— Нет, — говорю я, не подумав. — Мне просто не нравится тратить её.
— Как долго ты это делаешь?
— Фотографирую? Всю жизнь. Даже в детстве я…
— Нет. Бережёшь плёнку.
— А. Несколько недель, кажется.
Он смотрит на окно.
— Понятно.
Кельвин наматывает пасту на вилку и съедает её, поэтому я делаю то же самое.
— Спасибо тебе за это, — произношу я. — Я пробовала множество видов спагетти с сыром, когда была моложе, но эти напоминают моё раннее детство, — он не отвечает, поэтому я продолжаю: — У нас часто не хватало еды, и вечерами, когда готовила ужин, я чувствовала себя особенно счастливой. Паста с сыром стала моим любимым блюдом, поэтому дома всегда была коробка спагетти.
— Почему ты не покупала еду?
Я сморщила нос.
— Я же была ребёнком.
— Но ты готовила, будучи ребёнком?
— Конечно. Я выполняла очень много работы по дому для них. Убирала, косила газон, сидела с детьми своих родителей. И готовила тоже я, поэтому и стала мастером по приготовлению пасты.
— Для них? — спрашивает он.
— У меня… Была приёмная семья.
— Была? Больше нет?
— С тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, нет.
— Но ведь нельзя просто взять и забыть их. Уверен, вы общаетесь.
Я помотала головой:
— Не слышала о них с того дня, как уехала.
Вилка Кельвина со звоном падает на тарелку:
— Что?
— Всё в порядке. Я по ним даже не скучаю.
— Но они ведь звонят или пишут тебе хоть иногда?
— Нет. Они знают, что я в Нью-Роуне, но сомневаюсь, что знают адрес Фриды.
Он смотрит на меня так, будто у меня выросла вторая голова. Я касаюсь кончиков своих волос и начинаю накручивать их на палец.
— Это не так плохо, как звучит. Я даже не была ровней их дочерям.
Взгляд Кельвина свирепеет. Я даже не думала об этом за все эти годы. Он вытирает рот салфеткой и сминает её в комок, собираясь встать.
— Они были моложе меня на несколько лет, — быстро добавляю я, — всегда играли с куклами и новыми игрушками. Позже мы начали понемногу общаться, но в основном я фотографировала, — делаю небольшую паузу, а потом полностью выползаю из своей раковины, в которой скрывалась от правды всё это время. — Моя жизнь там была похожа на контракт. Будто кто-то заключил его за меня. Ранее я уже упоминала, что выполняла работу по дому и нянчилась с детьми. В обмен на это Андерсоны предоставляли мне крышу над головой и хорошо ко мне относились. Я благодарна им, но не чувствую, что должна общаться с ними.
— Если ты приехала сюда сразу после школы, то где ты брала деньги на жизнь?
— У меня был… — делаю паузу и отворачиваюсь. Комок в моём горле не даёт словам вырваться наружу, когда я вспоминаю своё прошлое. Мне становится страшно, что он уйдёт, когда узнает. — После смерти моих родителей осталось небольшое наследство, которое я получила в восемнадцать, — пальцами я тихо начала теребить салфетку, лежащую на моих коленях. — Вообще-то, в своём почтовом ящике я нашла флаер, который спас меня. Он касался ярмарки вакансий в корпорации «Пэриш Медиа». На нём был написан мой адрес. Не собиралась ехать сюда до последнего момента. И была готова сдаться. Но Хейл нанял меня в первый же день. Я очень долго искала работу и не знаю, что мне оставалось делать.
— Ты потратила всё своё наследство за два года, пока искала работу?
Я приподняла подбородок. Разве я сказала, сколько времени на это ушло?
— Наследство было небольшое. Но у меня осталось достаточно денег, чтобы отдавать Фриде за еду каждый месяц.
— А Андерсоны? Они не высылали тебе денег с тех пор, как ты уехала?
— Нет. Как я уже сказала, мы не даже не разговаривали, — даже если взгляд Кельвина и был направлен в другую сторону, злость в нём закипала из-за меня. — В чём дело?
— Ни в чём, — шипит он, а потом ворчит. — Это просто неправильно.
Я угрюмо смеюсь.
— Тебя вдруг стало беспокоить моё благосостояние?
Он поворачивает голову в мою сторону:
— Забудь.
— Оу.
Я опускаю глаза вниз и концентрируюсь на макаронах, которые жую, пытаясь игнорировать боль от его указания.
Ножки стула царапают пол, когда он двигает его, вставая.
— Думаю, мне пора немного поработать.
— Извини, — выдавливаю я. — Я не хотела обидеть тебя. Не уходи.
— Я…
— Я тоже закончила, — перебиваю я, быстро вытирая уголки рта салфеткой. — Мы можем заняться чем-нибудь ещё.
Его ответ звучит мрачней, чем мне бы хотелось.
— Что ты задумала?
— Всё, что ты хочешь, — я ненавижу эти слова, ненавижу то, что хочу угодить ему. Разжимаю челюсть. — Игру, например, — предлагаю я. — Мы можем во что-нибудь сыграть.
— Игру? — повторяет он.
— Я несколько раз играла в бильярд внизу, но одной скучно.
— Не стоит.
— Я… Мы можем сыграть на деньги.
— У тебя нет денег.
Я смотрю на свои руки:
— Нет.
— Значит, мы сыграем на что-то другое.
— Ладно, — соглашаюсь я, сглатывая.
— Если я выиграю, то получаю минет.
Чувствую, как воспламеняются мои уши.
— Тебя раньше что-то останавливало, чтобы его получить?
— Этот будет не таким, как раньше. Ты не будешь сопротивляться или бороться. Ты сделаешь это не потому, что я заставляю тебя, а потому, что сама захочешь.
— Но ты всё равно заставишь меня.
— Это то, чего мне хочется. Или соглашайся, или я ухожу. У меня много работы.
— Хорошо, — понимаю, что произнесла это слово вслух. — Я согласна. Не могу обещать того, что буду им наслаждаться. Но… Ладно.
Он рычит:
— Чего хочешь ты, если выиграешь?
Я не колеблюсь:
— Ты откроешь моё окно.
Мои глаза неотрывно прикованы к его, и мы ведём немую борьбу снова и снова.
— Это то, чего ты хочешь? Больше всего на свете?
— Да, — отвечаю я. — Нет, стой. Что? У меня может быть что угодно?
Он засмеялся, пока я смотрела на него широкими глазами.
— Слишком поздно. Ты сделала свой выбор.
Я сильно трясу головой.
— Ты сейчас серьёзно?
— Естественно, нет, Кейтлин. Но я мог бы догадаться насчёт окна.
— Оу. Так мы договорились?
Кельвин барабанит пальцами по кофейному столику.
— Хорошо.
Я не могу сдержать восторг, от которого мои глаза расширяются, и улыбка пляшет на моих губах.
— Правда?
— Правда.
— Спасибо, — произношу я. — Огромное спасибо.
— Не гони лошадей. Сначала тебе придётся выиграть.
— Я много практиковалась, — отвечаю я. — Мне нужно было как-то коротать время.
Он вытягивает руки к потолку, делая разминку, и я любуюсь тем, как в лунном свете блестит его кожа.
— Идём. Роза позже уберёт это.
В игровой комнате я наношу на два кия мел, пока Кельвин оглядывается по сторонам.
— В последний раз я был здесь несколько лет назад, — произносит он.
— Ты серьёзно?
— У меня не остаётся времени на игры, особенно когда ничего не стоит на кону.
— Ну, будем надеяться, что ты хотя бы не проиграешь всухую, потому что я собираюсь отыметь тебя, — никто из нас не издаёт ни звука. Когда он поворачивает голову через плечо и смотрит на меня, я опускаю взгляд на пол. — Прости.
— За что?
— Мне что, можно так говорить?
Он поворачивается, неся в руках набор с шарами.
— Всё в порядке. Я не запрещал тебе шутить, Кейтлин.
— Оу. Ладно. Значит, я готова.
Кельвин подходит с важным видом. Слегка поклонившись, он указывает рукой на стол.
— Сначала леди.
— Биток должен удариться о три бортика прежде, чем коснётся прицельного шара. Только тогда стол будет считаться открытым.
Он выгибает бровь, глядя на меня:
— Это точно твоя первая игра?
— В библиотеке есть книга о пуле «Восьмёрка» (прим. пер.: разновидность игры в бильярд с битком и 15 шарами. Один игрок должен забить шары с 1 по 7, а второй — с 9 по 15, после чего первый, кто забьёт свои шары, должен забить шар номер 8). Я прочитала её.
— Ясно. Хорошо. Начинай.
Киваю и беру биток, направляясь с ним к другому концу стола:
— Играем по правилам.
Я наклоняюсь над столом, делаю удар и наблюдаю, как шар катится по зелёному сукну в миллиметрах от бортиков, прежде чем остановиться. Запоминаю место, где он остановился, а Кельвин уже делает свой удар. Его шар касается бортиков и останавливается на дюйм дальше моего.
— Твоя взяла.
Далее я устанавливаю кий напротив шара и отправляю свои семь шаров врассыпную вокруг восьмого. Они скользят по столу, пока не останавливаются.
— Ты очень меткая, — подмечает Кельвин.
Я опускаю руки на бёдра и поддразниваю его.
— Давай.
Его взгляд задерживается на мне мгновением дольше, а потом он опускается над столом для удара. Один из шаров катится прямо в угловую лузу.
— Сплошной, — произносит он.
— Ни хера!
Он медленно поворачивается ко мне.
— Красноречиво, — отвечает он с предупреждением.
Я выдавливаю улыбу.
— Это ещё одна шутка.
Его следующая попытка не такая удачная, хотя она и должна была даться легко, но моё сердце наполнено предвкушением. Я обхожу стол вокруг, оценивая свои возможные удары. Останавливаюсь между Кельвином и бортиком, чтобы послать ещё один шар в лузу. Но он не двигается, поэтому я оборачиваюсь и бросаю ему через плечо.
