Этой ночью комсомольцы ходили по улицам с чучелами и факелами и пели песни. Когда устали ходить, начали устраивать митинги возле храмов и жечь чучела. Сегодня утром я узнала, что от горящего чучела едва не загорелась синагога на Фонтанной, которую совсем недавно разрешили вернуть общине.
15 января 1923 года. СимферопольМы уже не раз слышали заявления о том, что все банды в Крыму уничтожены. На самом деле это не так. На дорогах снова стало неспокойно. В Севастополь и Ялту можно ездить только с сопровождением. Бандиты называют себя «зелеными» и прикрываются какой-то идеей, но на самом деле идея у них одна – грабеж. Большие банды нападают на обозы и машины с продуктами, одиночки грабят одиночек.
21 января 1923 года. СимферопольЭта зима лучше предыдущей. Голода мы не испытываем, правда, и досыта тоже редко когда наедаемся. Пайки стали больше, да и запасы служат хорошим подспорьем. Однообразие пищи удручает не меньше, чем ее скудость. Скучаю по настоящему чаю. Сейчас даже контрабандный, который продают за бешеные деньги, смешан черт знает с чем, с какой-то травой или с опилками. Много о чем я скучаю.
3 февраля 1923 года. СимферопольВ милиции объявлена чистка. По всему городу расклеены плакаты, призывающие сообщать в особую комиссию обо всех незаконных действиях сотрудников. Об этом же пишут в газетах. Хорошо, что в театрах не бывает чисток. Наверное, потому, что отсутствие таланта труднее доказать, чем какое-нибудь преступление. Этим часто пользуются наши бездари. Талант – сложная штука. Если его нет, то это сразу же бросается в глаза, но доказать бездари его бездарность невероятно трудно. Чем меньше таланта, тем больше оправданий. А уж если бездарь станет активистом (они очень это любят), то с ними совсем невозможно справиться. Р. старается не делать замечаний Ю. В. даже в тех случаях, когда тот играет не просто плохо, а отвратительно, потому что Ю. В. – председатель месткома и может в ответ на критику сделать пакость. В. В. у нас в женском комитете, она больше выступает с речами, чем в спектаклях. А. М. сделался внештатным корреспондентом «Красного Крыма». Прежде он хвастался своим знакомством со Станиславским, а теперь – с местными властями.
7 февраля 1923 года. СимферопольТайком от Павлы Леонтьевны отправила письмо в московский Камерный театр. Долго колебалась, никак не решалась написать. Было очень неловко напоминать о себе старым знакомым[192]. Хоть я и не написала прямо, чего я хочу, все равно нетрудно об этом догадаться. Но и не написать я тоже не могла. В моем положении не стоит разбрасываться возможностями. Но чувство такое, будто я из хедера собралась в раввины[193]. Что ж, письмо отправлено, и назад его не вернуть. Мудрецы говорят, что лучше сделать и раскаиваться, нежели не сделать и раскаиваться.
10 февраля 1923 года. СимферопольПоспорила с К. А. На мой взгляд, в его новой пьесе слишком много действующих лиц. Не всякой труппы хватит, чтобы их изобразить, но это еще полбеды, потому что один актер может играть несколько ролей. Главная беда в том, что обилие персонажей создает на сцене ненужную суету и мешает понять пьесу. Советую вычеркнуть всех, кого только можно. К. А. смеется, называет меня «громометательницей» и отчаянно спорит, доказывая мне, что я не могу судить о достоинствах пьесы до тех пор, пока не прочту ее целиком. Вычеркивать он никого не собирается, говорит, что при желании это может сделать режиссер. Я сначала горячусь, а потом мне становится стыдно за мою горячность. Но действующих лиц все же много. Неуютная получается пьеса. К. А. ведет себя как репортер, которому платят за каждое написанное слово. Его «Грешница» была гораздо уютнее.
13 февраля 1923 года. СимферопольЗа минуту до начала спектакля «На дне», когда все мы уже были на сцене, внезапно рухнул занавес. Было много шума, а пыли еще больше. Нам удалось сохранить самообладание и начать спектакль словно ни в чем не бывало. Поразительно, но публика восприняла падение занавеса спокойно. Кто-то ойкнул, кто-то ахнул, но паники не случилось. Все остались сидеть на местах. Нынешнего зрителя, привыкшего к «героическим экспериментам», ничем не испугать. Занавес упал из-за лопнувшей проволоки. Она давно уже провисла, но никому не было до этого дела. Хорошо еще, что не сорвали спектакль. Отец любил повторять: «Что не додумано головой, приходится докладывать из кармана».
Поймала себя на том, что думаю и пишу об отце в прошедшем времени: говорил, думал. Столько лет прошло, а от родителей и брата нет вестей. Доплыли ли они куда? Где они теперь? Что с ними? Мне хочется верить, что у них все хорошо. Мне хочется, и я верю. Но все равно, вспоминая их, всегда плачу.
21 февраля 1923 года. СимферопольОтчаявшись найти среди современных пьес что-либо приличное, Р. собрался ставить «Где любовь, там и напасть» Шпажинского[194]. Он подготовил речь в защиту этой пьесы, доказывая, что она не буржуазная, а революционная, потому что в ней показано пагубное влияние денег на людей, но это не помогло. Пьесу не разрешили. Шпажинский был председателем Общества драматургов и композиторов, поэтому его биография не составляет секрета. Потомственный дворянин, да вдобавок и офицер, – это по нынешним временам волчий билет. Зато мы узнали, что Ю. И.[195], с которым мы познакомились в прошлом году в Севастополе, – сын того самого Шпажинского. Он не говорил об этом, а мы не догадались, несмотря на то что фамилия и отчество у него довольно редкие.
1 марта 1923 года. СимферопольНе выношу, когда спектакли идут в однообразном вялом настроении. От таких спектаклей у зрителей остается недоумение, а у актеров (у настоящих актеров) горечь. Р. говорит в таких случаях, что спектакль «завис в воздухе». Если начинают «зависать» два-три актера, то волей-неволей «зависают» и остальные. Ломается настроение, исчезает кураж, и публика должна наблюдать этот позор. Порой я не нахожу слов для того, чтобы выразить свое возмущение, а мне так хочется выражать восхищение. Мечтаю о том, чтобы попасть в труппу, где нет ни лентяев, ни бездарей. Павла Леонтьевна говорит, что я идеалистка. Я не идеалистка, я мечтательница. Живу мечтами. Дышу мечтами. Упиваюсь мечтами. Мечты как крылья. Они поднимают человека ввысь.
7 марта 1923 года. СимферопольВ газетах пишут, что Дункан[196] и Есенин возвращаются в Россию. Дункан горько разочарована тем, как ее встретили в Америке. Газеты на нее клеветали, зрители ее не оценили. Она сказала, что ей приятнее жить на хлебе и воде в России, чем среди роскоши в Америке, потому что в России есть свобода творчества. В словах о «хлебе и воде» я слышу ремез[197].
Свободу творчества многие путают с желанием épater[198]. Когда я слышу разглагольствования о том, что зрителя надо «поразить», то советую болтунам раздеться донага и играть в таком виде. Выйдет «поразительно». «Пробудить чувства» нельзя сводить к «поразить». Впрочем, бездарность всегда стремится к упрощению. Так ей легче.
15 марта 1923 года. СимферопольПолучила ответ на свое письмо из Москвы. Когда увидела, от кого оно, от нетерпения задрожала так, что надорвала письмо, вскрывая конверт. Сразу же заглянула в конец, потому что самое важное всегда пишут в конце, затем стала читать сначала. Увы, моим потаенным надеждам не суждено осуществиться. Положение в театре сложное. В труппе раскол, а критики обвиняют в буржуазности. «Ромео и Джульетту» не стоило ставить в наше время[199]. Кроме того, есть еще одно препятствие личного характера (надеюсь, что оно скоро исчезнет)[200]. Но мне приятно было узнать, что меня помнят и будут иметь в виду. Не знаю почему, но почему-то я уверена в том, что когда-нибудь буду играть на сцене Камерного театра[201].
Павла Леонтьевна пока еще не получила ответа ни на одно из отправленных ею писем. Я волнуюсь, а она успокаивает меня и говорит, что ответы будут позже, ближе к лету, когда в театрах начнут думать о следующем сезоне.
17 марта 1923 года. СимферопольПроснулась в прекрасном настроении (в последнее время это случается нечасто). Высунулась в окно и пропела: «О, дней моих весна златая»[202]. Кто-то с улицы откликнулся: «Замолчи, дура!» Настроению бы следовало испортиться, но оно стало еще лучше. Нахожу в случившемся глубокий смысл. Это очень жизненно, про нас, актеров. Мы заливаемся на сцене соловьями, а нам в ответ из зала часто слышится: «Дураки вы!» Р. любит повторять, что волшебство творится в зале, а не на сцене. Он ошибается.
23 апреля 1923 года. СимферопольИногда читаю «Дер эмес»[203]. В ней столько новых слов, что мне кажется, будто я забыла свой язык. Удивляет то, как много там пишут про эмигрантов. Я читаю эту газету ради статей Любомирского[204]. Мне нравится, как он пишет. Среди театральных критиков не так уж много умных людей. К сожалению, в эту профессию часто попадают те, кто потерпел неудачу на других поприщах. Спектакли критиковать проще, чем книги.
