Дыши.
— Привет.
Я подпрыгиваю от звука голоса Рифа и открываю глаза, чтобы обнаружить его сидящим рядом со мной и уставившимся на меня своими карими глазами. Остальные участники группы сидят в нише около спортзала.
— Ты в порядке?
— Ага.
Он мне не верит. Но даже если я вижу вопрос в его теплых глазах, он его не задает. Я знаю, это эгоистично, но мне нужно сейчас что-то легкое и знакомое. Я придвигаюсь к нему, и он обнимает меня за плечи. Мы просто сидим с ним вот так, пока он рассказывает о своем брате и своей собаке и о том, как он выучил новый гитарный риф.
И вдруг я понимаю. Он ничего не говорит о нас. И его рука по-прежнему у меня на плече. И это я придвинулась к нему… не наоборот.
Я отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в лицо. Что-то изменилось.
— Ну, и как дела у группы? — спрашиваю я.
Он глубоко вздыхает.
— Хорошо. Действительно хорошо. Делейн великолепна. Спасибо, что свела нас.
Интонации в его голосе застают меня врасплох, и теперь моя очередь расспрашивать его глазами.
Он улыбается и опускает взгляд на свои руки.
Итак, Райан и Делейн создали свою собственную музыку.
— Это здорово, Риф. Я очень рада, что все получилось. — И это не ложь. Я рада, что Райан смог идти вперед. Но это не останавливает приступ грусти и, будем до конца честными, сожаления, охвативший меня.
Он сжимает мое плечо и встает.
— Ну, ты уверена, что все в порядке?
Я улыбаюсь ему в ответ.
— Все хорошо. Спасибо.
Еще секунду он внимательно смотрит на меня, прежде чем развернуться и отправиться через двор к своим друзьям.
Я слушаю болтовню Райана и группы еще несколько минут, а затем достаю последнюю партию писем из Пакистана и листаю их. Когда я поднимаю глаза, передо мной стоит Люк.
— Компания нужна?
Смотрю на письма.
— Я занята.
Я надеюсь, что он просто уйдет, но вместо этого он скользит по кирпичной стене и усаживается рядом со мной.
— Что это?
— Письма, — отвечаю я, находя листок бумаги от одного из своих друзей по переписке, Галиба, и размещая его поверх остальных.
Но когда я переворачиваю его, желая получить перевод, чувствую, как будто молния вспыхивает у меня в мозгу, и я резко слабею.
О Боже!
Я знаю это чувство. Оно всегда означает что-то плохое. Внезапно я рада, что не съела свой ланч, потому что мой желудок вовсю бунтует. Я встаю на колени и опираюсь на руки, меня рвет.
— Фрэнни! — Люк склоняется надо мной. — Ты в порядке?
Я выталкиваю образ Галиба, лежащего в крови на грунтовой дороге, и смотрю на письмо еще раз.
Галиб мертв.
Я чувствую, как задыхаюсь.
— Нет, — говорю я слабым голосом.
— Что случилось? Что не так? Ты больна?
Как мне объяснить ему, чтобы не сойти за чокнутую? Но когда я смотрю на Люка, что-то в моем подсознании шепчет, что он поймет. Он единственный, кто не подумает, что я рехнулась.
— Я думаю, Галиб… — Но я не могу заставить себя сказать это. — Ничего. Я буду в порядке, — говорю я, а боль в груди угрожает превратиться в слезы.
Люк берет письмо и просматривает его.
— У него все хорошо, Фрэнни. Он собирается в Афганистан: в гости к родственникам и искать работу. Ничего страшного. — У меня нет сил спросить, как он прочел это без перевода.
— Он мертв.
— С чего ты взяла?
— Я видела его.
На мгновение он выглядит шокированным, и я осознаю, что была неправа, думая, что он поймет. Он решит, что я больная на голову. Люк наклоняется и обнимает меня за талию.
— Давай я отведу тебя к медсестре?
— Нет! — говорю я, вырываясь. — Дай мне минутку.
Я лежу на траве, по-прежнему плохо себя чувствуя. Видения Галиба… и остальных… не уходят. Мэтт стал началом, но с тех пор было так много других. Я всегда первая, кто узнает о том, что друга семьи или старого учителя… любого, кого я когда-либо знала… больше нет. Их лица вспыхивают в моем сознании. Всегда мертвые.
Через некоторое время я заставляю себя встать с земли, и Люк ведет меня в кабинет мистера Снайдера, где я пишу письмо Галибу. Если бы я знала, как связаться с ним по телефону, я бы… Но я уже знаю, что это бесполезно, на письме стоит число… недельной давности. Мистер Снайдер выглядит обеспокоенным, но обещает перевести мое письмо и отправить сегодня же вечером.
Оставшуюся часть учебного дня Люк не покидает меня ни на секунду. Обычно у меня возникают проблемы со всеми этими защитными заморочками, но сейчас его присутствие, кажется, помогает, и к тому времени, как мы подходим к его машине после окончания занятий, мне уже значительно лучше.
Глава 11. Дьявол заставил меня
ЛюкЯ ощущаю, как электрический разряд проходит сквозь меня. Я словно проводник. Я так хотел узнать, зачем Фрэнни нужна Аду, и вот, пожалуйста. Виденье.
Она залазит в мою машину, опираясь на дверь, и закрывает глаза. Я оставляю ее в покое на большую часть нашей поездки, но, в итоге, не могу сдержаться. Я должен знать.
— Фрэнни?
— Да?
— То, что произошло во дворе… То, что ты видела… Такое бывало раньше? Часто?
Выражение ее лица становится враждебным.
— Я не сумасшедшая, — рычит она.
— Я и не говорю, что ты сумасшедшая. Я просто волнуюсь. — И хочу знать.
Она смотрит в окно.
— Не часто, но бывало.
— Всю жизнь?
— С тех пор, как… мне исполнилось семь.
— Что именно ты видишь? То, что должно случиться?
Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и слезы катятся из ее настороженных глаз.
— Мертвых людей. Я вижу их мертвыми прямо перед тем, как они умирают. — Она переводит взгляд на собственные руки. — Но я никогда не успевала их остановить.
Теперь я вижу, насколько это могло бы быть полезно для Подземного мира. Если бы мы знали заранее… Если бы могли отмечать их, прежде чем они попадают в Лимб[22]… Мы бы очень преуспели.
Я стараюсь не показывать волнения в своем голосе:
— Это ужасно. Ты будешь в порядке?
— Да. Полагаю, да, — говорит она, когда мы подъезжаем к моему жилому комплексу.
Она настороженно осматривается, пока мы паркуемся.
Не то, что она ожидала увидеть, точно знаю.
— Ты тут живешь?
— Ага. Что-то не так? — спрашиваю я, борясь с подступающим смехом.
— Нет, — огрызается она.
Я занимаю место прямо возле дверей моего дома между ржавой синей Импалой и помятым черным Фордом-пикапом и замечаю краем глаза, как внимательно Фрэнни смотрит вокруг.
Пасмурный день подчеркивает серость атмосферы, наполняющей эту часть города. Четыре двухэтажных цементных здания были когда-то белыми, но теперь они имеют закопченный цвет, облепленны десятилетиями грязи, смога и ржавчины. Большинство окон целые, но тут и там виден картон, приклеенный скотчем на грязное стекло. Старый пакет из супермаркета болтается на ветру, зацепившись за ветку полу засохшего растения около дверей моего дома.
