Через полчаса они торжественно пропели «Интернационал», и слово взял начальник:
— Я предлагаю тост за нашу великую Родину. Какая у нас страна: могучая, славная и чистая, товарищи! Вдумайтесь только в смысл работы для такой страны, и, честное слово, хочется улыбаться от счастья. Я говорю, кажется, бессвязно, может быть, это и есть волнение. Пусть — я не стыжусь... Я пью за цветы, за то, что где-то там, на Большой Земле, люди сейчас бросают в землю зерно, за сирень, которая уже расцвела, за персики, за ребят-бутузов, играющих в теплом песке, за молодежь, идущую с улыбками на парадах. Я поднимаю бокал за нашу партию, которая дала нам такую изумительную жизнь, которая так чутко заботится о нас — полярниках, разбросанных на далеких островах, мысах и заливах... Наша работа — работа инженеров погоды — еще не закончена. Я думаю, что не ошибусь, если выражу общее мнение наше: будем и дальше работать во всю! Ибо мы знаем, что неистовая зелень на полях Кубани, в виноградниках и садах Кавказа и Крыма — все благодати земли рождаются не без нашего участия... Арктика — это кузница погоды. А мы — инженеры, делающие погоду для нашей страны...
— Алло! Алло! — перебивает путаную речь начальника громкоговоритель, настроенный на радиостанцию имени Коминтерна. — Говорит Москва! Передаем разговор семей полярников со своими родными, зимующими в Арктике. Вызываем остров Диксон. Диксон, слушайте, Диксон!..
Банкет прервался. Невозможно было сидеть равнодушно за столом, когда люди близкие, но сейчас далекие — по нескольку мгновений слушали голоса жен, отцов, матерей, ребят из чудесной столицы. Вслед за Диксоном вызвали зимовки мыса Сердце-Камень, острова Уединения, еще кого-то, и когда, наконец, далекий равнодушный голос диктора произнес с хрипом: «Вызываем бухту Тюленью!» — все рванулись к круглому картону. «Бухта Тюленья! Вызываем врача полярной станции Николая Михайловича Трегуба. Товарищ Трегуб, у микрофона ваша дочь Ага...»
— Я здесь, дочка, я слушаю, маленькая моя! — истерично закричал доктор, судорожно сжимая в руках репродуктор. — Ну, ну, дочка! Отстаньте, черствый вы человек. Не мешайте! — негодовал он, когда коварный картон донес сюда предостерегающий шопот диктора: «Только ты не плачь, Агочка, папу не надо расстраивать».
— Я и не буду плакать, — заговорил картон звонким детским голосом, — зачем плакать? Здравствуй, папа...
— Здравствуй, здравствуй, дочка, — шептал доктор.
— ...Живем хорошо. Ты знаешь, папа, у нас Мурка трех котят нашла, маленькие. Рядом с нами большой, большой дом вырос. Когда поедешь к нам, привези мне белого медведку. Хорошо? Ладно ведь, папа? Почему нельзя? — спрашивала она кого-то. — Пустите я еще хочу к папе...
— Пустите, ребенка! Что вы делаете, товарищ? — неистовствовал Трегуб. Матвеич ласково взял его за руки, оторвал от репродуктора и, плача сам, стал уговаривать, как маленького.
Вызвали начальника. Говорила жена бодро, с подъемом, видимо, не в первый раз; взволнованный Даров слушал тихий, ровный голос матери («Санюшка, береги себя»); метеоролог услышал от сестры-комсомолки, что у них в горкоме сейчас очень-очень много работы. Последним вызвали Матвеича. Он сначала не поверил:
— Да ну вас, право, кто станет говорить-то? Жены нет давно, а сын летает где-то на линии. Не балуйтесь...
Но Москва настаивала:
— Вызываем товарища Ростова, Кузьма Матвеич, слушайте, с вами будет разговаривать представитель Политуправления Северного морского пути. Слушайте...
— Товарищ Ростов! На днях получено сообщение, что ваш сын — летчик Федор Кузьмич Ростов — успешно закончил большой арктический перелет по маршруту Москва — Иркутск — мыс Нордвик — мыс Челюскин. Он совсем рядом с вами, в двухстах километрах. Он спрашивал разрешения доставить в бухту Тюленью почту и повидаться с вами, ему разрешили этот полет. Если он сейчас у вас на зимовке — обнимите его и поздравьте с большим успехом. Ваш сын — храбрый человек, товарищ Ростов. Привет.,.
— Федя, Федька... — растерянно бормотал старик. — Это его «гусак» был здесь. А я-то, дурной, звал сесть на лед, а?
Начальник подошел к нему, обнял и, улыбаясь, сказал:
— За отсутствующего сына обнимаю отца. Банкет продолжается, друзья. За смелых людей, в груди у которых сердце большевиков! За летчиков, за счастливый путь Федора Ростова и за отца, имеющего такого сына!
Безмолвный ветер пронесся над домиком, подхватил и унес с собой дружную песню.
Игарка; 1937 г.
СОДЕРЖАНИЕ
Из жизни народов Севера
Ваули Пиеттомин (главы из неоконченной повести). 5
В тайге. 46
Рождение песни. 51
Ее рассказ. 66
Павел и Нумги. 75
Ядко из рода Сегоев. 87
Падорга. 98
По пороше (очерк). 105
Рассказы о полярниках
Человек с песней. 145
АНТ-9. 156
Самолет в космосе. 167
Бухта Тюленья. 172
Редактор А. Н. Шепелев
Тех. редактор К. И. Прозорова
Корректор Н. В. Ревягина
Обложка худ. Д. Д. Лидера
ФБ20751. Подписано к печати 12/VII-50 г. Формат бумаги 84х1081/32 — 5,63 бум. л., — 9,23 печ. л., 9,1 уч.-изд. л. Изд. № 612. Тираж 20000 экз. Цена 4 руб. 55 коп. Переплет 1 руб.
10-я типография Росполиграфиздата при Совете Министров РСФСР, г. Челябинск, ул. Громова, 127. Заказ № 1966.
1
В первом году царствования Николая I (в 1825 году), когда еще не заглохли отзвуки восстания декабристов в Санкт-Петербурге, вспыхнуло на Северном Ямале вооруженное восстание среди угнетенных ясаком (оброком) и бесправием народов Севера. Восстанием руководил Ваули Пиеттомин, ненец Низовской тундры реки Таза. Ваули восстал не только против царской колонизации, но и против экономической кабалы местных богатеев, верхушки родовой знати — князей, шаманов.
Первое восстание Ваули поднял в 1825 году. С помощью и поддержкой тазовской тундровой бедноты он разорял богатых, отбирал у них стада оленей и полностью раздавал в бедняцкие чумы. Спустя четырнадцать лет (в 1839 г.) он был предан богатыми соплеменниками и сослан в самую отдаленную, глухую часть Сургутского посада.
Через два месяца со своим единомышленником, лучшим другом и помощником Майри Ходакам — Пиеттомин сбежал из Сургутской тайги снова в просторы снегов реки Таз.
В январе 1841 года (14 января) он собрал около себя 400 чумов ненецкой и хантэйской бедноты и двинулся походом на Обдору. Как заявил Ваули на допросах, он рассчитывал обложить городец, взять его, разрушить церковь, отобрать все у богатых русских, уничтожить «царских слуг», а остальных отпустить в Россию.
Подкупленный предательской «дружбой» купца Нечаевского, он был снова схвачен.
По косноязычным «доносам» дьяков, хранящимся в Тобольском государственном архиве, «бунтовщик» был сослан куда-то в Восточную Сибирь, но о его судьбе на каторжных работах нет никаких данных. Старики до сих пор поют о нем — народном национальном герое — волнующие песни-сказки (Автор).
2
Тадибей — шаман.
3
Я — земля, мал — конец (ненец.).
4
Отрубы — стада.
5
Аргыш и непой — сани, груженные добром, и обозы из таких саней.
6
Ягушка — женская меховая одежда.
7
В смысле: чего ты так высоко нос задираешь.
8
Голый Камень — Уральский хребет.
9
Пасть — примитивная ловушка, падающая на зверя сверху.
10
Сказка «Мышонок» — фольклорный документ прошлого хантэйского народа.
11
Малица — мужская меховая одежда.
12
Хасово — друг, товарищ.
13
Гиперборейцы — название древних жителей Севера.
14
Т. е. 10 лет.
15
Тянзян — аркан для ловли оленей.
16
Обдорск расположен не на Оби, как многие думают, а в 6 километрах от нее, на реке Полуй.
17
Своеобразный оборот речи. «Гонять дорогу» — значит ездить по дороге; в этом случае — «правильный ли путь».
18
Т. е. когда-нибудь (ненецкий оборот речи).
19
Целовальник — сборщик ясака, целовавший крест и приносивший присягу.
20
Пянхасово — малочисленная национальность (близкая к ненцам), заселяющая водоемы р. Пур (приток р. Таз).
21
Минеруй — бык, вожак стада.
22
Неньча — народ, люди (отсюда ненцы).
23
Тамга — произвольный знак, заменяющий подпись.
24
В переводе: «Здравствуй, большой друг».
25
Большая вода — Обская губа.
26
Каслали — кочевали.
27
