И в тот момент, когда день начал поворачиваться против Гондора и надежда поколебалась, новый крик поднялся в Городе. Была середина утра, и дул сильный ветер, и дождь унесло к северу, и засияло солнце, и в чистом воздухе часовые увидели со стен новую опасность, и последняя надежда оставила их.
Потому что, благодаря излучине у Харлонда, течение Андуина просматривалось со стен города на несколько лиг, и дальнозоркие люди разглядели, что приближаются какие-то корабли. И при виде их они закричали от ужаса, ибо ветер гнал вверх по блещущей реке целый флот — многовёсельные галеры и глубоко сидящие барки под надутыми бризом чёрными парусами.
— Корсары Умбара! — орали люди. — Корсары Умбара! Смотрите! Приближаются корсары Умбара! Значит, Дивногорье захвачено, и Этир и Лебения пали. На нас идут корсары! Это последний, роковой удар!
И некоторые без приказа, так как некому было командовать ими в Городе, кинулись к колоколам и подняли тревогу, а другие трубили отступление.
— Назад на стены! — кричали они. — Назад на стены! Вернитесь в Город, пока вас всех не перебили!
Но ветер, который стремительно гнал корабли, сносил весь поднятый ими шум прочь.
Да ристанийцы и не нуждались в сигналах или вестях. Все они слишком хорошо видели чёрные паруса сами. Потому что Эомир теперь находился едва ли в миле от Харлонда, от которой его отделяла целая армия прежних врагов, тогда как сзади стремительно надвигались новые враги, отрезая его от принца. Сейчас Эомир взглянул на Реку, и надежда умерла в его сердце, и он проклял ветер, который благословлял прежде. Но войска Мордора воодушевились и, исполнясь новым неистовством и яростью, с воем пошли в атаку.
Непреклонная стойкость овладела теперь Эомиром, и мысли его прояснились. Он приказал протрубить сигнал сбора, чтобы объединить под своим стягом всех людей, которые могли пробиться сюда, так как решил создать напоследок прочную стену из щитов, и стоять, и биться здесь, пока все не падут, и свершить на полях Пеленнора деяния, достойные песни, хоть не останется на западе человека, чтобы воспеть последнего герцога Ристании. Поэтому он поскакал к зелёному бугру и водрузил там своё знамя, и Белая Лошадь мчалась, развеваемая ветром.
Из тьмы, из сомнений, к дневной зареПришёл я с песней, с клинком в руке.Но надежда погасла, и в сердце горятЛишь ярость, крах рода, кровавый закат!
Такие строки произнёс Эомир, однако он смеялся, произнося их. Ибо ещё раз почувствовал он жажду битвы, и он всё ещё был невредим, и он был молод, и он был герцог: властитель сурового народа. И смотрите! — смеясь от отчаяния, Эомир опять взглянул на чёрные корабли, и он поднял меч, бросая им вызов.
И тут удивление и великая радость охватили его, и он подбросил свой меч в солнечных лучах, и запел, поймав его. И все глаза последовали за взором Эомира — и смотрите! — на переднем корабле взвился большой стяг, и ветер развернул его, когда корабль повернул к Харлонду. Там цвело белое Дерево, символ Гондора, но Семь Звёзд было вокруг него и высокая Корона была над ним, символ Элендила, который уже бессчётное число лет не носил ни один владыка. И звёзды полыхали на солнце, ибо они были сделаны из драгоценных камней Арвен, дочерью Элронда, и корона ярко горела в утреннем свете, потому что была вышита золотом и мифрилом.
Так пришёл Арагорн, сын Арахорна, Элессар, потомок Исилдура, с Троп Мёртвых, принесённый в королевство Гондор морским ветром, и ликование ристанийцев выплеснулось бурным смехом и блеском мечей, а радость и удивление гондорцев — пением труб и звоном колоколов. Но войска Мордора пришли в замешательство, и великим колдовством казалось им то, что их собственные корабли заполнены врагами, и чёрный ужас обрушился на них, понявших, что судьба повернула против них и гибель близка.
С востока скакали, гоня перед собой врагов — троллеобразных людей, и варягов, и орков, ненавидящих солнечный свет, — рыцари Дол Амрота. С юга шагал Эомир, и враги бежали перед его лицом, и они оказались между молотом и наковальней, потому что теперь с кораблей на причалы Харлонда прыгали люди и устремлялись с севера, словно буря. Там шёл Леголас, и Гимли с топором, и Халбарад со знаменем, и Элладан и Элроил со звёздами на лбу, и крепкорукие дунедаины, следопыты Севера, возглавляющие множество народа Лебении, и Ламедона, и южных ленов. Но впереди всех шёл Арагорн с Пламенем Запада, Андрилом, похожим на вновь зажжённый огонь, заново откованным Нарсилом, столь же смертоносным, как встарь, и на лбу его была Звезда Элендила.
И так Эомир и Арагорн встретились, наконец, в центре битвы, и они оперлись на свои мечи и радостно взглянули друг на друга.
— Ну вот, мы встретились снова, хотя все войска Мордора лежали между нами, — сказал Арагорн. — Разве я не говорил так в Горнбурге?
— Говорил, — отозвался Эомир. — Но надежда часто обманывает, и я не знал тогда, что ты ясновидящий. Однако вдвойне благословенная помощь, которой не ждёшь, и никогда встреча двух друзей не приносила большей радости.
И они сжали руки друг друга.
— И не была более своевременной, — продолжил Эомир. — Ты пришёл не слишком рано, мой друг. Много потерь и горя обрушилось на нас.
— Тогда отомстим, прежде чем говорить о них! — сказал Арагорн, и они вместе вернулись в битву.
Их всё ещё ждала жестокая сеча и долгие труды, потому что южане были дерзки и суровы, и свирепы в отчаянии; и вастаки были сильны и упорны в сражении, и не просили пощады. И потому то тут, то там, у сгоревших ферм или сараев, на буграх или курганах, под стеной или на поле, они продолжали собираться, выстраиваться вновь и сражаться, пока день не ушёл и не пали вечерние сумерки.
Тут солнце спряталось, наконец, за Миндоллуин, залив всё небо великим пожаром, так что холмы и горы окрасились, словно кровью: огонь тлел в Реке, и красными лежали травы Пеленнора в надвигающейся ночи. И в этот час окончилась Великая битва на полях Гондора, и в пределах Заград не осталось в живых ни одного врага. Все были убиты, кроме тех, кто бежал, чтобы умереть, или захлебнулся в красной речной пене. Очень немногие вернулись когда-либо на восток, в Моргул или Мордор, а земель Харада достигли лишь слухи: молва о неистовых и ужасных гондорцах.
Арагорн, Эомир и Имрагил скакали назад к Воротам Города, слишком уставшие сейчас, чтобы горевать или радоваться. Эти трое были невредимы, благодаря своему счастью, и боевому искусству, и мощи рук; и в самом деле, немногие дерзали дожидаться их или смотреть им в лицо в часы их гнева. Но очень многие были ранены, изувечены или лежали мёртвыми на поле. Топоры зарубили Форлонга, когда тот бился один, пешим; и насмерть были растоптаны Дуилин из Мортнода и его брат, когда они вели своих лучников в атаку на мумакилей стрелять с близкого расстояния в глаза чудовищам. Не вернулись ни Хирлуин Прекрасный в Пиннат Гелин, ни Гримбольд в Гримслейд, ни Халбарад, крепкорукий следопыт, в земли Севера. Много их пало, прославленных и безымянных, командиров и воинов, ибо это была великая битва, и полное число павших не доносит ни одна повесть. Спустя много времени так говорил поэт Ристании в своей песне о Могилах Мандбурга:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
