Насколько мне известно, речь Путина писал Чубарьян. И это очень любопытно. Потому что, как выяснилось, это борьба академического истеблишмента и нового, возникающего, такой молодой своры с хунвейбинскими замашками. В целом можно видеть, что это уже борьба за то, чьи идеи будут озвучиваться, каким образом, как это будет звучать в речах первых лиц государства. Эту борьбу можно уже видеть. И все это можно проследить на более низких уровнях — масса примеров.
Обратите внимание, недавно был скандал, кажется, на журфаке МГУ. Вдруг выяснилось, что команда из Фонда эффективной политики будет там лекции читать и чуть ли не определять программу обучения. Создан факультет телевизионной журналистики под руководством Виталия Третьякова, который очень близок по духу к людям, обслуживающим историческую политику. Это попытка уже и на таком уровне работать с массами. Структура создана, она работает.
Чем можно все это завершить? В апреле прошлого года я говорил о том, что плоды исторической политики, результаты исторической политики тем страшнее, чем менее демократическое и плюралистическое общество является объектом ее воздействия. И вот, что мы сегодня видим? С ловкостью, изобретательностью и настырностью, которые очень похожи на те качества, с которыми работают наперсточники на рынке, тихо, в основном под столом, все это уже сделано.
Если мы зададим вопрос о том, есть ли у нас какие-то акторы, какие-то силы, которые могут этому сопротивляться, ответ будет очень простой. Нет. И судя по всему, мы в очередной раз подтвердим тот жуткий прогноз, который в свое время сделал Чаадаев. Ну, он, правда, глобально его делал. Тогда, в первой половине XIX в., он сказал, что если у России есть какая-нибудь общемировая миссия, то эта миссия состоит в том, чтобы довести до абсурда какие-то ложные западные идеи и тем преподать миру ужасающий урок. В XX в. с поставленной задачей справились, и, судя по всему, то же самое мы сейчас сделаем с исторической политикой.
Если у нас есть какие-то шансы на то, что эффект не будет совершенно катастрофическим, то в чем они заключаются? Это надежда на то, что совесть или разум как-то заставят остановиться тех людей, которые все это заказали, организовали и проводят. Но, господа, откуда ж там совести-то взяться? Мы же все видим. Выборы видим последние. Видим то, как историческая политика проводится. Все мы это видим, поэтому я думаю, что все будет очень плохо. И на этой, как всегда оптимистической, ноте я заканчиваю свои рассуждения.
Обсуждение
Борис Долгин: У меня есть вопрос. Я ни в какой степени не сочувствую борцам исторической политики. Но давайте посмотрим на продемонстрированный механизм. Кроме академических институтов, вузов и РГНФ, существуют, к счастью, частные фонды и для нормальных книг, западные, отечественные фонды (например, Фонд Ельцина), которые тоже участвуют в финансировании изданий. Есть важное отличие, заключающееся в том, что в нормальной ситуации обычно хорошо известно, кто, собственно, является оценочной комиссией. Кто и когда это делал в Фонде Сороса, почему такие хорошие книги изданы, кто находится в редколлегии серии по сталинизму, которую издает РОССПЭН, и т. д. Но нельзя сказать, что не существует возможностей финансирования иных, нежели только по академическим каналам. Нельзя сказать, что система неправительственных организаций не работает. Видимо, специфика «борцов» не в том, что это НГО,— НГО бывают разные, а в том, что это ГОНГО — организованные государством негосударственные организации.
Алексей Миллер: Вот это и есть суть вопроса. Потому что если бы у нас был частный фонд, созданный, например, Сурковым, который бы финансировал исследования по истории, как он того хочет,— ради Бога. Вот, у нас есть Фонд Суркова, Фонд Ельцина, Фонд Горбачева, фонд еще кого-то. Вперед и с песней!
Мы говорим о государственных деньгах и административных ресурсах. В принципе, все, о чем я рассказал, показывает, как политическая сила, которая контролирует административный ресурс и через него контролирует государственные деньги, а это не их деньги, как она осуществляет свою программу. И, используя эти административные ресурсы, внедряет плоды исторической политики в массовое сознание. Вы сравните степень представленности продукта, издаваемого или производимого на конференциях при поддержке Фонда Ельцина, и учебника Филиппова. Была конференция на 500 человек, крупнейшая, самая крупная за всю историю, посвященная истории сталинизма,— она проходила в Москве в прошлом году. Почти все зарубежные и отечественные специалисты там были. Там происходила масса интересного. Вы где-нибудь по телевизору видели что-нибудь про это?
Борис Долгин: Я могу сказать, что часть записи была выложена на «Полит.ру», остальное еще будет выложено. Поэтому у читателей будет шанс, но не в телевизоре.
Миллер: Значит, учебник. Можно себе представить, что Фонд Ельцина или какой-нибудь еще фонд попросит группу историков написать альтернативный учебник. Ну и что дальше с ним будет? Поэтому речь не о том, что написано. У меня нет претензий к Дюкову. Хочешь писать то, что я цитировал, пиши, хочешь издавать, издавай. Меня беспокоит другое: на какие он деньги это делает, пишет и издает? И с помощью каких административных механизмов продвигает? Здесь проблема именно в административных механизмах. Еще раз подчеркиваю, не «что», а «как». Дело именно в механизме изготовления и внедрения.
Долгин: И второй мой вопрос. Вопреки тому, чем вы закончили, но зато вслед тому, о чем я постоянно спрашиваю. Не «кого», а «что» можно всему этому противопоставить?
Миллер: На уровне страны, как я уже сказал, этому нельзя противопоставить ничего. Что можно сделать? Я прошлым летом был в таком замечательном месте, называется Монт-Сен-Мишель, это аббатство на побережье Франции. Гора неприступная, там кучка монахов 30 лет (я уж не знаю, что они там ели), но 30 лет они оборонялись от англичан, когда те захватили Францию. Надо попробовать где-то окопаться и лет 30 попробовать продержаться, потому что Франция захвачена.
Понимаете, какая штука, историческую политику ведь не в России придумали. Вот то, о чем я говорил. Сначала был вызов, и у нас на этот вызов отреагировали. Отреагировали так, как умеют. Обратите внимание, вот был вызов со стороны «цветных революций» некоторое время назад. Подумали и придумали организацию — называется «Наши». Очень эффективно по-своему. Это был вопрос о том, что, может, кто-то выйдет на площадь в большом количестве и станет оспаривать результаты выборов, а мы сразу 20 тысяч «наших» загоним на эту площадь, и поди там доказывай, кто из них народ.
Но мы уже как бы забыли про эти оранжевые революции. А «Наши» используются активно, в том числе и для проведения исторической политики. Изощренный административный разум в качестве ответа на вызовы неизменно создает такие структуры, которые потом используются уже не как реакция на вызов, а для решения задач, которые хуже самого вызова. Как вы думаете, писания Дюкова кто-нибудь примет всерьез за рубежами нашего отечества? Вот мы смеемся над тем, что публикует украинский Институт народной памяти? Смеемся. И заслуженно. И они так же будут смеяться над тем, что публикует Дюков. Эффективность — ноль. Но это на международной арене.
Что можно было бы в ответ сделать? Понятно. Я уже говорил о том, что активисты исторической политики из этих стран совершенно не настроены на диалог. Вспомните, вот Путин поехал, сказал, что он очень сожалеет и т. д. Дональд Туск, премьер Польши, тоже произнес очень взвешенную речь, где была та фраза, которую у нас выдали за редкое хамство. А она, на мой взгляд, была очень хорошо сформулирована, он говорил, что солдаты Советской армии, поскольку они сами были несвободны, подлинной свободы принести не могли, но при этом нацистов, слава Богу, прогнали. Весьма разумная фраза.
Вот на польской арене что происходит? Понятно, что там выступал президент Качиньский, который сказал все самые противные слова, которые только можно сказать в рамках исторической политики. Но было понятно, что Туск выиграл, а Качиньский проиграл. А у них скоро новые президентские выборы. Соответственно, что делает партия «Право и Справедливость»? Она относит в сейм проект резолюции, что надо нам 17 сентября принять такую резолюцию, в которой мы должны сказать всю правду этим русским. Правда заключается в том, что Катынь — это геноцид и т. д.
В ответ не принадлежащий к этой партии вице-председатель сейма Несёловский говорит, что такую резолюцию сейма он ставить на голосование не будет. И дальше совершает в рамках польского контекста очень неосторожный шаг. Он сказал, что против этой резолюции, в том числе и потому, что Катынь — не геноцид. Тут же выступает председатель организации, которая называется «Катыньская семья»,— это организация семей, чьи родственники погибли в Катыни. Он тоже говорит, что Катынь — это не геноцид. Начинается дикий хай в прессе, которая поддерживает историческую политику в Польше. А тому же самому Несёловскому напоминают, что два года назад, будучи членом Сената, он голосовал за резолюцию, где Катынь объявлена геноцидом. Его обвиняют в «отрицательстве» — такой специальный термин, используемый для обозначения тех нехороших людей, которые отрицают Холокост. Замечу, что никакой Катыни он не отрицал, он только отрицал квалификацию этого как геноцида. Начинается дикий скандал. Председателя «Катыньской семьи» хотят сместить. В результате — довольно смешно и грустно одновременно — они принимают резолюцию, в которой сказано примерно следующее: «…преступление Катыни, которое носит признаки геноцида».
