— Но они же вам нужны.
— Очень мало, как можно меньше. Как-то выкручиваемся. Главное — никогда не иметь их на завтрашний день.
— А как вы их добываете, когда в них нужда?
— Продаем наше барахлишко.
— Но в один прекрасный день и продавать нечего будет.
— Для меня лично такой день уже настал и давно настал, — заметил Матье.
— Ну и как же вы?
— Живу, как видите. — И добавил с легким оттенком презрения в голосе: — Вам этого никогда не понять.
Дельфина воздержалась от дальнейших расспросов. Что это — всесветная мистификация или же подлинная философия нищеты? Псевдоинтеллектуальные поиски? Гимнастика духа? Желание взять реванш у общества, когда рухнули все старые мифы о семье? Автостоп, продажа случайных машин, паспортов, собственной крови, тела — обо всем этом она уже знала, но сегодня впервые очутилась лицом к лицу с реальностью, которая при ближайшем рассмотрении оказалась совсем иной.
«Вот эти ребятишки утверждают, будто верят в природную доброту человека, во всеобщую любовь, но верят ли действительно?»
В разговор вмешалась Ингрид.
— Поверьте, вполне можно жить без денег и даже объехать без копейки весь земной шар. Сюда я добиралась целых семь месяцев. Ничего с собой не взяла. Увлеклась наркотиками, все перепробовала. И вдруг в один прекрасный день — как отрезала. Вот так. Поняла, что так нужно. И точка. Правда, я еще не сильно втянулась. Самоизлечение от наркотиков почти невозможно; пожалуй, лишь одной Эльсенер удалось.
— Какой Эльсенер?
— Вы ее разве не знаете? Ах да, вы ведь только что приехали.
Дельфина искоса взглянула на Марка. Почудилось ей или нет, будто лицо его на миг выразило смущение.
— Смотрите-ка, Пьер! Откуда ты взялся?
Высокий парень с длинными белокурыми волосами незаметно вошел в комнату. Ален поспешил объяснить:
— Он целых две недели пропадал.
— Я бродил, пас коров, еще дома, в Испании, навострился в пастушечьем ремесле.
— Вы испанец? — спросила Дельфина, очень уж ее поразил нордический тип юноши.
— Да, а зовут меня Пьер, потому что я родился в Париже, но по-настоящему-то я Педро. — И он с вызовом добавил: — Мои родители служили там прислугой в богатых кварталах, может, и у вас тоже.
— А вот на это, старик, плевать мы хотели. Все это относится к тому обществу, которое мы отрицаем. Слуга, хозяин теперь для нас одно и то же. Вот у Ингрид свой замок есть.
— У нас во Франции тоже пока еще есть замки, но прислуга давно исчезла. Сейчас весь мир сам моет посуду.
— Только не здесь, — весело вмешался Ален, — потому что здесь посуды нет. Но нам известно, что Дания является образцом общественного устройства.
— Я это и не собираюсь отрицать. Просто взяла и уехала оттуда и не намерена возвращаться обратно.
Теперь Дельфина уже не так напряженно следила за ходом разговора. Одно имя то и дело выплывало в памяти: Эльсенер.
Наконец она спросила тоном светской дамы:
— А каковы же ваши дальнейшие планы?
Ответом ей был дружный хохот присутствующих. И она рассмеялась тоже, поняв свой промах.
— Я имела в виду младенца.
— Не беспокойтесь, наркотиками его кормить не будут.
Марк счел, что ему пора вмешаться в разговор.
— По-моему, Дельфина, нам пора оставить наших друзей в покое.
Дельфина быстро поднялась, взглянула на часики.
— Ой, простите, что мы так безбожно у вас засиделись.
— А что ж тут плохого? Все равно мы ничего не делаем.
Марк с Дельфиной снова остались наедине.
«Сейчас важнее всего выбрать подходящую минуту и поговорить об Эльсенер».
Неужели она наконец-то научилась благоразумию? Даже удивительно.
— А друзья у тебя интересные.
— Ну-у, друзья…
— Хотя, правда, с ними ты был не слишком красноречив.
— Зато ты за двоих говорила.
— Неужели так разболталась?
— Нет… в конце концов. Ты была просто великолепна. Как и всегда, впрочем.
Они сели в машину.
— Что ты собираешься делать?
— Может, позавтракаем?
— О’кей.
— А где?
— В отеле, конечно. Здесь ни на что другое рассчитывать не приходится. Ты, очевидно, забыла, где мы находимся.
— Прекрасно. Позавтракаем, отдохнем. А там видно будет.
Казалось, она была в чудесном настроении.
Только все еще никак не рассеивалась между ними завеса тумана. Оба разыгрывали комедию и даже не пытались отказаться от роли, которая каждому из них была не по силам. Они продолжали перебрасываться словами, как мячиками, хотя не знали правил игры. Еще не притершись друг к другу, они боялись молчания, потому что оно сразу становилось враждебным.
Подъехали к отелю.
— Ресторан или грилль? Выбирай.
— Грилль.
Откуда у нее этот непререкаемый тон? Пустяк, конечно, но раньше она наверняка бы ответила: «Как хочешь, милый» или:
«Решай сам».
А теперь, когда ей «оплатили» путешествие, она чувствует себя независимой, если не самой главной. Впервые за двадцать пять лет она могла ничего у него не спрашивать… Конечно, он не тиран какой-нибудь, по крайней мере он на это надеялся, — но как знать?
Заказав завтрак, Дельфина первая начала разговор:
— Они ищут рай, эти ребятишки, но они об одном забывают, что в конце пути — смерть. В раю или без него.
Марк с удивлением посмотрел на жену. Он, именно он, должен и мог бы произнести эти слова, а вовсе не Дельфина. Но так уж всегда: расстаешься всего на несколько недель, а потом удивляешься, какой путь был пройден за время разлуки. Какой путь, куда? Только не задавать себе таких вопросов.
А Дельфина продолжала:
— При общинной жизни забываешь об эгоизме…
Она запнулась, покраснела; чуть было не добавила: «об эгоизме супружеских пар». Но для этого надо, чтобы существовали пары, а это не каждый день встречается.
— Все мы мечтаем об иных формах общественного устройства, но вот будут ли они лучше, как бы реалистически ни мыслили эти мальчики?
— Реалистически? — возмутилась Дельфина. — Требовать от обездоленных детишек, чтобы они были реалистами, значит, ничего не понимать в их жизни. Они просто напуганы, эти мальчики, они ищут устойчивости. Уверена, что у каждого в прошлом были нелады в семье. Но ты же сам слышал, вопросов об этом я не задавала.
— То есть…
— Я говорю о личном… Видишь ли, для них родители уже перестали быть прибежищем, и дети устраиваются теперь как могут. Человек страшится одиночества… Его задача — найти ближнего. — Она вздрогнула. — А в семье они, должно быть, чувствовали себя одинокими.
Она вдруг замолчала, словно запыхалась от такой длинной речи, Марк скривил губы в снисходительной улыбке.
— Ну знаешь ли, бегство в наркотики — куда проще, чем борьба с трудностями.
— Для них вопрос так не стоит. И потом, что бы ни случилось, в ответе за все мы, взрослые. Их бунт — это бунт обманутой любви. Мы уже потеряли доверие к самим себе. Тогда как же требовать от них доверия к нам? Кто мы такие — спекулянты, ловкие потребители?
— Скажи, пожалуйста, вот что: тебя начали заботить судьбы человека, только когда ты приехала сюда?
— Представь себе, нет. Но разговор не всегда получается. Во всяком случае, с тобой. — Помолчав, она добавила: — А эти ребятишки правы: гораздо важнее любить, чем работать. Ничего не делать, размышлять, это, возможно, обогащает, если рассматривать идею обогащения под известным углом зрения. Подлинная реальность от нас скрывается. А кроме того, и у нас полно разных мифов.
— Кто ж спорит!
— Возьми, например, работу! Вся эта суетня, все эти жалобы на то, что надо приноравливаться к ее ритму, что невозможно жить так, как хочется. Но разве это не облегчает жизнь, скажи сам? А разве не слабость наша неспособность оставаться в одиночестве? Я не говорю уже об одурманивании себя чтением. Когда я подумаю, сколько часов жизни я отдала книгам… Ведь это же обыкновенное бегство от самой себя!
— Я, знаешь, не слишком-то верю ни во все эти блага созерцательности, ни в добрых дикарей, равно как и в ремесленничество при наличии индустрии.
— Это уже второстепенный вопрос. Все упирается в то, что родители сдают свои позиции.
Она не решилась выразиться более точно: «сдают отцы».
Марк ушел, так и не объяснив, куда идет. А Дельфина, сидя одна в номере, думала свое.
«Любопытная страна, пожалуй, даже завораживающая. Может быть, объяснения надо искать именно здесь? Однако Марк вовсе не кажется ни довольным, ни особенно захваченным. Очевидно, мой приезд ему не по душе, хотя он и старается этого не показать. Эльсенер… Кто она такая? Ладно, не будем торопить события… Если она действительно существует, рано или поздно она появится на сцене».
Глава третья
