– Вы прелесть, месье Жонас.
Она указала мне на стул, стоявший рядом со столиком на веранде, дождалась, пока я сел, и устроилась напротив.
– Полагаю, в такую жару вас измучила жажда, – сказала она и взяла графин с лимонадом, наполнила большой стакан и тихонько подвинула мне. От этого жеста на лице женщины отразилась гримаса боли, и она закусила губу.
– Вам больно, мадам?
– Должно быть, подняла что-то слишком тяжелое.
Она сняла очки. Я почувствовал, что внутри меня полыхнул огонь.
– Сколько вам лет, месье Жонас? – спросила женщина, пронзая насквозь мою душу своим царственным взором.
– Семнадцать, мадам.
– Наверное, у вас уже есть невеста.
– Нет, мадам.
– Как это? Что означает это ваше «Нет, мадам»? Такая симпатичная мордашка, такие ясные глаза. Если вы мне сейчас скажете, что за вами не бегает целый гарем, ни за что не поверю.
Запах ее духов пьянил меня.
Она вновь закусила губу и поднесла руку к шее.
– Вы очень страдаете, мадам?
– Да, это довольно болезненно. – Она взяла мою руку. – У вас пальцы настоящего принца.
Мне было стыдно, я боялся, что охватившее меня замешательство не ускользнет от ее внимания.
– Кем вы собираетесь стать, месье Жонас?
– Аптекарем, мадам.
Она несколько мгновений задумалась над моим выбором, затем согласилась:
– Благородная профессия.
У нее в третий раз свело судорогой шею, и от боли она чуть ли не согнулась пополам.
– Эту мазь я должна попробовать сию же минуту.
Она встала с необычайным достоинством.
– Если хотите, мадам, я могу… я могу помассировать вам плечи…
– Очень на это надеюсь, месье Жонас.
Не знаю почему, но что-то вдруг нарушило торжественность обстановки. Однако длилось это лишь какую-то долю секунды, и, когда мадам Казнав вновь обратила на меня свой взор, все уже вернулось на круги своя.
Мы стояли по разные стороны стола. Сердце мое колотилось в груди с неистовой силой, и я спрашивал себя, не слышит ли она его биения. Женщина сняла шляпу, и ее волосы рассыпались по плечам, буквально меня парализовав.
Она толкнула дверь дома и пригласила меня внутрь. В передней царил легкий полумрак. Мне казалось, что я все это уже однажды видел, что уже проходил по этому коридору. Может, что-то подобное приснилось мне? Или я все это придумал? Мадам Казнав шла впереди, и на какое-то мгновение я спутал ее со своей судьбой.
Мы поднялись по лестнице. Я спотыкался о ступеньки, хватался за перила и лишь смутно видел, как впереди колыхалось ее тело, величественное, чарующее, почти нереальное в своей грации, выходящей за все мыслимые пределы. На площадке она мелькнула в ярком свете, струившемся из слухового окна; ее платье будто растаяло, и я в малейших подробностях увидел безупречные очертания ее фигуры. Резко обернувшись, она застигла меня врасплох, увидела, что я пребываю в шоковом состоянии, и тут же поняла, что дальше я не пойду, что у меня кружится голова, что колени мои вот-вот подогнутся, что я трепещу, будто щегол в силке. Улыбка женщины добила меня окончательно. Она гибким, воздушным шагом подошла ко мне и что-то сказала, но я не услышал. В висках бешено стучала кровь, не давая возможности собраться. «Что с вами, месье Жонас?..» Она взяла меня за подбородок и подняла голову… «С вами все в порядке?..» Эхо ее голоса тонуло в неистовом гуле клокотавшей в жилах крови… «Это я довела вас до такого состояния?..» Вполне возможно, что это говорила не она, а я сам, пусть даже не узнавая собственного голоса. Ее пальцы скользнули по моему лицу. Я почувствовал спиной стену, отрезавшую, будто крепостной вал, все пути к отступлению. «Месье Жонас?..» Взгляд ее глаз окутывал меня и вбирал в себя с ловкостью фокусника. В этом взгляде я буквально растворялся. У меня перехватило дух, но ее дыхание порхало легкой птичкой, поглощая меня без остатка. Наши лица уже слились в одно целое. Когда она коснулась меня губами, мне показалось, что я разваливаюсь на мелкие кусочки. Ощущение было такое, будто она стирала меня ластиком, а потом рисовала вновь одними кончиками пальцев. Это еще был не поцелуй, так, легкое, мимолетное, осторожное прикосновение – может, она прощупывала почву? Женщина отступила, будто волна, обнажив мою наготу и волнение. Но ее уста тут же вернулись, более уверенные, более победоносные; даже горный ручей и тот не смог бы меня так напоить. Мои губы потянулись к ней, тоже стали водой, и мадам Казнав выпила меня до самого дна долгими, бесконечными глотками. Голова моя витала в облаках, в то время как ногами я стоял на ковре-самолете. Напуганный наплывом такого счастья, я попытался высвободиться из ее объятий, но она с силой держала меня за шею. Тогда я уступил и отказался от всякого сопротивления. В восторге от того, что она заманила меня в эту ловушку, возбужденный и на все согласный, восхищенный собственной капитуляцией, я соединился с ней через ее воинственный язык, слившийся с моим. Бесконечно ласково она сняла с меня рубашку и куда-то ее бросила. Теперь я дышал только ее дыханием и жил исключительно биением ее пульса. Мне смутно казалось, что с меня снимают одежду, вводят в комнату и толкают на кровать, глубокую, как река. Тысячи пальцев рассыпались по моему телу огненным фейерверком, я превратился в праздник, в радость, в абсолютное опьянение экстаза. У меня было такое чувство, будто я умираю – и тут же возрождаюсь.
✻✻✻
– Спустись с небес на землю, – пожурила меня на кухне Жермена, – за два дня ты перебил половину моей посуды.
До меня вдруг дошло, что тарелка, которую я мыл в раковине, выскользнула и разбилась у моих ног.
– Ты слишком рассеян…
– Я не хотел…
Жермена с любопытством взглянула на меня, вытерла о передник руки и положила их мне на плечи.
– Что-то не так?
– Да нет, все в порядке. Она просто выскользнула из рук.
– Да… Беда лишь в том, что этому нет ни конца ни края.
– Жермена! – позвал ее дядя.
Его вмешательство спасло меня в самую последнюю минуту. Жермена тут же обо мне позабыла и побежала в его комнату, расположенную в конце коридора.
Я себя не узнавал. После случая с мадам Казнав я совершенно растерялся и никак не мог выпутаться из лабиринта эйфории, которая ни за что не желала меня отпускать. Это был мой первый мужской опыт, раньше я еще ни разу не был с женщиной, и от всего произошедшего ходил будто во хмелю. Стоило мне хоть на секунду остаться одному, как на меня тут же обрушивался шквал острого желания. Мое тело натягивалось, как лук, я чувствовал, как пальцы мадам Казнав касаются моей кожи, как по нервным окончаниям пробегают ее ласки, превращаясь в трепет, в кровь, стучащую в висках. Закрывая глаза, я вновь ощущал на себе ее прерывистое дыхание, и моя вселенная наполнялась исходившими от нее пьянящими запахами. Ночью было невозможно уснуть; кровать, на которой я непрерывно грезил о любовных утехах, до самого утра держала меня в трансе.
Симон застал меня с кислой миной на лице. Его каламбуры меня ничуть не доставали. Пока Жан-Кристоф и Фабрис корчились от смеха над каждой его шуточкой, я оставался бесчувственным, будто мраморная статуя. Они хохотали, даже не понимая, о чем идет речь. Сколько раз Симон махал руками у меня перед лицом, чтобы проверить, не улетел ли я на небеса. На несколько мгновений я возвращался к действительности, но почти тут же впадал в некоторое подобие каталепсии, и шум окружающего мира тут же стихал для меня.
На этом холме, у подножия столетнего оливкового дерева, я среди друзей был сама рассеянность.
Прождав две недели, я набрался храбрости и вновь направил стопы в большой белый дом на тропе Отшельников. Было уже поздно, и солнце готовилось совсем скоро сложить оружие. Я оставил велосипед у ворот и вошел во двор… Она была там – присев на корточки под кустом, с большими ножницами в руках, приводила в порядок сад.
– Месье Жонас, – сказала она, вставая.
Мадам Казнав положила ножницы на горку камней и отряхнула от пыли руки. На ней была та же шляпа с красными лентами и то же белое платье, которое в свете заходящего солнца с редкой точностью обрисовывало чарующие очертания ее фигуры.
Мы смотрели друг на друга, не говоря ни слова.
От стрекота кузнечиков в этой гнетущей тишине у меня раскалывалась голова.
– Здравствуйте, мадам.
Она улыбнулась и распахнула глаза, показавшиеся мне безбрежнее самого горизонта.
– Чем могу служить, месье Жонас?
В ее голосе был какой-то нюанс, заставивший меня опасаться худшего.
– Просто ехал мимо, – соврал я. – И зашел, чтобы… с вами поздороваться.
Я стоял, пригвожденный к земле ее немногословием.
Она не сводила с меня глаз, будто я был обязан объяснять, почему здесь оказался. По ее виду было заметно, что мое вторжение особого восторга у нее не вызвало. Мне даже показалось, что я ей в тягость.
– Вы не должны… я сказал себе, что… Словом, может, вам надо что-нибудь починить или переставить какую-нибудь мебель?
