Долго, томительно долго тянулось время. Илейка переходил от одного дерева к другому и совсем потерялся в лесу, не знал, откуда ждать нападения, не смог сказать бы, где его конь и где разбойник. Тупое отчаяние поднималось в душе, а в лесу все было тихо, все спокойно. Медом пахла трава, наверное, белая дрема. Ну да, вон ее целые заросли — россыпь светлых звездочек. Запах густой, дурманящий, так и тянет в сон. И то — ведь сколько сил потратил за день! Чувства притупились, а враг все не давал знать о себе.
Потеряв всякую осторожность, Илейка бросался от куста к кусту и никого не находил. Снова в голову полезла всякая чертовщина, когда вдруг стрела ударила ему в плечо, сорвала кожу и упала тут же. Илейка разом очнулся. Он бросился напролом, не обращая внимания на то, что кровь заливает рубаху, крепко натянул лук. Человек выскочил из кустов и кинулся в сторону — быстроногий, увертливый. Близко-близко увидел перед собой Илейка бритую круглую голову. Стрела упала с тетивы под ноги и хрустнула, как соломинка. Не мог попасть рукой в колчан — мешала рана.
Ветки хлестали в лицо, рвали одежду острые колючки, сухой валежник вставал дыбом, мешали поваленные полусгнившие деревья, увешанные лохмотьями паутины. Одно из них рассыпалось под ногою Илейки, и в рот и в нос ударила отвратительная гнилая пыль. Все дальше и дальше, в самую глубину, в самое чрево леса уходил Соловей-разбойник, словно на крыльях летел. Он втянул голову в плечи и размахивал длинными, едва не до колен руками.
Расстояние заметно сократилось. Илья нащупал стрелу. Соловей свернул в сторону, резко оттолкнулся от дерева и побежал вниз под уклон. Шуршали мокрые росяные папоротники по его сапогам. Юркнул за дерево и повернулся на мгновение к Илье. Этого было достаточно — стрела ударила разбойнику в лицо. Ударила или показалось Илейке? Но только Соловей бросился в другую сторону, большими звериными прыжками поскакал через валежник, ткнулся было в развилку меж двух толстостенных стволов, и... лук его хряснул, как сломанная кость. Страшный крик издал Соловей, нечеловеческий крик. Он остался без оружия.
Илейка чувствовал — покидают его последние силы, надрывается сердце. Неужто не попал? А если попал, то почему он не сдается, почему бежит с тем же упорством и с той же легкостью? И вправду ли он человек? Хотел крикнуть Илейка, но не мог — не хватило духу. Еще немного, еще... Летели из-под сапог охапки прошлогодней листвы, качалась в глазах глухая лесная ночь. Выбежал на поляну, и тут Илейка увидел липкий кровавый след на цветах белой дремы. Ага! Ранена проклятая птица, не улетит! С размаху ухватился Илейка за ствол дерева и остановился — едва не выпрыгнуло из груди сердце. Дыхание врага! Совсем рядом, вот за этим деревом, но ничего ие видать. В такую тьму вогнал его проклятый разбойник, словно в бездонную яму! Бросил лук Илейка, потянулся за ножом и не нашел рукояти — выпал, должно быть. Пошел наугад, выставив руки. Мокрая от пота шея крутнулась, и тотчас же Илейка почувствовал удар в живот, ахнул и, падая, схватил Соловья за ноги. Тот увернулся, и еще один удар получил Муромец, уже в лицо. Благо сапог был легкий, некованый...
Снова побежали они напрямки. Илья не видел разбойника, только слышал треск ломающихся веток. Ему казалось, что ничего на свете пет: ни неба, ни леса, и самого его нет, только душа летит в черную бездну. Соловей задыхался, он снова издал звериный крик, и это толкнуло Илейку вперед. Соловей упал в куст орешника... Всею тяжестью навалился на него Илейка. Ни победитель, ни побежденный не могли подняться на ноги и лежали, крепко обнявшись.
Луна сдернула кисею облачка, глянула вниз. Не шевелился ни единый листок, не слышалось ни единого звука. Одурманивающе пахла белая дрема, пахла она кровью.
О чём пел Соловей
Утро наступило холодное, промозглое. Туман заполнял каждую низинку. каждую выбоину. Несколько раз за ночь принимался идти дождь, шуршал по листьям, будто кто продвигался в чащобе, а теперь только холодная мжичка покалывала лицо. Прошелестел ветерок. запахло грибами. Пленка поднялся на ноги. прислушался к звукам пробуждающегося леса — беззаботно, радостно кричала какая-то птица, заканчивая песню коротким скрипучим росчерком, и ее голос показался Пленке во сто крат милее хмельном соловьиной треля. Срывалась тяжелая дождевая капля, падала на широкий лист лопуха и скользила, дробясь живыми маленькими шариками. Жук в своем бронзовом панцире сидел под сухой веткой, похожий на воина в засаде. Сидел и шевелил усами.
Всё тело ныло, ломило кости. Соловей со связанными руками лежал неподвижно, тяжело припав к земле грузным мускулистым телом.
Как давно это случилось, сколько времени они лежали — Илейка не мог определить. Может быть, он сам сиял, может, терял сознание... Да, ему что-то мерещилось: что-то черное и мохнатое пряталось в кустах.
Илейка ткнул носком сапога в плечо разбойника, тот не пошевелился. Тогда перевернул его на спину... и отшатнулся. Правый глаз Соловья вытек: зияла кровавая рана. Вот почему он не мог прицелиться Вот что помешало ему сделать последний выстрел. Илейка смотрел на побежденного врага — бритая голова на короткой шее, только чуб ржавым полумесяцем, черты лица тяжелые, лицо изрыто оспою, усы жесткие, рыжие, с проседью, полуоткрытый рот обнажает желтые зубы. Одет в черную рубаху, старательно вышитую на груди васильками, в темные из грубой вотолы портки. На кожаном узком поясе висят серебряные ножны кинжала, усыпанные красными, похожими на кизил, зернами коралла. Так вот он какой Соловей-разбойник, столько лет наводивший ужас на все большое пространство от города Карачева до Чернигова! Если бы не вытекший глаз, нельзя было бы отличить его от какого-нибудь бродника. побывавшего на широких приморских просторах, обрившего голову в знак того, что не признает над собою никакой власти. А сколько таких суровых лиц встречал Илейка среди толп рабов, которых гнали на торги. Илейка потянулся так. что хрустнули кости, сорвал с куста пучок мокрой листвы и протер им рану, послюнявил дубовый лист, прилепил к плечу. Куда он забрался? Где теперь Алеша и где конь?
— Бур! Бур! Бур! — сложив ладони у рта. закричал Муромец.
Где-то далеко послышалось конское ржание, треск ломающихся веток.
— Бур! Бур! — повторил Илейка. и было слышно, как конь растерянно затоптался на месте.
Потом Бур заржал громче, высунулась из кустов его узкая голова. Осмотрелся, запрядал ушами и как-то виновато подошел к Илейке. Муромец обнял его за шею, поцеловал, а конь положил голову на раненое плечо, но осторожно, ласково. Соловей заворочался, застонал.
— Невея. пить... О, мое воловье счастье! — хрипло выдавил он и сел.
Страшно глянул на Илью большим желтым глазом, как спелый желудь, промычал что-то невнятиое. Сознание медленно возвращалось к нему.
— Вставай! — коротко приказал Муромец.— Отлютовал...
Разбойник грузно поднялся. Судорога передернула его лицо. Закрыл глаз,— Темень! — бросил равнодушпо.— Да-а... Трещит вместилище разума с похмелья.
Илейка молча привязал разбойника за руки к хвосту коня. Забрался в седло.
— Куда ты меня?..— угрюмо спросил Соловей, сдувая с глаза свесившийся чуб.
— Поглядим,— ответил Илейка,— теперь я с тобой не расстанусь до самого Киева. На праведный княжеский суд поведу.
Соловей упал на колени:
— Заклинаю тебя Стрибогом, вольным ветром, не води ты меня на полянскую землю, пореши теперь же, не води на поповское позорище, на посмешище боярское! Отруби мне голову, смилуйся!
Что-то жалкое, беспомощное было во всей его фигуре с поднятыми руками, с кровоточащей ямой вместо глаза. Илейка отвернулся.
— Не проси, не тщись! Будут судить тебя по русскому закону, по правде русской...
— Убей, убей! — затвердил Соловей.— Что тебе возиться со мной, в лесу останусь, пока муравьи не разберут до косточек; нельзя мне к полянам, никак нельзя... Рабом я был там у князя, а прежде волхвом под Ростовом в сельце Ангелово капище Велесово... Убей меня, витязь! Узнал я тебя — Муромец ты. Силою хотел помериться. Никто по дороге не едет в мою вотчину, а ты отважился... Как тут было стерпеть обиду. Каюсь — мыслил тебя погубить.
