Она, пристукивая каблучком, лихо прошлась по кругу, остановилась перед Геком.
— Давай русскую! Чего ж сидишь?
Гек подмигнул ей, вскинул баян, заиграл. Не обращая внимания на подмигивания Гека, девушка пошла, пошла, сначала расставив руки в стороны, потом закинув одну руку за голову, другую отставив далеко от себя ладонью вверх, и вдруг, подбоченясь, повернула в другую сторону, выстукивая в такт частым переборам баяна. Танцевала она легко, весело, задорно, лицо ее было вызывающе: смотри, мол, проклятый, как мы умеем танцевать!
Но немец, грубо хватая за рукав, вытаскивал девушек на середину комнаты, кричал, брызгал слюной:
— Все, все танцевайт!
Перепуганные девушки сгрудились посреди комнаты, растерянно посматривали друг на друга. Ребята молча наблюдали за немцем, не решаясь остановить его.
Бледный Лешка подошел к Мокиной, сдержанно сказал:
— Скажи ему, что же это?
Вытолкав всех девушек, немец принялся за ребят. Он схватил Зорина, но тот резко отдернул руку, сверкнул на него исподлобья злыми глазами:
— Не трожь!
Немец оторопел:
— Was?
— Да, нас! — сказал Миша. — Сам танцуй!
Ребята подскочили, молча окружили их на случай драки. Немец оглянулся, увидев суровые лица сгрудившихся ребят, оскалил зубы:
— Все танцевайт!
— Мало места, — сказал Лешка, указывая на пол.
— Мальо, мальо… — закивал он головой, соглашаясь.
Воспользовавшись суматохой, девушки убежали в темную напереднюю комнату, притаились.
Мокина отозвала немца, что-то сказала ему, и они ушли. Вместе с ними ушел и Гек. Вскоре стал прощаться Богомаз.
— Ну, нацалась скуцища. Мы пойдем.
— Опасно, могут задержать, — сказал Лешка. — Оставайтесь до утра.
— Кому мы нужны! — усмехнулся Богомаз.
— Никитину, — сказала Маша.
— Ну, Никитин! Это ерунда! Пойдем, Эммоцка? — позвал он подругу.
— Так, может, и нас проводите? — спросили девушки. — Нам по пути.
— Пойдемте. Я как-нибудь к тебе есце зайду, поговорим, — сказал Богомаз Лешке уходя.
Остались Маша, Зорин, две незнакомые мне девушки и парень.
— Богомаза Никитиным пугаешь? — сказал Зорин, взглянув на Машу.
— А что?
— Испугаешь щуку морем, — Он поднялся, — Проводи меня Алексей, я тоже пойду.
Я выскочил с ними на крыльцо — мне очень понравился Миша Зорин, хотелось проводить его. Увидев меня, Лешка сказал, чтоб шел в комнату. Я нахмурился.
— Пусть, чего ты его? — заступился за меня Миша, — Ты не доверяй этому долговязому Митицке. Немцы в городе с помощью националистов издают газетку — так он там, в редакции, работает. Скользкий тип!..
— Миша, ты был здесь с самого начала, знаешь, кто чем дышит. Надо нам как-то быть всем вместе…
— Зачем? — Зорин поднял глаза на Лешку.
— Как зачем? Ведь вместе легче, лучше.
Миша решительно закрутил головой.
— Не согласен. Я один — сделал, не сделал — сам отвечаю. Засыпался — опять сам отвечаю и погибну один. А если организуемся, как ты говоришь, один провалится, а погибнуть могут все. Не убеждай, Алексей, — придержал он Лешкину руку, — я уже убедился. У меня вот какое дело к тебе. На днях будут всех неработающих подгребать и отправлять куда-то в лагеря на работы. Так что тебе надо где-то пристроиться. Вот чистый бланк биржи, заполни его по своему усмотрению. Это направление на работу.
— На какую? — удивился Лешка, рассматривая бумажку, на которой вверху крупно напечатано: «Arbeitsbegörde».
— Например, ты хочешь пойти в депо паровозным слесарем. Напиши здесь свою фамилию и профессию — паровозный слесарь и иди в депо. Там, кстати, требуются. С направлением от биржи сразу возьмут.
— Какой же я слесарь?
— Ну, подумаешь, один ты там будешь, что ли!
— А это, пожалуй, хорошо! Можно будет песок в буксы насыпать.
— Это твое дело, — сказал Зорин. — На всякий случай при оформлении на работу измени чуть фамилию, имя и отчество и укажи какой-нибудь адрес, чтоб не знали, где искать в случае чего. Понял?
— Понял.
4
На другой же день Лешка заполнил бланк, как учил его Зорин, пошел на станцию.
— А вдруг проверят, что ты за слесарь? — спросила мама. — Ой, рискуешь ты!
— Какой тут риск? — не соглашался Лешка. — Проверят, не подойду — прогонят.
— Хорошо, если только прогонят. А бумага поддельная?
— Ничего, все будет хорошо.
Мама толкнула меня в спину:
— Иди с ним, хоть скажешь потом, что случилось.
Я с удовольствием выскочил на улицу, догнал Лешку.
— Ты куда?
— С тобой, — ответил я настойчиво, чтоб он и не думал вернуть меня домой. — Мама послала.
— Эх, мама, мама! — проговорил Лешка и замолчал.
Я спросил у него:
— Ну что, узнал, кто чем дышит?
Он посмотрел на меня, ответил не сразу.
— Ты вот что — забудь все, что знаешь. И молчи.
— А я что, разболтал кому, да? — обиделся я. — Я, может, побольше тебя кой-что знаю и молчу.
— Например?
— Мы с Митькой чуть коменданта не убили.
— Вы с Митькой?
— А ты думал!
— Ну и глупо ж вы поступили, если только это вы.
— Ну и пусть.
— Ты не сердись. — Лешка положил мне на голову руку, повторил: — Не сердись. Ты случайно не знаешь, где можно найти дядю Андрея?
— Нет, он не сказал. Говорил, что в поселке его не будет. Может быть, он где-нибудь в Сталино или Ясиноватой обосновался?
— Жаль…
На путях у депо стояли, попыхивая струйкой пара, маленькие, круглые, низкотрубые немецкие паровозы. Они были похожи на заводские, только с настоящим тендером. Спереди на круглой крышке котла четко выделялись выпуклые белые пятизначные номера. Цифры были написаны как-то не по-русски: концы будто обрезаны.
У входа в контору мы столкнулись с длинным как жердь немцем с железным крестом на груди. В центре креста я успел прочитать дату — «1914». «Еще в ту войну, гад, отличился», — подумал я. Немец был старый, сухопарый, лицо дряблое, испещренное морщинами. Склоненная набок голова нервически дергалась, словно он отмахивался от назойливой мухи.
Вслед за ним вышла переводчица.
— Где тут на работу принимают? — спросил Лешка у переводчицы.
— У вас направление?
— Да, — Лешка достал бумажку.
Переводчица прочитала, что-то сказала немцу. Тот спросил через нее:
— Где работал паровозным слесарем?
— Тут… здесь… — нетвердо проговорил Лешка, но, быстро взяв себя в руки, сказал: — До войны учеником слесаря здесь работал, а потом…
Переводчица не слушала дальше, перевела. Немец больше ничего не спрашивал, окликнул другого немца — толстого, как боров, с отвисшими щеками и непрерывно что-то жующего. Этот был одет в рабочую блузу и темно-синюю с красным кантом пилотку.
— Was ist los? — пробормотал он, ни на кого не глядя.
Долговязый настойчиво, скороговоркой что-то сказал ему и передал направление. Толстый взял бумажку, немного поворчав, махнул Лешке рукой:
— Ком!
Мы вошли в контору. Немец молча бросил на стол Лешкино направление, полез, кряхтя, зачем-то в шкафчик, стоявший в углу.
Взяв направление, девушка спросила:
— Фамилия?
— Назиров.
— Имя?
— Александр Свиридович.
«Что он! — подумал я. — Забыл все на свете. Алексей Севастьянович, а он что сказал. Какой-то Александр Свиридович! С ума сошел!» Но я тут же вспомнил разговор с Мишей Зориным и поэтому не удивился, когда он очень громко и четко отвечал на вопрос: «Адрес?»
— Село Орловка, улица Чкалова, дом 5.
Затем девушка взяла чистый бланк, заполнила, из другого ящичка достала еще какие-то бумажки и все это передала Лешке.
— Удостоверение и продуктовые карточки на неделю.
Лешка показал мне удостоверение. Вверху крупно напечатано: «Ausweis». Пустые строчки были заполнены чернилами: «Nasirow A. S. Lokschlosser». Внизу печать с орлом и свастикой.
— Ком! — буркнул немец и повел Лешку через огромные помещения депо.
Толстенный немец шел быстро, я еле успевал за ними, перепрыгивая через рельсы, железные ящики с инструментом и длинные, свившиеся змеями шланги. Обходили стоявшие на ямах паровозы. Мне хотелось задержаться у паровозов, посмотреть на них, но немец так быстро несся, что даже Лешка шел вприпрыжку.
Мы пришли в мастерскую. Рабочие стояли у станков, курили. Увидев немца, они медленно отвернулись, начали что-то делать. Немец заворчал:
— Нох перекур? Майстер! — крикнул он.
Медленно подошел мастер, усатый рабочий. Он вытирал паклей руки, смотрел на нас.
— Работа, — указал немец на Лешку. — Lokschlosser. — И ушел.
— Локслесарь, значит? — переспросил сурово мастер.
— Да.
— И ты? — кивнул на меня мастер.
— Нет, — смутился я.
— Грешным делом, подумал, что и ты лок. Работу, значит?
