Собирать приводнившихся лётчиков надо было на весьма рассеянной площади, растянутой от места первых боестолкновений практически до настоящего места эскадры. А это по длине считай около сорока километров. Что в совокупности реалий и условий задачи, с внесёнными коррективами, выводило фактор времени в один из приоритетов.
Ещё один повод торопиться — метеоусловия. Не факт, что они станут хуже, скорей наоборот, однако местами и незначительно набегало мелкой моросью, иногда поверхность океана подёргивало туманной дымкой. Всё это затрудняло и поиски, и навигацию, создавая определённые сложности «вертушкам» для полётов на низких высотах.
При всех заявленных «до десяти человек», переоборудованные Ка-25ПЛ объективно могли взять не больше пяти. С вертолётов снималась часть противолодочной аппаратуры, устанавливая стандартное съёмное санитарно-спасательное снаряжение. В наборе кислородный прибор, страховочные пояса, медицинское оснащение, включая аптечки, термосы, привязные пояса и носилки для раненых.
В экипажи помимо пилотов входило по два техника-спасателя, способных проводить грузовые операции с неприспособленных для этого машин, с возможностью спускаться вниз за ранеными или находящимися в бессознательном состоянии, В связи с чем их экипировка включала гидрокостюмы, монтажные спас-пояса и жилеты. И непременно на борту был необходим медработник, если кому-то потребуется безотлагательная помощь.
— Интересно, из каких расчётов они берут количество «безвозвратных»? Исходя из свидетельств учувствовавших в бою? Из того что вычленили по крикам в эфире? — снова задавался кэп, снова к тому же особисту, — скорей всего их будет больше. Ранение, переохлаждение, а если ещё с сопутствующей потерей крови — тут практически без шансов — гипотермия, и долго не протянешь. Что там говорят про «золотой час»*? А у нас-то на всё, хорошо, если минут тридцать-сорок. Если не меньше.
В мою бытность службы на северах старожилы рассказывали всякое. Когда «натовцы», особенно по начальной безнаказанности, так и лезли самолётами-разведчиками, наши высылали истребители — гоняли их. Ну, одному парню и выпало: поставили задачу перехватить, где-то там над Северным Ледовитым, на пределе дистанции, а по факту за «точкой невозврата». Слетал, нарушителя сбил. Обратно, понятно, не дотянул, катапультировался. Всё сработало, и парашют и надувная «резинка». И что? Проболтался в лодке до подхода спасателей. Заработал бронхиальную астму. И инвалидность. Всё, отлетался.
— Пошла работа, — привлёк внимание один из вахтенных, — товарищ командир, первого подобрали.
Рабочая частота была не особо загружена, тем не менее, переговоры лётчиков на общем канале накладывались друг на друга. Слышно было, как с «Чапаева» попросили уточнить фамилию спасённого пилота. Тут же звучал голос одного из лётчиков истребительного прикрытия, ведущего какую-то из «вертушек» показать место, где он сбросил буёк, предупреждая, что там вероятно потребуется экстренная медицинская помощь. Экипаж третьего Ка-25 в свою очередь тоже заметил маркер-дым в отведённом ему секторе, сообщая. А затем уведомил об ещё одном обнаружении. Работа, несомненно, пошла. В небо выстреливались обусловленные сигнальные ракеты, собственно как и сам громкий и характерный хлопающий звук работы соосных винтов вертолётов должен был послужить поводом, сидящим на воде сбитым лётчикам давать о себе знать. Экипажам «вертушек» нужно было лишь, рыская в районе, собирать «жатву».
Было бы всё так просто.
В общем-то, никто и не полагал, что всё пойдёт как по писаному, отработав в режиме челночных рейсов — не задерживаясь на палубе, ссаживая людей буквально на одном касании. Не оправдался расчёт и с полной загрузкой вертолётов. Хрипота эфира доносила до мостика все текущие рабочие моменты операции, переговоров спасателей с КП авианосца, и между собой…
— База, это борт «четыре-четыре», взял двоих. Придётся возвращаться, есть «тяжёлый», требуется стационар.
— Есть, «четыре-четыре», ожидаем.
— Борт 44 вызывает «ноль третьего». Женя, это Соколов. У меня на борту один «в критическом», не могу задерживаться. Вижу дым-маркер, даю наводку — полтора километра на юго-запад от настоящего места.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Принято…
* Золотой час — термин, используемый у реаниматологов, отводящих крайний промежуток времени для спасения критических пациентов, после которого может быть уже поздно.
Не обошлось и без технических неполадок.
На переоборудованном Ка-25ПЛ вдруг заела лебёдка. Успевший благополучно разместиться в подъёмном сиденье лётчик внизу помахал рукой, мол, можете поднимать.
Техники завозились… без результата.
— Что там у вас, чего возитесь⁈ — пилоту «вертушки» приходилось перекрикивать надрывную работу турбин и лопастей, больше полагаясь на жестикуляцию.
Ему отвечали тем же манером:
— Закусило! Не можем освободить трос пока он под напряжением груза. «Пассажира» надо снова спустить в плотик, дав слабину, тогда…
— К чертям! — проорал командир экипажа, — некогда. Дотащим его, как есть, на тросе.
Двадцать пять километров до авианосца на беспощадно продуваемой ветрами «тарзанке». Над палубой его болтало, вращая, не позволяя стабилизироваться… ловили в десяток рук.
Но и после выгрузки заевший в барабане трос высвободить не удалось, пришлось рубить конец топором, доложив уже на своё КП, что они на время выбывают из дела, возвращаясь на крейсер. Требовалась замена всей лебёдки с люлькой-прибамбасом.
Лупящая по перепонкам «стрекоза» отвалила. Внизу доставленного таким экстремальным образом командира авиагруппы Покрышева тискали, хлопали по плечу, спрашивая «как он?» — тут же придирчивый взглядом медик, увлекая вниз к теплу, к горячему чаю, а может и к чему-нибудь более в сто пятьдесят грамм горячительному. Матросы очищали палубу, уволакивая обрубленный трос, и только специально назначенный офицер с блокнотом, хмурясь, ставил очередную галочку, в этот раз во главе по-эскадрильного списка… на авианосце вели поимённый учёт. И обратный отсчёт. И кого-то неизбежно не досчитывались…
«Вертушки» уже не по разу смотались туда-сюда, доставляя «живой груз». Время прошло немного, но достаточно, опознавательные цветные дымы в обозримом поле уже не наблюдались, наступал самый сложный этап поиска, когда надо было вглядываться в каждый ориентир на воде, продолжая кружить в барраже, зависая, отрабатывая проверкой каждый «контакт».
Уже было несанкционированно, то бишь, «вне очереди» спасено несколько британских лётчиков. Сначала подцепили одного, «по ошибке спутав со своим» — именно так доложились пилоты, подобрав полубессознательного из воды. Затем ещё двух. Возможно, такой же оказией.
На эти факты вдруг «пробило» досель молчаливого особиста:
— Неизбежные издержки?
— Можно и так сказать. В ущерб нашим…
— А вопрос безопасности? Я о том, что если кто-то из британских лётчиков окажет сопротивление, откроет пальбу из личного оружия? Есть риск потерять вертолёт.
— Чушь. Какой дурак откажется от спасения, — Не исключён и захват.
— Всё предусмотрено. В каждый экипаж включён вооружённый и натасканный матрос из ППДО. Дело знают.
* * *
Время уже тикало последние надежды.
— Не пора ли заканчивать? Скольких удалось вытащить? С «Чапаева» не информировали?
— Никак нет. Но просили ещё немного продолжить операцию. Недосчитались там кого-то.
— Я слышал…
Вертолёты ещё кружили, вырабатывая до последнего, ещё пытая удачу, в этот раз в отсутствии главных искомых, уже без оглядки, нет-нет, да и подбирая англичан… актом милосердия.
Тем не менее, всему есть предел. Эскадра удалялась, увеличивалось челночное «плечо» туда-сюда, с «Чапаева», наконец, приняли данность и известили, что по всей вероятности из «своих» больше спасти никого не удастся. Время истекало.
— Всё. Сворачиваемся! Отзывайте «вертушки», гребём отсюда, — приказал Скопин.
Команда была озвучена в эфире для экипажей вертолётов. Равным образом отозвал «Яки» прикрытия и командный пункт «Чапаева».
