Ещё одна неудачная попытка разбогатеть связана с выпуском радиоприёмников для автомобилей. Я собрал и протестировал экспериментальную модель, установив петлевую антенну на крыше кузова. Приём был прекрасный, и я уже начал подыскивать инвесторов, чтобы запустить производство, но вмешался Департамент полиции. В отделе транспортных средств сочли, что авторадио отвлечёт внимание водителей от дороги и увеличит риск аварий. От идеи пришлось отказаться.
Тем временем в моей бывшей лаборатории в Westinghouse Electric сменился директор, и я получил предложение вернуться в Питтсбург. Теперь я был опытнее и не спешил давать согласие. Написал, что вернусь, если мне будет предложено более высокое жалованье и многолетний контракт. Условия приняли, и через месяц мы с женой собрались в обратный путь. Решили так: чтобы не мыкаться всей семьёй по съёмным квартирам, я поеду в Питтсбург на машине один и найду подходящий дом. Когда всё устроится, жена с дочерью приедут туда на поезде.
Дороги в ту пору были совсем не такие, как сейчас, и значительный отрезок пути между Канзас-Сити и Сент-Луисом пролегал по грунтовой дороге. Указателей не было, я пропустил нужный поворот и, проплутав до темноты, выехал к воротам какой-то фермы. Стал стучать, надеясь, что если не приютят, то хотя бы покажут, как добраться до ближайшей гостиницы. В ответ послышался яростный собачий лай, и мужской голос из-за закрытых дверей довольно грубо спросил, что мне надо. Я объяснил. «Раз вы сюда без моей помощи добрались, то и до гостиницы сами доберётесь», – сказал голос. После чего пригрозил спустить собак, если сейчас же не уберусь. В сердцах я негромко выругался по-русски. «Что-что? – послышалось из-за ворот. – Ну-ка, повторите!» На этих словах ворота распахнулись, и на меня двинулся могучий старик с винчестером. Я попятился, но старик раскинул руки по сторонам, расплылся в улыбке и воскликнул: «Здоровеньки булы!» Оказалось, что он ещё мальчиком вместе с родителями эмигрировал в США с юга России. Теперь был процветающим фермером, имел двести с лишним акров земли и большое хозяйство. Его дети выросли, обзавелись семьями и уехали в город, а он безвылазно жил на ферме с женой. Узнав, что я всего два года как из России, несказанно обрадовался, зазвал в дом, разбудил жену, и втроём мы проговорили до самого утра. Отпускать меня не хотели ни в какую и накормили так, что я с трудом встал из-за стола.
От Сент-Луиса до Питтсбурга вело двухполосное асфальтированное шоссе – ехать по нему было одно удовольствие. Но стоило мне попасть в город, как тут же начались неприятности. Для начала я свернул на улицу с односторонним движением в неправильном направлении. Полицейский – дородный детина со свирепым лицом – оглушительно засвистел в свисток. Остановив поток, он неторопливо направился в мою сторону, на ходу доставая блокнот, чтобы выписать штраф. «Глаза есть? Знаки читать умеете?» – начал он обычную в таких случаях тираду, но вдруг заметил номера штата Миссури на моём автомобиле и осёкся. «Так вы из Миссури? Как там дела? – Суровые складки на его лице неожиданно разгладились. – То-то я смотрю: не туда сворачиваете. Куда следуете? Я вам помогу». Иногда быть провинциалом в большом городе очень выгодно.
Моё положение в Westinghouse заметно укрепилось, и новый директор лаборатории Сэмюэль Кинтнер предложил мне несколько проектов на выбор. Конечно же, я сказал, что хочу заниматься электронным телевидением, и Кинтнер немедленно согласился.
Работа закипела. Меньше чем за два месяца, практически в одиночку, я полностью собрал электронную телевизионную систему. Я был ужасно горд результатами и проводил много времени в библиотеке в поисках подходящего названия. В итоге передающую электронную трубку я решил назвать «иконоскоп» (от греческого «eicon» – образ, и «scopeo» – смотрю), а принимающую – «кинескоп» (от греческого «kineo» – двигаться). На Кинтнера система произвела сильнейшее впечатление. Хотя качество передаваемого сигнала было далеко от совершенства, мы понимали, что со временем его можно значительно улучшить. Глядя на собранную мной систему, Кинтнер впервые окончательно поверил, что будущее именно за электронным, а не механическим телевидением.
Дальнейшие эксперименты требовали серьёзных финансовых вложений, поэтому Кинтнер решил продемонстрировать моё детище генеральному директору компании Генри Дэвису. Никогда мне не забыть этот день! Неприятности начались ещё накануне. Во время заключительного теста выбило несколько конденсаторов, и пришлось всю ночь заниматься починкой. Когда утром Кинтнер ввёл в лабораторию высокое начальство в лице Дэвиса и Отто Шайрера, возглавлявшего Отдел патентов, иконоскоп и кинескоп были в полном порядке, а их создатель являл собой классический образ изобретателя: растрёпанный, возбуждённый, с красными от бессонницы глазами.
Всё же мне удалось продемонстрировать возможности моей системы, сканируя и передавая изображения исключительно электронным способом (то есть без помощи диска Нипкова[90]). Я ожидал, что наибольшее впечатление на начальство произведёт «эффект накопления зарядов», лежавший в основе иконоскопа. Однако мистер Дэвис изобретений не оценил. Задав мне несколько вопросов (в основном, сколько времени я потратил на подготовку демонстрационной модели), он шепнул что-то на ухо Кинтнеру и удалился. Позднее Кинтнер признался, что Дэвис сказал: «Парень талантливый, но занимается ерундой. Неужели нельзя использовать его с большей пользой?»
Это больно ударило по моему самолюбию. В приватных беседах Кинтнер осуждал недальновидность начальства, но ослушаться не посмел и перевёл меня в лабораторию, считавшуюся одной из самых перспективных в компании. Как раз тогда Westinghouse начала работать над созданием звукозаписывающей аппаратуры для кинематографа. В ней также использовались фотоэлементы, с которыми я постоянно экспериментировал, создавая иконоскоп. Одновременно с этим я начал писать заявку на патент своей телевизионной системы.
В то время между лабораторией Westinghouse Electric и физическим факультетом Питтсбургского университета существовала договорённость, согласно которой сотрудники лаборатории имели возможность бесплатно слушать лекции и защищать диссертации по темам своих практических разработок. Поскольку Поль Ланжевен прислал в университет письмо, в котором высоко отозвался о моих способностях, мне засчитали стажировку в Коллеж де Франс в качестве кандидатского минимума. Сочетая работу в лаборатории с вечерними занятиями в университете, я сумел всего за два года написать диссертацию по использованию фотоэлементов в различных областях электроники и в 1926 году стал доктором физических наук.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
