучаю по своей заботливой маме. А еще мне иногда кажется, что это я виновата в том, какой стала моя мама. В детстве я была послушной девочкой, круглой отличницей, никогда не расстраивала своих родителей. А потом я взбунтовалась, и моя мама ответила жесткими репрессиями. Она будто до сих пор меня наказывает за то, что я не стала золотой девочкой. Не оправдала ожиданий. Не сумела построить идеальную картинку своей жизни.
Мир говорит, что я ходячая катастрофа, и в чем-то я с ним согласна.
Всегда, когда думаю о своем бывшем муже, у меня оживают те самые пресловутые бабочки в животе, а сердце готово пробить грудную клетку. Оно будто настроено на его частоту и передает особые сигналы. Он постоянно в моих мыслях. В моей памятной шкатулке добавилась парочка пикантных моментов, которые жгут щеки и разгоняют кровь, толкая ее в низ живота.
Стоит мне подумать, как сладко Мир любил меня, по телу патокой разливается тягучая истома.
И снова круг замкнут. Потому что я боюсь потерять Мира. Боюсь броситься в омут с головой, осторожничаю и тем самым довожу себя до паники.
Страх выматывает меня. А я та еще трусиха.
20.1
— Сона, — окликаю начальницу. — Ты когда-нибудь боялась?
Ктоян вопросительно задирает бровь, и я поправляюсь:
— В смысле, был ли у тебя страх, который брал над тобой верх, и которого бы ты боялась до дикой паники?
Подумав всего секунду, Сона выдает:
— Что ботокс когда-нибудь перестанет работать. И меня догонит старость.
— Ну я серьезно же…
— И я серьезно. Я боюсь с моим типом старения стать в один день шарпеем, — Сона задумчиво оглаживает идеальный овал лица, а потом переводит магнетический черный взгляд на меня. — Не надо бояться страха. Нужно его преодолевать, чтобы стать сильнее.
Что-то подобное, кажется, говорил котенок Гав, но не думаю, что мое сравнение понравится Ктоян. Да простит она меня, но вряд ли в таком возрасте ей интересы мультики.
— Познакомься со своими страхами, Юля. Может, они окажутся не такими ужасными. И перестань морозить нашего нового исполнительного. Мирослав Андреевич скоро в тебе дырку протрет. — Ктоян в проницательности не откажешь.
Да, я как бы уже… не морожу. И он уже, кажется, «протёр» во мне всё до легкого дискомфорта… Когда еще чуть-чуть и больно, но так сладко.
Но делиться этим с начальницей точно не буду. Хотя по лукавой улыбке, которую бросила она на меня, не сложно понять, что всё-то она уже о нас знает.
Для нее точно не осталось секретом, что ее зам сегодня опоздала и приехала в офис вместе с Соболевым. Мы встретились на одной парковке в то самое время, когда Ктоян любит приезжать на работу.
Мир, как и обещал, с утра потащил меня в участок. На все мои возражения, что полиция нам тут ничем не поможет, твердил, что ко мне отнесутся со всем возможным вниманием.
И, действительно, так и произошло. Нас не мучили длительным ожиданием, а сразу отвели в кабинет, где оперативник, представившийся майором Зориным, принял у меня сразу два заявления. Он же подсказывал с правильностью формулировок и настоятельно рекомендовал не терять бдительности.
Странно, но Мир, сидя рядом со мной, внушал мне больше уверенности, чем этот уступчивый майор.
Еще когда муж сказал, что нас примут без лишней волокиты, я поняла, кому должна быть за это благодарна. Он и Янку быстро тогда вызволил…
Вспомнив о сестре, пишу ей.
Джулл: «Ну привет, русалка. Рассказывай, что у тебя произошло?»
К моему удивлению сестра бодро строчит мне в ответ.
Янка_Горячо: «Что что… Ты свалила к мужу, которого теперь даже козлом стыдно называть. Светка с Иркой меня продинамили. Дома тошно, Борька только дрыхнет и жрет. Ну я и решила смотаться на сапах покататься».
Джулл: «Одна?»
Янка_Горячо: «Папку уговорила составить мне компанию. У него от отпуска пара дней как раз оставались. Помнишь, показывала тебе фотки в инсте с Тосканки? Там вода такая изумрудная, сказка просто».
Действительно, припоминаю. Света еще в том году звала нас с девчонками покататься по извилистому маршруту на сапах, а потом устроить ночевку с палатками. Но ее муж быстро приструнил авантюристку и вернул к вечному огню на кухне.
Янка_Горячо: «Блин, там так круто! Группа собралась небольшая, мы стартанули еще на рассвете, чтобы тихонько плыть во всех этих туманностях-красивостях. Обещали несколько живописных стоянок и костер ночью! Ну, в общем, полный релакс. А ближе к полдню к нам присоединилась еще одна группа. И там был один олень».
Джулл: «Так-так-так».
Чую, что олень в Янкиной истории появился неспроста. Зная патологическую любовь сестры к животным, не сложно понять, что звания «козлов» и «оленей» она присуждает самым выдающимся экземплярам человеков.
Янка_Горячо: «Я не знаю, кто выдал этому криворукому гиббону весло и сап, но он умудрился протаранить меня и свалить в воду. Как итог, промочила рюкзак, а сама нахлебалась этой чудодейственной водички. Но самое, блин, обидное — я утопила свой телефон! А там ВСЁ, понимаешь? Всё! Заказы, контакты, заметки, тонна информации и фото!»
