носков), а затем возвращались к нашим постелям. Но наш командир — полковник Дорсенн, вернулся из Египта весь в рубцах от ран. Он относился к тому виду офицеров, которых прежде всего интересовали дисциплина и боевые навыки подчиненных им гвардейцев. Через год мы могли бы стать образцом для всей армии. Он был настолько строг, что даже самого непослушного солдата сотрясала дрожь. Он пресекал любые нарушения дисциплины. Возможно, он мог бы быть образцовым примером для всех наших генералов, как в отношении мужества, так и поведения. На поле боя не было более красивого солдата. Я видел, как однажды, весь покрытый грязью, поднятой в воздух осколками ядер, он встал и сказал: «Это чепуха, гренадеры, ваш генерал всегда с вами».
Нам сообщили, что Первый Консул собирается посетить наши казармы и что мы должны быть готовы к этому. Но он застал нас врасплох и застал нас в наших кроватях, его сопровождал его любимый генерал Ланн. С нами случилось несчастье — некоторые гренадеры покончили с собой, и никто не знал, почему. Консул прошел через все комнаты и, наконец, подошел к нам. Мой товарищ ростом шесть пье и четыре пуса, вытянулся, увидев Консула возле своей кровати, его ноги торчали из нее более чем на пье. Консул подумал, что в кровати лежат два гренадера, и чтобы убедиться в этом, подошел к изголовью кровати и провел рукой по телу моего товарища, чтобы убедиться, что он не ошибся. «Но, — сказал он, — эти кровати слишком коротки для моих гренадеров. Вы видите, Ланн? Все кровати моей гвардии должны быть заменены. Запишите это и закажите новые кровати для всей гвардии, а эти отдайте гарнизону». Так что, благодаря моему товарищу были выделены более миллиона франков, и у каждого гвардейца появилась новая кровать длиной около семи пье.
Консул сурово отчитал всех наших офицеров и осмотрел все. Ему принесли кусок хлеба. «Это не тот хлеб, — сказал он. — Я плачу за белый хлеб, и я желаю, чтобы он был каждый день. Вы понимаете, Ланн? Пошлите своего адъютанта и прикажите квартирмейстеру прийти ко мне». Нам он сказал: «В воскресенье состоится смотр, я хочу повнимательнее разглядеть вас, и если среди вас есть недовольные, я готов услышать их жалобы».
Затем он вернулся в Тюильри. В приказе, который был посвящен воскресному смотру, полковник Дорсенн говорил о том, что обмундирование каждого солдата должно быть в идеальном состоянии. Весь армейский гардероб был перевернут вверх дном, все старые мундиры были приведены в порядок, и в десять часов полковник осмотрел нас.
Он был настолько строг, что офицеры дрожали от страха. В одиннадцать часов мы отправились в Тюильри. В полдень появился Консул — он сидел на белом коне, на котором, как нам сказали, ездил Людовик XVI. Эта был очень красивый конь, с огромной гривой и хвостом. Консул неторопливым шагом проехался вдоль наших рядов — это и в самом деле был невероятно красивый конь.
Консул ехал по разомкнутым рядам. Он двигался медленно и получил много прошений. Он брал их сам, а затем передавал генералу Ланну. Увидев солдата с оружием «на караул», он поговорил с ним. Консул остался доволен нашим видом, смотр закончился. В казарме мы нашли несколько бочек с вином, каждый получил свой литр. Большинство прошений было удовлетворено, и повсюду царило радостное оживление.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
МОЕ НАГРАЖДЕНИЕ. — Я ОТРАВЛЕН. — ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОДНЫЕ МЕСТА. — ЛАГЕРЬ В БУЛОНИ И 1-я АВСТРИЙСКАЯ КАМПАНИЯ.
Командир пеших гренадеров генерал Дорсенн создал два полка. Гвардейцев стало больше, и его суровость легла в основу их дисциплины. Суровый и справедливый, до мозга костей солдат, блестящий как на поле боя, так и в Тюильри — вот его обобщенный портрет.
Сержантов и солдат, которых следовало наградить крестом, собрали вместе — гвардейцев было 1800 человек. Церемония состоялась в соборе Дома Инвалидов 14-го июня 1804 года. Нас разместили в следующем порядке: по правой стороне от входа, на галерее стояли гвардейцы, армейские солдаты — на противоположной галерее, по левой стороне, а инвалиды занимали дальнюю часть собора и галерею. Офицеры стояли внизу, все капеллы были тоже заполнены людьми.
Консул прибыл в полдень на покрытой золотом лошади, ее стремена были изготовлены из чистого золота.[34] Этого богато украшенного скакуна ему преподнес турецкий султан. Чтобы никто не мог вплотную подойти к нему, потребовалась многочисленная охрана — седло коня сверкало от множества бриллиантов. Он вошел. Глубочайшая тишина воцарилась в храме. Он прошел через весь офицерский корпус и сел на трон, стоявший в дальней части собора справа. Жозефина находилась слева, напротив него, в особой ложе. Евгений стоял у трона — в его руках была утыканная булавками подушечка, а Мюрат держал небольшую, наполненную крестами лодочку. Церемония началась с офицеров высокого ранга, которых вызывали в соответствии с их званиями. После того, как все главные кресты были розданы, один из них на серебряном подносе Евгений и Мюрат подали Жозефине.
Затем объявили: «Жан-Рох Куанье!» Я стоял на галерее. Я прошел мимо своих товарищей, а затем через весь собор до самого трона. Здесь меня остановил Богарне, который сказал мне: «Вам дальше нельзя». Но Мюрат возразил ему: «Принц, кандидаты на крест Почетного легиона равны, его имя было названо, и он может пройти». По ступеням я взошел к трону. Вытянувшись, как струна, я стоял перед Консулом, который сказал, что я храбро сражался за свою страну и что это доказанный и бесспорный факт. При словах: «Примите крест от вашего Консула», я опустил правую руку, которой я отдавал честь, поднеся ее к своей меховой шапке, и взял свой крест за ленточку. Не зная, что теперь дальше делать, я уже собрался спуститься по ступеням вниз, когда Консул снова обратился ко мне. Он взял мой крест, пропустил его через петлицу моего мундира и закрепил его булавкой из подушечки, которую держал Богарне. Затем я спустился к подножию трона, и когда я проходил мимо стоявших внизу офицеров, я встретил своего полковника, мсье Лепре и командира Мерле, которые ждали своих крестов. На глазах всего офицерского корпуса они обняли меня, и я вышел из собора.
Я едва мог пробиться из-за огромного количества людей, желавших посмотреть на мой крест. Очень красивые дамы, которым удалось вплотную приблизиться ко мне, просили позволить им обнять меня. В тот день я был словно блюдо с благословленным хлебом для всех мадам и мсье, с которыми
