— И не надо! — сказал Пин. — Только сообщи там, наверху, что со мной тут больной хоббит, периан, понимаешь ли, который возвращается с поля битвы. Я не думаю, что он дойдёт так далеко. Если Митрандир там, он обрадуется известию.
Бергил побежал дальше.
"Я лучше подожду здесь", — подумал Пин, и поэтому он осторожно помог Мерри опуститься на мостовую в пятне солнечного света, и потом сел рядом с ним, положив голову Мерри к себе на колени. Он осторожно ощупал его тело и конечности и взял руки друга в свои. Правая рука была холодна, как лёд.
Вскоре появился, разыскивая их, Гэндальф собственной персоной. Он наклонился над Мерри, ласково погладил его по лбу, затем заботливо поднял на руки.
— Он должен был бы с почётом внесён в этот город, — сказал маг. — Он с лихвой отплатил за моё доверие, потому что, не уступи мне тогда Элронд, никто из вас не пошёл бы с Отрядом, и тогда день этот обернулся бы ещё более тягостной скорбью. — Он вздохнул. — И, тем не менее, теперь на моих руках ещё одна забота, хотя судьба сражения до сих пор не решена.
Таким образом, Фарамир, Эовин и Мериардок были, наконец, уложены в кровати в Лечебницах, и там за ними ухаживали хорошо, поскольку, хотя в эти поздние дни все знания по сравнению с их полнотой в древности пришли в упадок, искусство врачевания в Гондоре сохранило былую мудрость и успешно исцеляло от ран, ушибов и всех прочих болезней, которым подвержены смертные люди к востоку от Моря. Кроме лишь старости. Ибо от неё гондорцы не знали лекарства, да и жили они теперь немногим дольше обычных людей, и мало было среди них тех, кто сумел с бодростью перешагнуть рубеж в десять десятков, за исключением некоторых фамилий с более чистой кровью. Но ныне их искусства и знаний явно не хватало, так как появилось множество больных, не поддающихся лечению. Болезнь эту назвали Чёрная Тень, потому что она шла от назгулов. И те, кто были поражены ею, медленно впадали во всё углубляющийся бредовый сон, а потом замолкали, смертельно холодели и так умирали. И тем, кто заботился о больных, казалось, что невысоклик и госпожа Ристании страдали этой болезнью в особенно тяжёлой форме. На исходе утра они ещё говорили, бормоча во сне, и сиделки прислушивались ко всем их словам, надеясь узнать что-нибудь такое, что поможет понять причину их страданий. Но вскоре они начали погружаться во тьму, и когда солнце повернуло к западу, серая тень наползла на их лица. А Фарамир горел в жару, который не снижался.
Озабоченный Гэндальф переходил от одного к другому, и ему сообщали всё, что могли разобрать сиделки. И так прошёл день, пока снаружи великое сражение продолжалось с переменной надеждой и странными вестями, а Гэндальф всё ждал, наблюдал и никуда не уходил, пока, наконец, небо не залил красный закат и свет его упал сквозь окна на серые лица больных. Тогда стоящим рядом показалось, что в зареве лица слегка порозовели, будто здоровье возвращалось, но то была лишь издевательская ухмылка ложной надежды.
Потом одна старая женщина, Иорет, старейшая из женщин, которые служили в этом доме, заплакала, глядя в прекрасное лицо Фарамира, потому что все люди любили его, и она сказала:
— Какое горе, если он умрёт! Если бы тут, в Гондоре, были короли, как когда-то в древности, как говорят! Потому что в старом предании сказано: "Руки короля — руки целителя". И по этому признаку всегда может быть узнан истинный король.
И Гэндальф, который стоял рядом, сказал:
— Люди будут долго помнить твои слова, Иорет! Ибо в них есть надежда. Быть может, король в самом деле вернулся в Гондор, или ты не слыхала о странных вестях, что пришли в Город?
— Я слишком занята всякой всячиной, чтобы прислушиваться к крикам и воплям снаружи, — ответила она. — Остаётся только надеяться, что вся эта губительная суматоха не проникнет в Лечебницы и не встревожит больных.
Тогда Гэндальф поспешно вышел; огонь в небе уже отгорал, и тлеющие холмы исчезали в пепельно-сером вечере, стелившемся над полями.
Теперь, когда солнце ушло, Арагорн, Эомир и Имрагил с их капитанами и рыцарями приблизились к Городу, и, когда они очутились перед Воротами, Арагорн сказал:
— Смотрите! Солнце садится в великом пожаре! Это знамение конца и гибели многих вещей и перемен в течениях мира. Однако этот Город и королевство много долгих лет оставались под опёкой Правителей, и я боюсь, что, если я войду в город непрошенным, могут возникнуть сомнения и споры, чего не должно быть, пока длится эта война. Я не хочу ни входить в город, ни предъявлять какие-либо претензии, пока не станет ясно, кто кого одолеет: мы Мордор или Мордор нас. Мои люди раскинут палатки в поле, и там я буду ждать приглашения Владыки Города.
Но Эомир возразил:
— Ты уже поднял стяг Королей и открыто принял знаки Дома Элендила. И ты потерпишь, чтобы право носить их взяли под сомнение?
— Нет, — сказал Арагорн. — Но я полагаю, что время всё развяжет, и я не собираюсь сражаться ни с кем, кроме Врага и его слуг.
Тут заговорил принц Имрагил.
— Твои слова мудры, господин, если только мнение родича Денетора может учитываться в этом вопросе. Он горд и властен, но стар и находится в странном настроении с тех пор, как его сын сражён. Однако мне не хотелось бы оставлять тебя у двери, словно нищего.
— Не как нищего, — возразил Арагорн. — Скажи, как вождя следопытов, которые не привыкли к городам и домам из камня.
И он приказал свернуть свой стяг, и снял Звезду Северного королевства, и отдал её на хранение сыновьям Элронда.
Затем принц Имрагил и Эомир оставили его, и прошли через Город и толпу людей, и поднялись к Цитадели, и в поисках Правителя вошли в Зал Башни. Но кресло Правителя было пустым, а перед возвышением лежал на пышном ложе герцог Теоден. Двенадцать факелов стояло вокруг него и двенадцать стражей — рыцари Гондора и Рохана. Зелёными и белыми были завесы ложа, но герцог был укрыт до груди золотым покрывалом, и на покрывале лежал обнажённый меч, а в ногах — его щит. Свет факелов мерцал в его белых волосах, как солнце в струях фонтана, но лицо его было прекрасным и юным, если не считать того, что выражение его было более мирным и спокойным, чем возможно в молодости, и казалось, что он спит.
Постояв некоторое время в молчании рядом с герцогом, Имрагил спросил:
— Где Правитель? И где Митрандир?
— Правитель Гондора в Лечебницах, — ответил один из стражей.
А Эомир спросил:
— Где моя сестра, госпожа Эовин? Ведь она должна бы лежать вместе с герцогом и. конечно, не с меньшим почётом. Где поместили её?
— Но госпожа Эовин была ещё жива, когда её несли сюда, — ответил Имрагил. — Ты не знал?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
