Я поднимаю лицо к нему, и он держит меня еще довольно долго, прежде чем снова поцеловать в макушку.
— Запрись, когда я уеду, — говорит он мне в волосы. — Увидимся завтра.
Он отстраняется, и внезапно волна отчаяния накрывает меня с головой, заставляя хотеть вернуть его обратно. Но я не делаю этого.
— Ага, ладно.
Он садится в машину и заводит мотор.
— Я серьезно, Фрэнни, запрись.
— Ладно. — Я иду к крыльцу, дрожа всем телом.
Но каждый шаг дается мне все труднее и труднее, как будто Гейб — это Солнце, а я пытаюсь уйти с его орбиты. Я борюсь с желанием кинуться за ним. Я заставляю себя двигаться вперед, не оглядываясь. Когда я открываю дверь, я слышу странный шорох. Смотрю наверх. Ничего. Может, просто кошка. Оглядываюсь на дорогу, и на долю секунды я уверена, что вижу мальчика своего возраста, стоящего там… с песочно-светлыми кудрявыми волосами.
Мэтт?
Я задыхаюсь, и внимательней вглядываюсь в темноту, но его уже нет… да и был ли он там на самом деле? Мое сердце бьется в груди со скоростью света, я захлопываю дверь, бегу в свою комнату и запираю ее. Отдышавшись, иду к окну, отодвигаю занавеску и осторожно выглядываю на улицу. Там никого. Я отступаю к кровати и приподнимаю матрас. Доставая дневник Мэтта, вижу, как дрожат мои руки.
Соберись.
Чувствую, как знакомый комок появляется у меня в горле, пока я пишу.
Итак, Мэтт. Я абсолютно уверена, что схожу с ума, потому что мне кажется, я только что видела тебя на дороге. Я знаю, это, должно быть, мое воображение. Я еще не совсем псих. Но ты только посмотри, каким я представляю тебя в голове… как ты должен был бы выглядеть сейчас.
Как же я хочу на самом деле поговорить с тобой. У меня так много вопросов. Мне так нужны ответы. Гейб уверяет меня, что Бог реален. Часть меня действительно хочет ему верить. Если можешь, просто скажи, где ты сейчас… Есть ли Рай? А Бог? Я совершенно потеряна.
Две слезы, большие и круглые, падают на бумагу, словно капли дождя. Я бросаю ручку и закрываю лицо руками. Я запуталась, я потихоньку схожу с ума… я вижу то, чего на самом деле нет. И чувство вины ощущается, словно камень у меня под ложечкой.
Потому что это должна была быть я.
Я прячу дневник Мэтта под своим матрасом и сворачиваюсь калачиком на кровати, уставившись в стену и пытаясь понять все… Ничего. Но моя головная боль побеждает, поэтому я включаю музыку… и не думаю ни о чем.
Глава 10. Мой собственный ад
ФрэнниОбраз Гейба, прислонившегося к зданию и засунувшего руки в карманы, заставляет мое сердце остановится.
Боже, он потрясающий.
Папа медленно подъезжает к обочине и высаживает меня перед школой.
Гейб отталкивается от стены и неспешно идет в нашу сторону, пока я вылезаю из машины.
Папа смотрит на Гейба, почти что сияя.
— Рад тебя видеть.
Гейб наклоняется и заглядывает в машину, по-прежнему держа руки в карманах.
— Взаимно, сэр. Еще раз спасибо за вчерашний ужин.
— Нам было приятно.
Папа кивает и начинает отъезжать, все еще улыбаясь.
Гейб обнимает меня рукой.
— Как ты?
— Все хорошо. — Кроме того, что не могу дышать, есть и думать.
Гейб сплетает свои пальцы с моими, и мы молча заходим в здание школы, где он стоит и смотрит на меня, пока я роюсь в своем шкафчике.
Когда я поднимаю на него глаза, его улыбка лишает меня возможности дышать.
Он так красив. Мой собственный Ангел.
А я такое дерьмо…
— Ты в порядке? — спрашивает он, забирая у меня книгу из рук.
Нет.
— Да.
Он кладет руку на мою спину, чтобы провести меня дальше по коридору, но вместо этого я разворачиваюсь и прячу лицо у него на груди, прижимая его обратно к шкафчикам. Это именно то, что я хочу.
Правильно?
К черту Люка.
Но когда я смотрю в глаза Гейбу, то, что я в них вижу, пугает меня. Он такой открытый и доверчивый, а я не заслуживаю ничьего доверия.
Я игнорирую ухмылку Анжелики, когда Гейб ведет меня на английский язык.
Когда он уходит, я кладу голову на стол, ощущая огромную ледяную тяжесть чего-то неопределенного, придавившего меня к земле.
Гейб и Люк. Сложно представить двух более разных парней. Так, как я могу хотеть их обоих? Но я хочу. И со вчерашнего вечера Гейб меня пугает даже больше, чем Люк. Я не верю в любовь, но именно ее я и чувствовала. Я чувствовала, как она шла от него, и чувствовала ее внутри себя.
Я поднимаю голову со стола, смотрю на свои трясущиеся руки… и подскакиваю, когда Люк садится рядом со мной.
Если Гейб — мир и любовь, то Люк все остальное: жажда, страсть… с этой его обольстительной энергией, заставляющей меня хотеть его всеми возможными способами.
И, очевидно, я не единственная, на кого он так воздействует. Я поднимаю глаза и вижу мелькающую в проеме двери Анжелику, которая изо всех сил пытается сделать вид, что она тут случайно.
Он одаривает меня хитрой улыбкой, когда наклоняется в мою сторону, поставив локти на стол, и на мгновение вспышка гнева обжигает меня, заставляя всем сердцем желать стереть эту улыбку с его лица при помощи кулака.
Он смотрит мне в глаза.
— Прости, не хотел тебя напугать.
Но вы меня пугаете. Вы оба. Вы пугаете меня до чертиков.
— Я просто устала, — говорю я. И это правда. Я не могла заснуть прошлой ночью, потому что каждый раз, как я закрывала глаза, в голове появлялись образы или Люка, или Гейба. И я совсем не хотела видеть, к чему приведут такие сны.
Я тру глаза, чтобы Люк больше не мог в них смотреть.
Весь урок английского я стараюсь не замечать электрические разряды, проходящие между нами, пока мы работаем над нашей схемой. Но мне все равно очень непросто сосредоточиться.
Звенит звонок, а мы с Люком не закончили. Сдавать завтра.
Он откидывается на спинку стула и скрепляет руки за головой.
— Соберемся после школы или получим «ноль»?
— А ты как думаешь? — отвечаю я. Мой тон передает мое недовольство. Я соскальзываю со стула и иду к двери.
— Ладно. У тебя или у меня? — говорит он, следуя за мной.
Дело в том, что папа с мамой обожают Гейба, сегодня утром они ни на секунду не могли перестать говорить о нем. Гейб, по их мнению, — своеобразное божество… в то время как Люк — не особо.
— У тебя, наверно.
— Отлично, — говорит Люк, когда мы выходим в коридор.
Он явно доволен собой. И это заставляет меня трястись от ярости.
Крышка, закрывающая мой ящик с эмоциями, взрывается, разлетаясь на множество мелких осколков, и мои губы начинают двигаться сами, не согласовывая вылетающие из них слова с доводами рассудка.
