– Действительно! Заблуждение будет тем самым универсальным ключом, что отворит врата их разума, в которые люди будут беспрепятственно, ничего не подозревая, впускать нас!
– Так же обесценим смерть и возвысим ее!
– Что? Но как? В уме не укладывается.
– К примеру, вложив в подсознание различие смерти во всем окружающем, мы притупим чувства человечества к первостепенному и важному и ввергнем его в скрытое депрессивное состояние. Изобретя такие тезисы, как «смерть есть естественное вращение», «смерть – как запутывали древние шаманы, обрекая людей на исступление и шествие к пропасти вседозволенности, – это сияющее облако», это и простейший диалог, это ты сам. Смерть везде, хотя ее нет вообще. Также индейцы утверждали, что прикосновением смерти завершается все, и все, чего она коснулась, становится Силой. Мы должны увлечь людей, раскидываясь манящими словечками типа «воин» и «победитель». Астральный путь – это же золотой прииск экуменизма! Бесполое содержание, смесь духовной машины! Черт возьми! Миксер, где взбалтываясь, раскалывается личность, становясь массой для созидания иного существа! Необъятный космос возможностей! – разразившись бодрой речью, старик обессилено умолк и облизал пересохшие губы. – В общем, осуществляйте свою работу по превращению людей в бесполые винтики для нашего механизма.
Братья ложи «Познание-5» покинули зал, и ветер задувал пупырчатые свечи.
***
Священник повернулся к старческим силуэтам в лиловых мантиях. Из пересохшей гортани раздался ехидный смешок.
– Последний… Последний Православный поп, подлинная веха в истории. А я думал, мне больше не придется наблюдать такое досадное недоразумение. Что же… вы теперь безвредны. В нашем мире все равно что клопы. Раз нам не удалось выведать от тебя об общине, значит ее и нет. Иди в мир. Примкни к какой-нибудь организации. Кхе-кхе. А мы посмотрим. Посмотрим. Выведите его отсюда. Хм. Последний поп. Кхе-кхе. Живучие, – сгорбленный силуэт растворился в кромешной тьме коридора.
Город был подобен стальному сердцу, изрыгавшему выхлопные газы разрушительного действия, несшиеся по сосудам-трубам, проржавленным и мерзким, как и задумка создания бесчувственной системы. Изредка эволюционирующей, но выходившей из-под контроля из-за толчков расползавшейся мутации. Город был организмом, организмом изъеденным и истонченным паразитами, становящимися неисчислимым большинством. И доминирование вредоносных организмов порождало мысль, что меньшинство толпы, знаменующей собой человечество, сдвигает стрелки своей роли на нижние ступени.
«Люди – меньшинство; незначимые, крохотные и тривиальные. Теперь же лик земли – вирусы и промышленность. И на фоне сих гигантов человечество не значимей пыли. Теперь мы пережиток. Мы – пережиток. Теперь люди просто отбросы, побочный продукт распада этого эволюционирующего мира. Язва. Что мы наделали? К чему привели себя? Мы – вымираем. Мы – раздавлены тяжелой поступью прогресса. Искусственный интеллект расчетливо полагает, что его грандиозное превосходство и есть доминирующий аргумент для занятия главенствующей роли, и человечество безмолвно смирилось с этим, ибо утратило духовность, без которой оно действительно только лаконичная строка в анналах истории – и не более… Доминирует и побеждает прогресс сравнения и в сравнении этом мы – проигравшие. Мы – проигравшие. Бесчувственное детище рук человеческих взяло верх. Теперь мы – пережиток. Человечество только пережиток и сухая строчка в громадных записях системы. Только шрифт. Без лика и без души. Черно-белый след на листе и жестких дисках. А существовали ли мы? Хм. Взбесившаяся виртуальность поглотила миллиарды вымирающего человечества. Что мы создали?! Гореть нам в Аду. Нет. Прах давно развеян. Живы воспоминания. Мы просто воспоминания. Мы просто воспоминания. А нас – и нет, мы в обители чьего-то разума, помнящего нас. Беспричинно, бессмысленно, напрасно воскрешаемые чужим умом. Прекрати помнить! Забвению предай образ наш. Боли не причиняй… Забудь нас. Отпусти. Из небытия выводишь нас! Прекрати! Забудь! Забудь все. Забудь!» – так в минуты отчаяния вопил запертый в темной комнате. Так, исписывая кровью стены, освещаемый мерцающим светом огарков свечей, твердил, молил, неистовствовал юноша, испугавший Артура Кинга, бежавшего с чертова склада. Безумием поглощенный, он твердил, он говорил, нашептывал, ведая что не услышат крик, а шепот, возможно, различат, далеко и недостижимо, но шепот дойдет. И он достиг. Достигнул.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
***
Тьма. Дверь. Скрип. Отворилась. Артур Кинг – изнеможенный и раненый, но просвещенный. Дверь затворилась толчком его ладони. Он разулся и прошел в комнату. Сел, приняв позу лотоса и… сконцентрировавшись, погрузился в средоточие разума.
Душа взмыла, стремительно, непостижимо разгоняясь, вырвавшись из тела, вонзаясь в невесомую реальность, проносясь через комнату в окно, по улицам, к освещаемому небу, покидая Землю, пролетая беспросветный чернеющий космос, оказываясь в уединении мира, созидаемого умом Артура.
Зеленый луг, яркий, свежий, нереально сочный и насыщенный и тень, тень силуэта Артура Кинга. Тень, склонив голову, рассматривает собственные очертания, а затем поднимает голову… Окружение полян, холмов, покрытых зеленеющей травой, освещаемых огромным диском солнца, и во всем благолепии только тень. Никакой плоти, ничего, что принято считать Артуром Кингом; единая тень. Тень продвигается вперед, огибая солнце, меняет ракурс. И голос, все исполняет голос. Голос того, кто… В темной комнате, грязный, в крови, ссадинах, восседающий в позе лотоса, с закрытыми глазами, застывший, и говорящий, не извне, но в себе.
– «Сталь режет плоть; сталь режет кость; сталь не режет сталь». Постичь. Усвоить. Распознать мудрость. Кто плоть? Кто кость? Неравные, обычные, приземленные люди. «Сталь не режет сталь». Кровные и равные духовно, они едины. Огонь не восстает против огня, но воссоединение порождает великий огонь. Равные не вредят друг другу. Люди – мягки, ненадежны, глупы. Я же тверд. Я – воин. Мое раздвоение должно быть исцелено. Мне необходимо воссоединиться. Артур Кинг и Я, это и есть целое, но я и имя породили раздвоение сущности, я и имя, данное мне, рассекли сущность, но имя и я есть всего лишь условность, я – неизменен, а имя – всего лишь слова. Я же силен и я воссоединюсь, ибо не должно быть искажения сущности. Дабы крепок я был. Это мой путь. И я необходим людям, – глаза открылись.
– Я иду к исцелению.
***
Страх пришел из ниоткуда. Настала пустота. И в пустоте заполнялось все вгрызавшимся в него страхом. Как? Откуда? Почему? И из-за чего? Мог ли он дать ответ? Священник шел, абсолютно одинокий, по огромному городу. Он будто скользил по обыденному складу жизни, не примыкая к ней, будучи чужеродным и отрешенным. В мозг въедалась реклама, проявленная во всем; все окружение являлось отголоском рекламы. Разной, но неизменно назойливой. В гуще жизненного потока. В гуще сей серости только реклама имела цвет и голос. Она была красавицей. Она играла всеми цветами радуги. Она была всем. А люди… серостью. Безмолвным потоком. Потребителями. Люди были только организмом, способным переваривать. Шариком, бьющимся об стены и летящим безвольным гонщиком в кривой линии, сплетенной из желаний и предпочтений, навязываемых рекламой. Не было мнения. Существовал шаблон, и вне него ничего не было. Большой кипящий котел. А люди… были в нем ингредиентами. И некто стоящий в тени, могущественный и сильный, не спеша размешивал бульон.
«Главное не паниковать. Неважно, кто и за кем стоит. Неважно. Это знание ничего не даст, кроме как смерти, так значит, оно излишне. Главное – это я. Не в силах я изменить решения или действия людей. Главное – всеобъемлющая концентрация на себе. Мне даны силы только изменить себя. Только я. Только себя я могу контролировать. Есть дороги, по которым лучше идти одному, уповая на Господа. Ни друзья, ни знакомые не помогут в этой схватке. Она сугубо личная. Только Господь. Только я. Только Ангел-хранитель. И дорога. А далее все зависит от того, как я себя проявлю. А Господь, видя мое терпение, ниспошлет мне новые опции характера. Приплюсует бонусы к воле. Увеличит единицы интеллекта. Возвысит душевные качества. Но прежде мне должно стать этим неустанным пахарем. Заслужить, а затем, получив, использовать по назначению. Да.»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
