Омеги стараются держать себя в руках. Для каждого из них это первые роды. Джин ведь вступил на место главного лекаря только в этом году. Прошлый ушёл из жизни от старости, предварительно обучив Джина всему, что знал сам. Они суетились и суетились, даже не замечая, что Донмин давным-давно сидит себе смирненько ножка на ножку и хлопает глазами.
— Парни, — начинает он, стараясь привлечь к себе внимание. — Всё хорошо. Я не рожаю!
— Да-да, Донмин! Потерпи, все будет хорошо, — бубнит лекарь, пробегая мимо с кипяченой водой.
Так и замирает с кастрюлей в руках. Тэхен на кухне роняет крышку от этой самой кастрюли, а Юнги чуть ли не летит носом вниз с лестницы, услыхав такое.
— То есть, как это не рожаешь? — спрашивает младший омега. На всякий случай.
— Да вот так, — Донмин неловко жмёт плечами и улыбается. — Ложное, — нервно хихикает он.
— Прям совсем не рожаешь? — всё-таки ещё уточняет Юнги, вцепившись руками в перила лестницы.
Донмин кладёт руки на круглый живот и задумывается, словно бы сейчас действительно что-то может измениться.
— Совсем.
Тэхен переглядывается с Джином. У первого на лице нервная улыбка, граничащая с таким же нервным смехом. Тэхен отодвигает ногой несчастную крышку и в несколько шагов преодолевает расстояние между ним и беременным.
— Я уточню, хорошо? — начинает он обманчиво мягким голосом. — Ты ведь не разыграл сцену своих родов, чтобы остаться в поселении, потому что не хочешь уезжать, хотя прекрасно понимаешь, насколько это опасно для тебя, для ребёнка и для Хосока?
Донмин в ответ смотрит глазами-плошками, поджимая губы и почёсывая шею. Всё становится более, чем понятно. Тэхен расстроенно выдыхает, отходя назад и прикрывая лицо ладонями. У него даже нет сил злиться. Зато он уверен, что у Чонгука этих сил хватит за троих.
— Зачем? — Джин присаживается рядом, тоже не злится, но находится в растерянности от выходки друга. — Хосок знает?
— Нет, — Донмин накрывает ноги пледом и виновато смотрит то на Тэхена, то на Джина. Юнги присаживается на подлокотник, стараясь понять, что к чему. — Мне тяжело покидать территорию.
— Но это же временное явление, — стонет Тэхен, чуть ли не цокая языком. — Ты понимаешь какой опасности подвергаешь вас? — Донмин кивает. — А мне кажется, что нет.
— Я знаю, что поступил плохо…
— Да что ты? — Джин складывает губы трубочкой, но, словив взгляд беременного омеги, взмахивает рукой, мол, ладно-ладно, продолжай.
— Но я не могу уехать, ясно? Чувствую, что ничем хорошим для меня и для ребёнка это не закончится, — Донмин дует щеки, стараясь подобрать нужные слова, что донесут все его чувства и мысли. — Мне было плохо с того момента, как Чонгук сказал, что несколько альф пойдут за твоей стаей, Тэхен. Эта опасность… Приближение беды оно ощущалось мной так стойко, что спать было невозможно. Я переживал за Хосока, за стаю, за Чонгука, за тебя, за себя, за ребёнка…
— Ты о-о-очень много переживал, — присвистывает Юнги, Донмин кивает.
— Больше, чем вы можете себе представить! Хосок всё это время ходил на взводе, хотя пытался делать вид, что всё хорошо. Но… Боже! Такой он актеришка никудышный.
— Ну, до тебя-то ему, как до Марса, — не удерживается Тэхен. Он садится на мягкий пуфик напротив дивана и подпирает голову рукой, показывая, что слушает.
— У вас это стайное? Хватит меня перебивать, — Донмин недовольно зыркает в сторону Юнги и Тэхена, но тут же сдувается. — Мне было плохо и физически, и морально. Всё это время чувство неизбежного не покидало меня. Мне казалось, что опасность поджидает нас, — оглаживает живот, — на каждом шагу. Я почти перестал спать, есть и гулять. Мне хотелось защищать ребёнка все время от всех. Черт возьми, даже от Хосока. От себя! Я не знаю, откуда это взялось. Но весь этот стресс привёл к тому, что от мысли об отъезде из поселения, я думал, что умру. Прямо в машине. Мне было страшно садиться в неё. Даже смотреть!
Донмин тяжело сглатывает, капризно хныча от беспомощности. Он не собирался разыгрывать весь этот спектакль, мысль притвориться рожающим пришла в голову быстро и спонтанно. Ему стыдно, ужасно стыдно, Чонгуку смотреть в глаза не хочется.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Знаешь, а может оно к лучшему, что ты остался, — шепчет Джин, задумываясь. — Твоё состояние — это зверение. Такое происходит с оборотнями, когда они испытывают сильнейший стресс, опасность или угрозу. Нет разницы, кем ты являешься. Омега или альфа.
— Никогда о таком не слышал, — Тэхен заинтересованно пододвигается вперёд.
— Зверение — это когда оборотень перестаёт контролировать себя. У него не хватает на это моральных или физических сил, — объясняет лекарь. — В такие моменты человеческая сторона словно бы отворачивается, ведь именно она поддаётся этому стрессу, остаётся только волк, что следует своим инстинктам. Донмин опасался не то, чтобы Хосока, а себя. Хотя причин не было. Их нет и не будет. Все в его голове. Страх покинуть территорию и потерять Хосока завладел им.
— Ничего я не зверею! — протестует беременный.
— Чаю хочешь? — мимоходом спрашивает у него Юнги, заскучав от выяснения отношений.
— С сахаром и печеньем.
— То есть, — Тэхен не обращает внимание на отвлекающие разговоры. — В конечном итоге, если бы Донмин уехал со всеми из поселения, он бы… Он бы превратился в волка и… Что дальше?
— И убежал бы куда-нибудь в лес. Подальше от всех нас. Потом бы вернулся, может быть, через неделю или две. Волк бы взял на себя ответственность защищать испуганного человека внутри.
— Сам бы вернулся?
— Сам. Волк и человек внутри приходят к гармонии самостоятельно. Просто у кого-то быстрее, а у кого-то медленнее. В это влезать никому не надо. Знаешь, словно бы человек становится ребёнком, которого нужно успокоить и показать, что никакой опасности нет, — улыбается лекарь. — Не путай зверение с одичанием. Одичание, когда человеческая сторона умирает, а волк…
— Знаю-знаю, — отмахивается Тэхен. — Что будем делать? Не думаю, что Чонгук будет в восторге от вранья. Особенно сейчас, — омега заметно сникает, пряча глаза за прядями волос и решая, как бы поступить.
Тэхен пытается не думать о вожаке, но получается отвратительно.
— Что вообще произошло утром? — Донмин прихлебывает чаем и выглядит как тот, кого меньше всего волнует собственная участь и гнев альфы.
— Недопонимание, — жмёт плечами Тэхен, жуя нижнюю губу чуть ли не до мяса. Ещё немного и перейдёт на пальцы. — Но я все равно чувствую себя плохо из-за этого.
— Он тебе нравится? — Донмин широко улыбается, кроша печенье вокруг себя и болтая ногами в воздухе. Юнги рядом давится чаем, но нагло соврёт, что ему неинтересно узнать ответ.
— Чонгук сильный вожак, он понимающий и…
— Да брось! — восклицает Джин, прикарманивая печенье из пиалы. — Он нравится тебе, как альфа? Как мужчина?
Тэхен возмущённо ахает, неестественно выпрямляя спину и пунцевея скулами.
— Я об этом не думал.
— Враньё, — предательства от Юнги он не ожидал, это был удар в спину.
— У вас уже что-то было? — Донмину нужно было родиться хитрющей лисой, честное слово. — Чонгук возится с тобой. В хорошем смысле, конечно! Он уделяет тебе много времени, даже в баню водит.
— Откуда ты знаешь? — вспыхивает Тэхен, судорожно поправляя несуществующие складки на штанах.
— Люблю смотреть в окно вечерами.
— Почему у вашего вожака нет пары? — Юнги давно задавался этим вопросом, просто не было возможности узнать, а сейчас сама судьба благоволит.
— Тэхена ждал, — хохочет Донмин, поглаживая живот рукой.
— Ты невыносимый, — Тэхен гундит в ладони, стараясь скрыть смущенное лицо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Попробуй меня такого вынести. Я б посмотрел.
— Чонгук, между прочим, тот ещё романтик! — Джин встаёт с нагретого места и тоже заваривает себе чашку чая.
У них тут смертельная битва близится, а они чаи распивают. Тэхен сам смеётся с нелепости ситуации, позволяя себе расслабиться и немного отдохнуть от внутренних оков контроля.
