Дон Жуан. Шш! Слушайте!
На волнах синкоп гремят два мощных аккорда ре-минор и его доминанта; звучание, в каждого музыканта вселяющее священный трепет.
Ага! Моцартовская сцена появления статуи. Это ваш отец. Вы лучше спрячьтесь, пока я его подготовлю.
Донна Анна исчезает.
В пустоте появляется живая статуя из белого мрамора, изображающая величавого старика; впрочем, он с изящной непринужденностью пренебрегает своей величавой осанкой, шагает легчайшей поступью, и каждая морщинка его огрубевшего в боях лица дышит праздничной веселостью. Своему ваятелю он обязан стройной фигурой и превосходной военной выправкой, концы его усов упруго, как пружины, загибаются кверху, придавая ему выражение, которое можно было бы назвать игривым, если бы не чисто испанская гордость взгляда. С Дон Жуаном он в наилучших отношениях. Его голос, несмотря на значительно более изысканные интонации, живо напоминает голос… Роубэка Рэмсдена, и под этим впечатлением невольно замечаешь, что и в наружности обоих стариков есть некоторое сходство, хотя один носит эспаньолку, а другой — бакенбарды.
Дон Жуан. Ах, вот и вы, мой друг! Что это вы никак не выучите превосходную партию, которую для вас написал Моцарт?
Статуя. К сожалению, он ее написал для баса. А у меня тенор-альтино. Ну, как вы? Раскаялись?
Дон Жуан. Мое хорошее отношение к вам, дон Гонсало[149], мешает мне раскаяться. Ведь если б я это сделал, вы лишились бы повода спускаться с неба и спорить со мной.
Статуя. Верно. Продолжайте упорствовать, мой мальчик. Жаль, что из-за пустяковой случайности вы убили меня, а не я вас. Тогда я попал бы сюда, а вам в удел досталась бы статуя и репутация праведника, которая обязывает. Что новенького?
Дон Жуан. Дочь ваша умерла.
Статуя (в недоумении). Моя дочь? (Припоминая.) Ах да! Та самая, за которой вы волочились?! Постойте, как бишь ее звали?
Дон Жуан. Анна.
Статуя. Вот-вот — Анна. Хорошенькая, помнится, была девочка. А вы известили этого, как его? Ну, мужа ее.
Дон Жуан. Моего друга Оттавио? Нет, я еще его не видел после прибытия Анны.
Донна Анна, вне себя от возмущения, вступает в освещенный круг.
Донна Анна. Что я слышу? Оттавио здесь и в дружбе с вами! А вы, отец, позабыли мое имя! Должно быть, вы действительно обратились в камень.
Статуя. Дорогая моя, в этом мраморном воплощении я пользуюсь настолько большим успехом, чем в прежнем своем виде, что предпочел сохранить облик, данный мне скульптором. Это был один из величайших мастеров своего времени, не правда ли?
Донна Анна. Тщеславие! Отец! Вы — и тщеславие!
Статуя. Ах, дочь моя, ты успела изжить эту слабость; ведь тебе сейчас лет восемьдесят. Моя жизнь благодаря пустой случайности оборвалась в шестьдесят четыре года, и, следовательно, я гораздо моложе тебя. К тому же, дитя мое, здесь неуместно то, что наш беспутный приятель назвал бы комедией родительской мудрости. Прошу тебя видеть во мне не отца, а собрата по человечеству.
Донна Анна. Ваши речи похожи на речи этого злодея.
Статуя. Жуан здраво рассуждает, Анна. Плохо фехтует, но рассуждает здраво.
Анна (объятая ужасом). Я начинаю понимать. Это дьяволы искушают меня. Стану молиться.
Статуя (утешая ее). Что ты, что ты, дитя мое! Только не молись. Ты сама хочешь отказаться от главного преимущества этих мест. Здесь над входом начертаны слова: «Оставь надежду всяк сюда входящий»[150]. Подумай только, какое это облегчение! Ведь что такое надежда? Одна из форм моральной ответственности. Здесь нет надежды — и, следовательно, нет долга, нет труда; здесь ничего не приобретаешь молитвой и ничего не теряешь, поступая так, как хочется. Короче говоря, ад — это место, где можно только и делать, что развлекаться.
Дон Жуан издает глубокий вздох.
Вы вздыхаете, друг Жуан; но, сиди вы на небесах, как я, вы оценили бы преимущества своего нынешнего положения.
Дон Жуан. Вы сегодня хорошо настроены, командор. Ваше остроумие так и сверкает. Что случилось?
Статуя. Я принял одно очень важное решение, мой мальчик. Но где же наш приятель Дьявол? Мне нужно посоветоваться с ним об этом деле. К тому же Анне, вероятно, интересно будет с ним познакомиться.
Донна Анна. Вы мне готовите какую-то пытку?
Дон Жуан. Это все только суеверие, Анна. Успокойтесь. Вспомните сами: не так страшен черт, как его малюют
Статуя. Давайте вызовем его.
По мановению руки статуи снова гремят торжественные аккорды; но на этот раз моцартовскую музыку портит примешивающаяся к ней музыка Гуно. Разгорается пурпурный ореол, и в нем возникает Дьявол в традиционном облике Мефистофеля. Он немного похож на Мендосу, но не так эффектен. Он выглядит старше, преждевременно облысел и, несмотря на избыток добродушия и приветливости, легко впадает в обидчивый и сварливый тон, когда его заигрывания остаются без ответа. Судя по виду, он не из тех, кто способен усердно трудиться или сносить лишения, и, должно быть, охотно дает себе любые поблажки — черта не слишком приятная; но он умен и умеет внушить доверие, хоть явно уступает своим собеседникам в изысканности манер и собеседнице — в живости.
Дьявол (приветливо). Итак, я снова имею удовольствие видеть у себя в гостях славного командора Калатравы[151]? (Холодно.) Дон Жуан, здравствуйте. (Вежливо.) И незнакомая дама? Мое почтение, сеньора!
Донна Анна. Вы…
Дьявол (с поклоном). Люцифер, к вашим услугам.
Донна Анна. Я сойду с ума.
Дьявол (галантно). Ах, сеньора, не стоит волноваться. Вы к нам явились с земли и еще не свободны от ее предрассудков и страхов, навеянных клерикальным засильем. Вы привыкли слышать обо мне дурное; но поверьте, у меня на земле немало и друзей.
Донна Анна. Это верно; еще есть сердца, в которых вы царите.
Дьявол (качая головой). Вы мне льстите, сеньора; но это ошибка. Правда, мир не может обойтись без меня; однако я все же не пользуюсь там заслуженным уважением. В глубине души меня побаиваются и ненавидят. Сочувствие мира на стороне нищеты, скорби, немощи телесной и духовной. Я же призываю к веселью, к любви, к красоте, к счастью…
Дон Жуан (чувствуя приступ тошноты). Простите, я ухожу. Вы знаете, что я совершенно не переношу этого.
Дьявол (сердито). Да, я знаю, что вы не принадлежите к числу моих друзей.
Статуя. Чем вы недовольны, Жуан? По-моему, то, что он говорил, когда вы его перебили, было исполнено самого здравого смысла.
Дьявол (горячо пожимая руку статуи). Благодарю, друг мой, благодарю. Вы всегда меня понимали; он же всегда сторонился меня и выказывал мне пренебрежение.
Дон Жуан. Я всегда относился к вам вполне корректно.
Дьявол. Корректно! Что такое «корректно»? Мне мало одной корректности. Мне подавайте сердечную теплоту, неподдельную искренность, нежные узы радости и любви…
Дон Жуан. Перестаньте, меня тошнит.
Дьявол. Вот! (Взывая к статуе.) Вы слышите, сэр? Какая ирония судьбы: этот холодный, самоуверенный себялюбец попал в мое царство, а вы взяты в ледяные чертоги неба.
Статуя. Я не смею жаловаться. Я был лицемером; и если попал на небеса, то и поделом мне.
Дьявол. Ах, сударь, почему бы вам не перейти к нам, покинув сферы, для которых ваш темперамент чересчур непосредствен, ваше сердце чересчур пылко, а ваша способность к наслаждениям чересчур велика,
Статуя. Не далее как сегодня я решился на это. Отныне, любезнейший Сын Зари, я ваш. Я навсегда покинул рай.
Дьявол (снова прикасаясь к мраморной руке). О, какая честь! Какое торжество для нас! Спасибо, спасибо. А теперь, мой друг, — наконец-то я по праву могу вас назвать так, — может быть, вы уговорите Дон Жуана занять пустующее место, наверху?
Статуя (качая головой). Совесть не позволяет мне советовать человеку, с которым я в дружбе, сознательно обречь себя на неудобства и скуку.
Дьявол. Конечно, конечно. Но уверены ли вы, что ему там будет скучно? Разумеется, зам лучше знать; он попал сюда благодаря вам, и первое время мы возлагали на него большие надежды. Все его чувства были вполне во вкусе наших лучших сторонников. Помните, как он пел? (Затягивает гнусавым оперным баритоном, дрожащим от неизжитой за целую вечность привычки форсировать звук на французский манер.) Vivan le femine! Vivan il buon vino![152]
