час достигался квартал чернокожих, которые в большинстве своем находились в работниках элитного населения, населявшего проспект Бруклин Хайтс. А если ехать в экипаже или автомобилем, то на двадцать минут быстрее.
— Мам, она с ночи рожает, Порк и отец его плачут. Говорят, что она родить не может. Она умрет, и они останутся совсем одни. Так жалко Порка — со слезами в голосе ответил Билли.
— О, Дева Мария — и Ани с Джизи, устав ходить, опустились на стул. — А что же делать? — И на лице её появилась озабоченность.
Она что-то решала про себя, но не долго и посмотрев на Бетти, задала ей вопрос. — Это как далеко?
— Далеко, госпожа Ани — ответила Бетти. — Если только вы её осмотрите. Нас же ни одна ближайшая больница не возьмет.
— Как, в Америке нет больниц, которые лечат простых людей? — и Ани чисто машинально протянула малышку Бетти, она собиралась хоть как-то начать действовать, но еще не знала как.
Бетти приняла девочку.
— Больницы для рабочих есть и есть даже для нас, черных, но она там, в Нью-Йорке, так далеко, через мост и толку то. Всегда переполнена, у них никогда мест свободных и врачей нет, лекарств не хватает. Это почти безнадежно. Да, и Нэнси не поедет, она их боится — как ада! Я даже не сомневаюсь, что она ответит, что ей лучше умереть дома, чем там!
— Что за глупости, Бетти?! — повысила голос Ани.
— Госпожа, Ани, но там же работают не самые лучшие врачи. Кто из черных может выучиться на медика в Америке!? — возразила Бетти. — Ей бы повитуху опытную.
Ани поспешно вскочила, передала дочку нянечке и направилась к лестнице. Бетти только со спины слышала её доносившийся громкий голос. — Я сейчас. Соберусь. Бетти, где наша домашняя аптечка?
Через пять минут она уже сбегала по лестнице с саквояжем в руках и быстро забежала на кухню, выгрузить в него все содержимое домашних припасов из медикаментов.
Выпорхнув и оттуда, она схватила Билли за руку и увлекла с собой, только на ходу бросив служанке.
— Мы поймаем экипаж. Мне Билли покажет дорогу. Все.
Бетти осталась с девочкой на руках. А Ани с Билли уже торопились по аллеи к выходу.
Подъехав к двухэтажному дому, лестница которого на второй этаж находилась с внешней стороны здания и была железной, покатой и неудобной. С виду дом производил впечатления просторного и комфортного жилья, но, как только они вошли внутрь, Ани поняла как ошибалась. Он напоминал скворечник и на одном этаже было много-много дверей. Каждая негритянская семья имела свою малогабаритную квартирку, буквально метров по 20 каждая, но эти метры были поделены перегородкой для коридорчика, и двух— трех комнатушек, в которых, буквально помещались только кровати или стеллажи и стулья или стол. Если стоял стол, то места для стула уже не находилось. Первый этаж.
Нэнси, молодая, темнокожая женщина, с утонченным профилем, что не характерно было для негритянского народа, была настолько бледной, что цвет её смуглой кожи уже не мог покрыть этот обескровленный цвет лица. И взглянув на вошедших, Ани моментально прочла в нем целую гамму чувств, сменявших одни другими: и вспыхнувшую надежду, и удивление, появившемуся в её комнатушке белому гостю и, тут же, отчаяние. Но самое первое, что было понятно всем, схватки у женщины уже затухали, она была совершенно обессилена, а ребенок так и не вышел.
Ани поняла, время пошло отсчитывать часы жизни этой женщины и действовать необходимо быстро. Ощупав живот, она поняла, положение плода не правильное. Причина могла быть такая же, как и у неё, патологически короткая пуповина или же, наоборот, ребенок завернулся в пуповину, и она не дает ему родиться. Это было страшно!
Бросившись к мужу этой роженицы, она протянула ему руки, показывая, что ей необходимо их тщательно вымыть и продензифицировать.
А еще одна женщина, стоявшая поодаль, помогавшая все это время при родах, быстро спохватившись, моментально выскочила во двор с большим кувшином в руках и побежала к колодцу, находящемуся там.
Ани действовала быстро. Мысли работали скачкообразно, но рационально. Решения возникали сами собой. Поспешив вслед за женщиной, она еще попросила мыла, что вызвало у той печальный взгляд лица. Она развела руками. Мыла не было, это для них была ценная роскошь. Но Ани отрицательно закачала головой. Без мыла никак или спирт, но руки были не подготовлены для осмотра. Из окна на них смотрели десятки любопытствующих глаз, все знали о неблагополучных родах. Каждая негритянская семья всегда помогала другой. Окна были открыты, они слышали все, что происходило. Из двери в дверь ходили женщины, дом кишел народом, как муравейник, но действенной помощи так никто и не мог оказать. На улицу вскоре выбежала негритянская девочка, лет десяти и протянула Ани маленький кусочек мыла. Ее направила мать, пожертвовавшая свой драгоценный запас роскоши для них. Ани несколько раз вымыла руки и уверенно направилась назад в этот улей, к роженице. Матка была открыта на четыре пальца, но ребенок не опустился. И закончив осмотр женщины более глубокий, Ани выпрямившись, сидела натянутая как струна от напряжения, её угнетала мысль — «Что если женщину не прооперировать в течении двух часов, она просто умрет от истощения всех её внутренних и психических сил»
— Билли, Билли, дорогой, ищите экипаж, срочно, я забираю её в больницу.
И тут же её за руку слабо, потому что сил уже не было, схватила бедная Нэнси. — О. мадам, мадам. Я не поеду в больницу.
— Нэнси — села к ней на стеллаж Ани и взяла за руку — Мы поедем к самому лучшему доктору, которого я знаю. Нам бы только успеть. Он и меня… — хотела сказать она прооперировал, но решила еще больше не пугать роженицу — …и мне помог родить.
— Мадам… — и в голосе Нэнси разлилась мольба и слезы потекли из глаз. — Я черная, меня никто не возьмет ни в одну приличную клинику. Это невозможно. Мадам.
— Нэнси — принялась её уговаривать Ани и тут же бросила на растерявшегося Билли гневный взгляд.
— Билли, надо срочно, экипаж! — и опять к женщине, погладила её по плечу, схватила лежавшее рядом полотенце и стала вытирать им влажную шею
