практически не вспоминают, хотя они вызвали неожиданно сильный гнев императора. Могущественному вольноотпущеннику никогда не приходило в голову, что Нерон посмеет наказать его. Он думал, что его интимные отношения с Агриппиной делают его абсолютно неуязвимым, и не мог даже предположить, что этому семнадцатилетнему юноше хватит смелости и твердости противостоять императрице-матери. Нужно помнить, что Паллас был одним из самых богатых и надменных людей в мире и после смерти Нарцисса считал себя едва ли не правителем всей Римской империи. Даже во времена Клавдия его власть была так велика, что Корнелий Сципион просил угодливый сенат «объявить вотум общественной благодарности Палласу, поскольку, несмотря на то что он происходил от царей Аркадии, поставил свое служение сенату выше своего древнего происхождения и соизволил быть причисленным к министрам императора». Источником его богатства, как и богатства Нарцисса, было такое умелое манипулирование подконтрольными рынками, что однажды, когда Клавдий пожаловался, что его личная казна пуста, кто-то ответил ему, что, если бы эти два вольноотпущенника взяли его в партнеры, сундуки императора наполнились бы очень быстро.
Теперь, когда Нерон дал ему отпор и приказал убраться из дворца, удивлению Палласа, как и Агриппины, не было предела. Его удаление произошло так внезапно, что он не успел завершить свои финансовые дела во дворце и был вынужден просить Нерона, чтобы тот признал, что с этими делами все в порядке, на что император согласился. Однако, когда он покидал дворец, Нерон слышал, как с его губ срывались глухие ругательства, и пожимал плечами, вероятно, когда тот проклинал свою службу.
Вслед за смещением этого могущественного и высокомерного человека, который был главной опорой Агриппины в ее продвижении по опасным и зловещим путям политических и управленческих интриг и в то же время осмотрительным партнером в по-прежнему желанной близости за закрытыми дверями ее спальни, между матерью и сыном произошла чрезвычайно бурная сцена, которая покажется еще ужаснее, если поверить в упомянутый выше рассказ о ее недавней попытке обольстить молодого человека с помощью своих извращенных чар. Но Нерон, по-видимому, еще не осознал смысл того убийственного взгляда, который, как есть основания предполагать, появлялся в ее глазах, когда он бросал ей вызов, того холодного змеиного взгляда, напоминавшего взгляд ее брата Калигулы, взгляда, говорившего, что отныне его жизнь в опасности, в которую он никогда не поверил бы.
Однако вскоре сердце Нерона наполнилось сожалением о своем поведении, потому что, в конце концов, Агриппина, несмотря на все свои преступления, была его матерью и он все же любил ее, вопреки той пропасти, которая разверзлась между ними в результате этих ужасных ссор. Мечтая помириться с ней, Нерон поспешил в гардеробную, где хранились роскошные официальные наряды и драгоценности римских императриц, и, выбрав самое дорогое платье, послал его Агриппине в подарок. Но этот жест произвел непредвиденный эффект: она стала кричать, что это намеренное оскорбление, имевшее цель напомнить ей, что собственность императриц больше не принадлежит ей по праву. Сын выбрал одно платье, чтобы подарить ей, в то время как ей принадлежит все, что есть во дворце.
Нерон расстроился и, как говорят, дошел до того, что думал отказаться от трона с его проблемами и удалиться на Родос. Там, в приятной греческой атмосфере, он надеялся вести тихую, но свободную жизнь художника. Он никак не мог преодолеть благоговейный страх перед своей матерью и, действительно, по-прежнему хотел исполнять ее желания, насколько это было возможно. Их отчуждение имело очевидные причины, которые, безусловно, легко можно было устранить. Агриппине нужно было понять, что он не мог ни играть роль Августа, для которой она его готовила, ни приучить себя внешне походить на римского патриция старой школы, патриотичного до того, чтобы не принимать ничего греческого и вообще иностранного, заботящегося о внешнем достоинстве своего социального статуса и всегда ориентирующегося на одобрение традиционного общества. Ей нужно было понять, что Нерон был художником, поклонником той греческой культуры и того греческого вкуса, которому греки обучали своих римских завоевателей. Он хотел мыслить свободно и ненавидел благочестие, которое прикрывало политическую безнравственность и преступления.
Нерон хотел жить и давать жить другим, хотел хорошо проводить время и делать всех счастливыми. Он был не против, чтобы Агриппина получила свою долю власти, но не собирался позволять, чтобы людей предавали смерти по ее приказу в той безжалостной старой манере, к которой она привыкла. Он больше не собирался делать то, что ему говорят, как подобает хорошему мальчику, особенно теперь, когда понимал всю преступность политики, частью которой она хотела его видеть, и также больше не собирался терпеть, чтобы его бранили, обижали, называли неблагодарным и упрекали, заставляя чувствовать себя несчастным. И главное, больше не хотел терпеть всего этого от матери, которую все же искренне любил и которой уже показал свое желание относиться к ней с подобающим уважением.
Однако Агриппина со своей стороны видела ситуацию совсем иначе. На протяжении всего детства Нерона она боролась и интриговала ради него. Она совершала любые преступления во имя его, считая, как уже было сказано, что, став императором, ее сын долгие годы будет оставаться ее младшим партнером в управлении миром. До тех пор, пока Клавдий был жив и являлся послушным орудием в ее руках, она обладала верховной властью. И только по причине того, что он восстал против нее, ей пришлось желать смены императора, посадив на трон вместо ничтожного мужа послушного сына. Но эта перемена оказалась фатальной для ее верховенства, необходимого Агриппине как воздух, и она чувствовала горькое разочарование. Она совершила ужасную ошибку. Мальчик, которого она так любила, которого так старательно готовила, чтобы он стал ближайшим соратником и единомышленником в ее трудном деле, повернул против нее. А теперь он отдал свое сердце глупой маленькой девчонке-рабыне, которая к тому же – вот незадача! – оказалась хорошей женщиной. Нерон не стоил той любви, которой она – его мать – щедро одарила его. Агриппина начала понимать, что ей придется набраться решимости, чтобы уничтожить то, что она так любовно вскармливала. В последние часы она дошла до того, что уже почти возненавидела сына и теперь впервые смогла подумать, какие преимущества может получить, избавившись от него.
Тацит пишет, что в гневе «она забыла себя, встав на путь угроз и террора». Выкрикивая угрозы в адрес сына, она предалась мрачным мыслям, что найдет способы поднять против него всю страну. Она бросала свирепые взгляды на Бурра и проклинала Сенеку, называя его неблагодарным негодяем, который до сих пор сидел бы в ссылке на Корсике, если она не
