привело к серьезным последствиям. Если поначалу он презирал притворные добродетели, которыми его мать прикрывала свои злые дела, то теперь он открыто насмехался над ее фальшивой благопристойностью. Например, его новые друзья постоянно шутили по поводу слабоумия покойного императора, и Нерон, которого приводило в восторг его новое состояние, позволявшее свободно смеяться, тоже был готов высмеивать пребывание своего отчима на троне и в особенности его недавно объявленное обожествление. Правда, смерть Клавдия породила в его сердце неожиданную жалость, и он относился к его памяти с огромным уважением. Но преувеличенная забота Агриппины о соблюдении вдовьих приличий вызвала в нем горький сарказм, поскольку он достаточно хорошо знал, что она была или могла быть убийцей старого глупца. В любом случае в тот момент, когда на похоронах Нерон увидел, как люди старались скрыть улыбку при упоминании мудрости Клавдия, он отбросил всю эту сентиментальную чушь по поводу человека, который был посмешищем для всего Рима.
Обожествление этого нелепого старого императора стало у всех римских умников поводом для насмешек. А то, что Агриппина начала строительство храма, посвященного этому «богу», было действительно уже слишком. С тех пор как Юлий Цезарь узнал от Клеопатры о преимуществах обожествления царских особ, египетские фараоны почитались их подданными живым воплощением богов – правители из рода Юлиев и Клавдиев тоже стали претендовать на обожествление. Юлия Цезаря повсеместно почитали как бога еще до его смерти. Августу и Тиберию в Риме стали поклоняться после смерти, но в некоторых частях империи еще при жизни. Калигула зашел так далеко, что сам провозгласил себя богом. А теперь просто для проформы обожествили Клавдия.
Но Нерон в своем разочаровании больше не верил ни в каких богов. Он и его новые друзья от души смеялись над мыслью о причислении слабоумного старого императора к сонму богов-олимпийцев. В то время Сенека развлекался написанием пьес, и Нерон, видимо, поделился с ним мыслью, какой уморительный фарс можно сочинить на эту тему. Приближался праздник сатурналии (праздник в честь Сатурна, с именем которого жители Лация, современной Италии, связывали введение земледелия и первые успехи культуры. – Ред.) – с 17 по 24 декабря – и философу пред-дожили сочинить сценку, чтобы ее можно было прочитать на празднике, поскольку сатурналии предоставляла каждому возможность безнаказанно шутить по любому поводу, который он выберет.
Этот фарс является одним из лучших образцов сатиры в латинской литературе. Он начинается с шутки по поводу проводимого старым императором награждения римским гражданством представителей других народов. Перед зрителем предстает император, лежащий на смертном одре. Рядом с ним стоит богиня Клото, вершащая судьбы людей, и Меркурий. Меркурий спрашивает Клото, почему она колеблется и не обрезает нить судьбы императора, на что она отвечает саркастическим замечанием, что в мире остались народы – британцы и им подобные, – которых Клавдий еще не наградил римским гражданством, и она ждет, чтобы он это сделал. Но по приказу Меркурия она наконец обрывает нить, и в тот же миг, к большому удивлению богов, Клавдий появляется у небесных врат. Они спрашивают: кто этот седовласый незнакомец с дергающейся головой, шаркающими ногами и неразборчивой, запинающейся речью, похожей на меланхоличный плач моржа, а потом отправляют Геркулеса, чтобы тот расспросил его. Геркулес, несмотря на то что был великим путешественником, во всех своих скитаниях никогда не видел никого похожего, однако, овладев своими чувствами, граничащими с паникой, обращается к незнакомцу на греческом, на что Клавдий улыбается и радостно кивает, поскольку всегда утверждал, что греческий – это язык ученых, к коим он причислял и себя.
Он уже готов спросить, знаком ли Геркулес и те, кто собрался вокруг него с написанными им историческими трудами, но в этот момент Фебрис, богиня лихорадки, которая принесла его сюда из Рима, объясняет, кто он такой. Посчитав, что это ужасная дерзость, Клавдий немедленно приказывает предать ее смерти, но никто не обращает на него внимания. Клавдий решает, что, судя по их поведению, все они, должно быть, его вольноотпущенники. Потом понимает, что у него больше нет власти, и делает попытку понравиться Геркулесу, но безуспешно, поскольку начинается совещание, на котором божественный Август возмущается, что существо, подобное этому, неспособное связно произнести трех слов, но тем не менее ни за что приговорившее к смерти массу людей, не годится для того, чтобы быть богом. «Кто станет ему поклоняться? – усмехается он. – Кто станет верить в него? Если вы сделаете богом такое существо, кто после этого станет верить, что сами вы – боги?» В результате небесный совет говорит Меркурию, чтобы тот отправил Клавдия в ад.
Дорога туда проходит через римский Форум, и, глядя с небес вниз, боги замечают толпы людей, выказывающих все признаки радости, и, как только Клавдий обнаруживает, что причиной их веселья является не что иное, как его собственные похороны, то понимает, что, должно быть, действительно умер. Он останавливается, чтобы послушать песню, которую поют радостные плакальщики. «Плачьте о герое, – поют они, – который всегда был готов сидеть на судебном процессе и выносить решение, выслушав только одну сторону или вообще ни одной! Плачьте, о второсортные поэты! Потому что кто теперь станет вас читать? Но больше всех причитайте вы, игроки, кто получил огромные барыши от игры в кости!»
Клавдий очень доволен и хочет послушать еще хвалебных песен, но Меркурий ведет его в ад, куда еще раньше спустился Нарцисс, чтобы подготовить все для него. И когда они прибывают туда, вольноотпущенник выбегает и начинает лебезить перед своим хозяином. Но Меркурий бьет его палкой и отгоняет прочь. Потом они спускаются в глубины преисподней, которыми император совершенно очарован, пока ему на глаза не попадается Цербер – пес, который охраняет ворота Аида, как следует из пояснения, поскольку в этой черной лохматой твари едва ли можно узнать собаку, тем более что Клавдий привык к белому пуделю. Однако император, собрав все свое мужество, надменно выкрикивает: «Клавдий Цезарь идет!», после чего перед ним собирается толпа, которая смеется и дурачится.
В это время появляется Мессалина, за ней следуют все жертвы как Нарцисса, так и Клавдия. «Хм, – бурчит император, – повсюду друзья! Как вы все сюда попали?» После этих слов возмущенный дух вызывает его на суд, где Клавдий предстает перед Эаком, одним из трех судей царства мертвых. К его огромному удивлению, его судят за убийство тридцати сенаторов, трехсот пятидесяти благородных мужчин, а также простых людей, которых так же много, как песчинок на морском берегу. Никакая защита не допускается, но, хотя Клавдий думает, что это несправедливо, ему это не в диковинку.
