Статуя (подхватывает октавой выше). Sostegno e gloria D'umanita![153]
Дьявол. Вот-вот, это самое. Но теперь он нам никогда не поет.
Дон Жуан. Вы недовольны? Ад кишит музыкантами-любителями; музыка — это алкоголь осужденных грешников. Так неужели одна заблудшая душа не имеет права на воздержание?
Дьявол. Вы осмеливаетесь кощунствовать против величайшего из искусств!
Дон Жуан (с холодным отвращением). Вы похожи на истеричку, млеющую перед знаменитым скрипачом.
Дьявол. Я не сержусь. Мне только жаль вас. В вас нет души, и вы сами не понимаете, чего вы лишились. Зато вы, сеньор командор, — прирожденный музыкант. Как вы прекрасно поете! Будь Моцарт еще здесь, он пришел бы в восторг; к сожалению, он захандрил и был взят на небо. Удивительное дело, почему это самые умные люди, казалось бы, рожденные блистать в здешних местах, оказываются на поверку непригодными для светского общества — вот как Дон Жуан.
Дон Жуан. Мне, право, очень жаль, что я непригоден для светского общества.
Дьявол. Не подумайте, будто мы не отдаем должное вашему уму. Ни в коем случае. Но я исхожу из ваших же интересов. Вы с нами не ладите, вам здесь не по себе. Все дело в том, что у вас нет — я не скажу «сердца», вес мы знаем, что под вашим напускным цинизмом скрывается очень пылкое…
Дон Жуан (содрогнувшись). Не надо, умоляю вас, не надо!
Дьявол (обиженно). Хорошо, скажем так: у вас нет способности наслаждаться. Устраивает это вас?
Дон Жуан. Что ж, формулировка столь же ханжеская, но несколько менее нестерпимая. Только лучше уж позвольте мне, как всегда, искать спасения в одиночестве.
Дьявол. А почему же не в раю? Ведь это самое для вас подходящее место. (Донне Анне.) Послушайте, сеньора, может быть, вы его уговорите попробовать переменить климат — ведь это для его же пользы.
Донна Анна. Но разве он может отправиться в рай, если захочет?
Дьявол. А что же ему мешает?
Донна Анна. Значит, каждый… значит, и я могу?
Дьявол (с оттенком презрения). Безусловно, если это соответствует вашим склонностям.
Донна Анна. Так почему же тогда все не уходят в рай?
Статуя (хихикнув). Об этом ты меня спроси, дорогая моя. Причина в том, что рай — самое ангельски-скучное место во всей вселенной.
Дьявол. Его превосходительство сеньор командор выразился с прямолинейностью воина; но жить в раю действительно невыносимо тяжко. Молва гласит, что я был оттуда изгнан; на самом же деле я ни за какие блага не остался бы там. Я попросту ушел и основал вот это заведение.
Статуя. И не удивительно! Кому ж под силу выдержать вечность на небесах!
Дьявол. Не скажите, некоторых это устраивает. Будем справедливы, командор: это дело темперамента. Мне лично райский темперамент не по вкусу, я его не понимаю, пожалуй, я вовсе и не стремлюсь его понимать; но во вселенной всему найдется место. О вкусах не спорят; есть люди, которым там нравится. Мне кажется, что Дон Жуану понравилось бы.
Дон Жуан. Но — простите за откровенность — вы действительно могли бы по желанию вернуться туда или же — зелен виноград?
Дьявол. Вернуться туда! Да я не раз возвращался туда. Разве вы не читали книгу Иова? На какой церковный авторитет вы можете сослаться, утверждая, что между нашим кругом и небесным существует непроходимая граница?
Донна Анна. Как же так? А бездна?
Дьявол. Уважаемая сеньора! Притчу никогда не следует понимать буквально. Бездна в данном случае означает лишь различие между ангельским темпераментом и дьявольским. Можно ли себе представить бездну более глубокую! Вспомните, как обстоит дело на земле. Между аудиторией философа и ареной для боя быков не зияет видимая глазу пропасть, — однако на лекции философа вы никогда не встретите матадора. Случалось ли вам бывать в стране, где у меня больше всего последователей, в Англии? Там находятся знаменитые ипподромы, и там же есть концертные залы, где исполняются классические творения друга его превосходительства — Моцарта. Завсегдатаи скачек, если им заблагорассудится, могут посещать и концерты классической музыки, закон не запрещает им этого; никогда англичанин не будет рабом[154], он волен делать все то, что ему разрешает правительство и общественное мнение. А концерт классической музыки считается более возвышенным, поэтическим, интеллектуальным и облагораживающим душу развлечением, нежели скачки. Что ж, разве любители скачек спешат покинуть ипподром ради концертного зала? Ничего подобного Они томились бы там так же мучительно, как командор томился на небе. Вот это и есть бездна, о которой говорит притча. Через настоящую бездну они могли бы перекинуть мост, или в крайнем случае я бы сделал это для них (на земле полно чертовых мостов), — но бездна отвращения непреодолима и вечна. И это единственная бездна, отделяющая моих друзей от тех, кого так неосмотрительно называют блаженными.
Донна Анна. Сейчас же ухожу в рай!
Статуя. Дитя мое! Одно слово предостережения. Позволь мне дополнить аналогию, проведенную моим другом Люцифером. В любом из концертных залов Англии можно встретить жестоко скучающих людей, которые пришли туда не потому, что действительно любят классическую музыку, а потому, что считают своим долгом любить ее. То же самое и в раю. Многие пребывают там во славе не потому, что им это приятно, а потому, что пребывание на небесах они считают приличествующим своему положению. Это чаще всего англичане.
Дьявол. Вы правы. Уроженцам юга там скоро надоедает, и они переходят к нам, как вы. Но англичане как будто сами не замечают, когда им скверно. Англичанин убежден, что он исполняет нравственный долг, когда он всего лишь терпит неудобства.
Статуя. Короче говоря, дочь моя, если ты отправишься в рай, не будучи к тому предназначена от природы, тебе там едва ли понравится.
Донна Анна. А кто смеет утверждать, будто я не предназначена к этому от природы? Самые выдающиеся князья церкви никогда в этом не сомневались. Из уважения к себе я должна немедленно отсюда удалиться.
Дьявол (обиженно). Как вам будет угодно, сеньора. Я, признаться, думал, что у вас более утонченный вкус.
Донна Анна. Отец! Вы, конечно, идете со мной? Вы не можете здесь оставаться. Что скажут люди?
Статуя. Люди! Да ведь все лучшие люди здесь — и князья церкви и прочие. На небо идут немногие, большая часть попадает сюда; то, что прежде называлось небесным сонмом, составляет теперь незначительное меньшинство. Когда-то это были святые, отцы церкви, избранники; сейчас — это чудаки, сумасброды, отщепенцы.
Дьявол. Совершенно правильно. Я с самого начала знал, что в конечном счете, несмотря на поднятую против меня кампанию лжи и клеветы, общественное мнение окажется на моей стороне. Вселенная, в сущности, организована на конституционных началах; и при том большинстве, которым я располагаю, меня не удастся постоянно оттирать от командных постов.
Дон Жуан. Мне кажется, Анна, что и вам лучше остаться здесь.
Донна Анна (ревниво). Вы не хотите, чтоб я шла вместе с вами?
Дон Жуан. Неужели вы согласились бы явиться в рай в обществе такого закоснелого грешника?
Донна Анна. Все души одинаково драгоценны. Ведь вы же раскаялись, правда?
Дон Жуан. Дорогая Анна, вы просто глупы. Вы думаете, небо — это все равно что земля, где люди убедили себя, что содеянное можно уничтожить раскаянием; что сказанное можно вернуть, отказавшись от своих слов; что истину можно опровергнуть, постановив считать ее ложью. Нет! Небо — обитель властелинов действительности, вот почему я и отправляюсь туда.
Донна Анна. Благодарю покорно! А я так иду туда ради блаженства. Действительность мне достаточно надоела на земле.
Дон Жуан. Тогда оставайтесь здесь, ибо ад — обитель тех, кто бежит от действительности и ищет блаженства. Только здесь они могут укрыться, потому что небо, как я уже говорил, есть обитель властелинов действительности, а земля — обитель ее рабов. Земля — это детская, где люди играют в героев и героинь, святых и грешников; но из этого бутафорского рая их изгоняет плоть, которой они наделены. Голод, холод и жажда, болезни, старость и одряхление, а главное смерть — все это делает их рабами действительности: трижды в день должно поглощать и переваривать пищу, трижды в столетие должно зачинать новое поколение; вековой опыт веры, науки, поэзии свелся в конце концов к одной лишь молитве: «Сделай из меня здоровое животное». Но здесь, в аду, вы свободны от тирании плоти, ибо здесь в вас нет ничего от животного; вы — тень, призрак, иллюзия, условность, безвозрастная, бессмертная, — одним словом бесплотная. Здесь нет ни социальных проблем, ни религиозных, ни политических, и — что, пожалуй, ценней всего, — нет проблемы здоровья. Здесь вы точно так же как и на земле, называете свою наружность красотой свои эмоции — любовью, свои побуждения — героизмом, свои желания — добродетелью; но здесь вам не противоречат беспощадные факты, здесь нет иронического контраста между природными потребностями и выдуманными идеалами; вместо человеческой комедии здесь разыгрывается нескончаемая всесветная мелодрама в романтическом вкусе. Как сказал наш немецкий друг: «Поэтическая бессмыслица здесь здравый смысл, и Вечно Женственное влечет нас ввысь»[155], ни на шаг не сдвигая нас с места. И этот рай вы хотите покинуть!
