– Не могу-у-у… Я так не могу-у-у-у! Уйдите от меня!
«Истерика у кого-то, – подумал Лева. – А врачи ушли.
Надо что-то делать, наверное».
И тут к нему подошел Саня Рабин, странно улыбаясь.
– Слушай, а что тут у вас происходит? – тревожно спросил Лева. – Истерика у кого-то?
– Это все из-за тебя. Ты – разбиватель женских сердец, понял? Это Нинка рыдает, у них в палате уже все подушки мокрые, сухих не осталось, ей сейчас укол будут делать, чтобы она отрубилась, понял?
– Не понял, – честно ответил Лева.
– Ну бабские штуки, короче, – раздраженно сказал Рабин. – Светка Хренова ей что-то сказала, та ей что-то ответила, потом вроде подрались, потом начали обе рыдать, только Светка девушка интеллигентная, ее и не слышно, а эта корова… извини, конечно… ее, по-моему, только брандспойтом можно остановить, тут укол как мертвому припарки. Она нам скоро все отделение затопит.
– Чем-чем остановить? – переспросил Лева.
– Короче, – заторопился Рабин, – поскольку все уже в курсе, ты мне должен что-то сказать, я там кому-нибудь передам, короче, давай сочиняй, люди ждут… А то мы тут все скоро концы отдадим от этого рева.
– А я сам… не могу с ней поговорить? – смутился Лева. – А то я что-то не пойму, в чем дело-то…
– Ты – не можешь! – отрезал Рабин, и вдруг тоже начал глупо ухмыляться. – Лева, давай скорее. Ну я могу сказать, что у тебя с Хреновой ничего не было и что ты Нинку, это… любишь? Я же не в курсе.
– Бред какой-то…
Лева сел на скамейку и сжал голову руками. Было и смешно, и глупо, и страшно отчего-то, голова кружилась, и он ничего не понимал.
Рабин куда-то ушел, рыдания стихли, из окна выглянула Нина, закрывая лицо рукой, и со страшным грохотом захлопнула окно.
Что сказал тогда Саня и как он разрядил эту ситуацию, Лева не знал, и Саня не говорил. Но Лева ему был страшно благодарен, потому что после этой глупости и Саниного вмешательства их отношения стали развиваться совсем стремительно, с головокружительной быстротой, как на аттракционах в Парке Горького.
Но, конечно, до всего этого, и до аквариумов в кабинете Б. 3., до их ночных дежурств в отделении с мокрой тряпкой, ведром и шваброй, до прогулок в Нескучном саду – было первое, самое важное, самое главное впечатление – сеанс.
Это случилось сразу, в первый день, так уж ему повезло…
Вечером, после обеда, его положили, а наутро, в одиннадцать был сеанс. Вдруг в отделении появилось много людей – и детей, и взрослых – с цветами в руках. С огромными пышными букетами. Они обнимались, целовались, с чем-то поздравляли друг друга, ребята и девчонки бесцельно слонялись по отделению, подходили к врачам, те говорили им что-то нежное, ласковое, взрослые (мамы, конечно) утирали слезы платком, кому-то несли воды, кому-то – уже успокаивающие таблетки, нянечки бегали с большими стеклянными банками, чтобы поставить цветы в актовом зале, и он подумал, что сейчас будет какой-то торжественный вечер, праздник, юбилей, день рожденья или что-то специальное – день психа, или как там он у них называется…
Он спросил у кого-то, и ему ответили коротко: будет сеанс. А что это такое? – спросил он. А ты не знаешь, ну, сейчас узнаешь, рассказывать бесполезно, надо видеть. После такой преамбулы он вошел в актовый зал настороженный и слегка напряженный, поскольку знал, что такое же предстоит и ему через месяц, и сейчас он все узнает.
Мамы не было, в этот день она прийти не смогла, а может, не захотела, чтобы не знать заранее, заранее не волноваться.
Он уже понял, соединил в уме – сеанс и гипноз, сеанс гипноза, но это слово было из книжек, из научных статей, которых он, конечно, не читал, в нем было что-то страшное, и это страшное совсем плохо вязалось с той праздничной, домашней обстановкой выпускного вечера, которая царила вокруг.
Люди сидели на стульях, на подоконниках, даже на полу, было очень многолюдно, все окна раскрыли настежь от духоты, на середину зала вышел Б. 3. в белом халате и в белой рубашке с галстуком. Он был бледен, и было видно, что сам волнуется, что для него это тоже испытание, и это заставило Леву отнестись с уважением к нему, хотя в слове «гипнотизер» слышалось ему сразу что-то ненастоящее, цирковое.
Б. 3. произнес настоящую речь. Все замерли, были слышны шелест листьев от высоких деревьев за окном и чьи-то непроизвольные вздохи.
Смысл речи Б. 3. сводился к тому, что то, что сейчас будет происходить – самое важное, самое главное, ради чего люди едут сюда из разных городов, везут своих детей, испытывают трудности, даже лишения, ради чего стараются врачи, ради чего и больные, и врачи больше месяца напряженно работали. Сейчас будет происходить освобождение речи. Выздоровление.
– Это не значит, – возвысил голос Б. 3., – что сейчас произойдет какое-то чудо. Нет. Это никакое не чудо. Это завершающий этап лечения. Но именно этот этап потребует концентрации всей воли, всех ваших сил, всего вашего внимания. – (Леве стало немного страшно.) – Потом, после сеанса, вы почувствуете облегчение, свободу, вы будете ходить и говорить, просто, свободно. Вы будете радоваться своей победе. Так бывает в большинстве случаев, в девяносто девяти случаев из ста. Но это не значит, что болезнь отступит совсем, что вы навсегда перестанете заикаться. Нет. Болезнь будет возвращаться, кружить над вами, как коршун, будут трудности, возможно, снова придется лечь в больницу и повторить сеанс, снова полечиться у нас, – но это не главное.
Главное, что сегодня вы почувствуете свою силу, свою уверенность. У вас будут неведомые вам раньше чувства, ощущения – легкости, свободы. Вы поймете, что болезнь не всесильна, что человек может ее победить. И потом с этим чувством своей силы, своей внутренней уверенности вы пойдете по жизни, и болезнь постепенно, шаг за шагом будет отступать. И вот это и есть та цель, к которой мы стремимся.
Б. 3. помолчал.
– Те, кто уже были на сеансе, знают, как это происходит. Те, кто сегодня пришел в первый раз, должны запомнить одно наше главное правило. Всегда, на всех сеансах мы просим и пациентов, и друзей, и родителей (а мы приглашаем сюда всех, каждый может пригласить сюда кого-то) – помогать нам. Как помогать? – поднял палец Б. 3. – Это большой вопрос. Не надо шуметь, кричать, во-первых. Это нам помешает, причем очень сильно. Если почувствуете, что вам стало плохо, постарайтесь тихо-тихо выйти из зала, чтобы этого никто не заметил. Но этого не произойдет, если вы будете, как и все остальные, сочувствовать, сопереживать участникам сеанса. Изо всех сил. Вот это – наша общая воля, наша общая решимость, наше желание победить болезнь – и есть главное условие успеха…
Никогда потом, в течение всей своей жизни, Лева не слышал более сильной речи.
В ней не было каких-то острых парадоксов, ярких мыслей. Она была очень простая и понятная. Но сила убеждения, с которой говорил Б. 3., та сила, с которой он собрал в кулак волю целой сотни людей, та сила, которая сделала невозможной отступление, страх, неуверенность, – была удивительной.
С той же интонацией, с теми же паузами, с тем же коротким мощным дыханием, с теми же глазами – говорили проповедники в церкви, в русской православной, католической, еврейской – и люди шли за ними. Теперь таких проповедников уже нет, подумал Лева. Все хорошие священники, которых он видел когда-либо в русской церкви, говорили спокойно, тихо, прозрачно, вовсе никого не увлекая, а лишь смягчая души…
Сам этот первый сеанс, кстати, вспоминается сейчас с меньшим чувством, подумал Лева, чем речь Б. 3. Может быть, потому, что слишком много было потом связано с сеансом – его «борьба», его «последние разговоры»… А в тот первый раз он был, конечно, потрясен – но не так сильно.
Шесть человек, четыре парня и две девушки, вышли из зала и стали лицом к зрителям, спиной к стене. Кажется, все они были старше его, так показалось, кроме одного мальчика лет тринадцати, в очках, а один парень и вовсе выглядел совсем взрослым, он был в пиджаке, в белой рубашке, как и многие здесь.
Б. 3. молча походил перед ними взад-вперед, потом неожиданно вскинул руки и воскликнул: «Внимание!»
– Ваши руки… – начал он, – постепенно теплеют, ваши плечи расслаблены, все ваше тело отдыхает…
Лева потом слушал эти тексты десятки раз – на аутотренинге, на лечебном сне, на чужих сеансах и своих (никто их, кстати, не называл «гипнотическими», было официальное название – суггестивная терапия, но обычно говорили – сеанс, и все).
– Поднимите руки. Вот так. Так. Ладони распрямите, расправьте пальцы…
Б. 3. стал жесткими, быстрыми движениями поправлять руки, расправлять пальцы, еще быстрее, еще жестче, раздалось в первый раз его сильное, шумное сопение.
– Закройте глаза! – прикрикнул он. – Закройте глаза! Я говорю: раз! Я говорю: два! Я говорю: три! А теперь медленно, я повторяю, очень медленно откройте глаза и попробуйте пошевелить пальцами.
