Дон Жуан. А, старые песни! Вы всегда были простаком, мой адский друг, в этом ваша беда. Вы смотрите на человека его же глазами Ваше мнение о нем несказанно бы ему польстило. Он очень любит мнить себя существом злым и дерзким. На самом деле он не зол и не дерзок, — он просто трус. Назовите его тираном, убийцей, разбойником — он станет обожать вас и гордо задерет нос, воображая, что в жилах его течет кровь древних завоевателей. Назовите его обманщиком и вором — он в крайнем случае возбудит против вас преследование за клевету. Но попробуйте назвать его трусом — и он взбесится от ярости, он пойдет навстречу смерти, лишь бы уйти от этой жалящей истины. Человек находит любое объяснение своим поступкам, кроме одного; любое оправдание своим преступлениям, кроме одного; любой аргумент в свою защиту, кроме одного и это одно — его трусость. А между тем вся цивилизация основана на его трусости, на его жалком малодушии, которое он прикрывает названием респектабельности. Есть граница покорности осла и мула, но человек готов терпеть унижения до тех пор, пока самим угнетателям не сделается настолько противно, что они почувствуют себя вынужденными положить этому конец.
Дьявол. Совершенно правильно. И в этой жалкой твари вы умудрились обнаружить то, что вы называете Силой Жизни?
Дон Жуан. Да. Потому что здесь-то и начинается самое замечательное.
Статуя. Что же?
Дон Жуан. А то, что любого из этих трусов можно превратить в храбреца, внушив ему некоторую идею.
Статуя. Вздор! Я как старый солдат допускаю трусость: это такое же распространенное зло, как морская болезнь, — и такое же несущественное. Но насчет того, чтобы внушать людям идеи, — это все чистейший вздор. Чтобы солдат пошел в бой, ему нужно только иметь немного горячей крови в жилах и твердо знать, что поражение опаснее победы.
Дон Жуан. Вероятно, потому-то бои столь бесполезны. Человек только тогда способен действительно превозмочь страх, когда он воображает, что дерется ради какой-то всеобъемлющей цели, — борется за идею, как говорят в таких случаях. Почему Крестоносцы были отважнее пиратов? Потому что они сражались не за себя, а за христианство. В чем была сила противника, не уступавшего им в доблести? В том, что воины его сражались не за себя, а за ислам. Они отняли у нас Испанию, хотя там мы сражались за свой кров и дом; зато когда мы в свою очередь пошли в бой, окрыленные мощной идеей всесветной религии, мы разбили их и прогнали назад в Африку.
Дьявол (иронически). Так вы, оказывается, религиозны, Дон Жуан? Святоша? Поздравляю!
Статуя (серьезным тоном). Полно, полно! Мне, как солдату, не подобает слушать, когда о религии говорят непочтительно.
Дон Жуан. Не тревожьтесь, командор. Идея всесветной религии переживет ислам, переживет христианство, переживет даже то сборище гладиаторов-недоучек, которое вы называете армией.
Статуя. Жуан! Я должен буду призвать вас к ответу за эти слова.
Дон Жуан. Стоит ли? Ведь я не умею фехтовать. Все идеи, за которые станут умирать люди, будут всесветного значения. Когда испанец поймет наконец, что он ничем не лучше сарацина, а его пророк ничем не лучше Магомета, он восстанет, вдохновленный всеобъемлющей идеей, перегородит баррикадой грязную трущобу, где проходила его полуголодная жизнь, и умрет на ней за всеобщее равенство и свободу.
Статуя. Вздор!
Дон Жуан. То, что вы называете вздором, — единственное, ради чего человек отваживается на смерть. Впоследствии, правда, и идея свободы покажется уже недостаточно всеобъемлющей; люди станут умирать ради совершенствования человека, в жертву которому они с радостью принесут свою свободу.
Дьявол. Да, да. Предлог для того, чтобы убивать друг друга, у них всегда найдется.
Дон Жуан. Что ж такого? Главное — не смерть, а страх смерти. Убить или умереть — не стыдно. Стыдно жить пресмыкаясь, получая за свой позор жалованье и проценты с прибылей. Лучше десять мертвецов, чем один живой раб или его хозяин. Придет время — и люди восстанут, и сын пойдет на отца, а брат на брата, и будут убивать друг друга за великую всесветную идею уничтожения рабства.
Дьявол. Да, но не раньше, чем ваши хваленые Свобода и Равенство сделают труд свободных белых христиан дешевле, чем труд черного язычника, продаваемого на невольничьем рынке.
Дон Жуан. Не беспокойтесь! Дойдет черед и до белого труженика. Но я не собираюсь защищать здесь те иллюзорные формы, которые принимает великая идея. Я только хочу доказать вам на примере, что тот, кого мы именуем Человеком и кто в личных своих делах труслив, как заяц, — становится героем, когда борется за идею. Как гражданин он может быть жалок; как фанатик — опасен. Поработить его можно, только если он достаточно слаб духом, чтобы внять увещаниям рассудка. Уверяю вас, господа: стоит лишь поманить человека тем, что сейчас он называет служением святому делу — и что потом будет называть множеством других имен, и вы увидите, что он даже не задумается о тех последствиях, которые для него лично могут оказаться плачевными…
Донна Анна. Конечно, он отмахнется от всякой ответственности, а бороться с последствиями предоставит своей жене.
Статуя. Хорошо сказано, дочь моя. Не давай ему сбить тебя с толку своими разговорами.
Дьявол. Горе нам, сеньор командор! Раз уж речь зашла о женщинах, остановить его не удастся. Хотя, сознаюсь, эта тема и для меня представляет чрезвычайный интерес.
Дон Жуан. В глазах женщины, сеньора, весь долг и вся ответственность мужчины начинается и кончается добыванием хлеба для ее детей. Для нее мужчина — лишь средство к достижению ее цели: родить и вырастить ребенка.
Донна Анна. Вот как вы представляете себе духовный мир женщины! Какой возмутительный, циничный материализм!
Дон Жуан. Простите, Анна. Я не говорил обо всем духовном мире женщины. Я говорил только об ее взгляде на мужчину как на существо другого пола. Он не более циничен, чем ее взгляд на самое себя прежде всего как на Мать. Женщина — в сексуальном смысле — есть орудие, созданное природой, чтобы увековечить ее величайшее творение. Мужчина — в сексуальном смысле — есть орудие, созданное женщиной, чтобы наиболее экономным путем осуществить этот завет природы. Инстинкт говорит ей, что это она где-то на первых ступенях эволюционного развития изобрела мужчину, дала ему самостоятельное существование, сотворила его — для того, чтобы производить потомство более совершенное, чем то, которое может дать однополый процесс. До тех пор, пока он выполняет предназначенную ему функцию, ему разрешается мечтать, безумствовать, стремиться к идеалам, совершать подвиги, лишь бы в основе всего этого лежало поклонение женщине, материнству, семейному очагу. Но как опасно и неосмотрительно было создавать самостоятельный организм, чья единственная функция заключается в оплодотворении! Смотрите, что произошло. Прежде всего мужчина стал плодиться и множиться, так что в конце концов на свете оказалось столько же мужчин, сколько и женщин; и поэтому женщина может использовать для своей цели лишь частицу того огромного запаса энергии, который она оставила в распоряжении мужчины, избавив его от изнуряющих усилий деторождения. Эта избыточная энергия обратилась на его мышцы и мозг; он стал слишком сильным физически, чтобы подчиняться ей, и слишком мощным духовно, чтобы удовлетвориться простым воспроизведением рода. И вот, не спрашивая ее, он создал цивилизацию, в основу которой положил ее домашний труд, как нечто незыблемое, данное от века.
Донна Анна. Вот что верно, то верно.
Дьявол. Да, но к чему в конце концов свелась вся его цивилизация?
Дон Жуан. В конце концов она стала отличной мишенью для ваших циничных трюизмов; но в начале начал это была попытка мужчины стать чем-то большим, нежели простое орудие женщины для свершения ее долга. До сих пор непрерывное стремление Жизни не только утверждать себя, но и достигать все более и более высокой организации, все более и более полного самосознания сводится в лучшем случае к войне между ее силами и силами Смерти и Вырождения — войне, исход которой сомнителен. Отдельные бои в ней — просто тактические ошибки, и победы, как в настоящих боях, по большей части не зависят от полководцев.
Статуя. Это в мой огород. Ну, ничего, ничего, продолжайте.
Дон Жуан. Нет, командор, это в огород значительно более высокопоставленных особ. Но и вы в своей военной практике, вероятно, замечали, что даже глупый генерал может выиграть сражение, если генерал противника еще чуть-чуть глупее.
Статуя (вполне серьезно) Совершенно справедливо, Жуан, совершенно справедливо. Некоторым ослам удивительно везет.
