раз что-нибудь мне рассказывает.
Слово “кукла” прозвучало сейчас странно. Поначалу он даже не понял, что они продолжают говорить про кентуки.
– Я хочу, чтобы ты его погасил.
Наверное, она хотела сказать “отключил”?
– Я хочу, чтобы ты избавил моего сына от этого крота.
Энцо медлил с ответом, он не мог возражать против чего-то, чего до конца не понимал.
– Не знаю, как лучше объяснить, – сказала она, – но речь идет об ужасной вещи. – Она уперла локти в колени и закрыла руками глаза, как делают испугавшиеся чего-то девочки.
Энцо подождал еще немного, хотя знал: если кентуки сейчас зашевелится под диваном, она, пожалуй, услышит шум моторчика.
– Они педофилы, – выговорила она наконец, – все они. Об этом только что стало известно. Выявлены уже сотни случаев, Энцо.
Она отняла руки от лица и нервно потерла себе коленки. Энцо показалось, что, хотя Нурия и всегда была истеричкой, сейчас ее обычная манера речи обрела новые и неожиданно трагические нотки.
– Это всего лишь маленький приборчик, Нурия. Какой вред он может причинить мальчику? Того человека, кстати, ты знать не знаешь. Мы оба не знаем, кто это.
– В том-то и беда, Энцо.
– Мы уже три месяца живем вместе. Три месяца.
Он понял, что этот его аргумент прозвучал смешно, и умолк.
– Может, он снимает Луку на пленку, а может, попытается установить с ним связь, сказать ему что-то непотребное или показать что-то непотребное, пока ты, не утруждая себя лишними мыслями, разгуливаешь по теплице.
Да, конечно, она ведь увидела теплицу, и ее задело, что та находится в таком хорошем состоянии. Энцо попытался мягко улыбнуться – в знак того, что не придает услышанному никакого значения.
– Я знаю, что Лука терпеть его не может, Энцо. Ненавидит. А вдруг происходят какие-то вещи, о которых бедный ребенок просто не умеет рассказать нам? Ужасные вещи, возможно, мальчик даже не понимает, как с ним поступают.
Как он сумел столько лет прожить рядом с женщиной, способной выдумать подобную чушь? Энцо так возмутился, что встал и отошел от нее подальше. Она тем временем продолжала перечислять предполагаемые пороки кентуки и уже позднее, простившись с Лукой и стоя на пороге, изобретала все новые и новые их варианты и делала новые и новые прогнозы.
– Я хочу, чтобы ты его погасил, – сказала она на прощание. – Не желаю, чтобы рядом с моим сыном находилась подобная вещь.
Когда Нурия наконец ушла, Энцо еще какое-то время простоял перед закрытой дверью, пока не услышал, что заработал мотор и машина уехала. Сейчас он откроет окна и проветрит дом – именно это ему больше всего нужно, подумал Энцо, немного свежего воздуха. И банка пива.
* * *
Ей удалось раздобыть номер, по которому в Эрфурте можно срочно вызвать полицию. Теперь Эмилия знала, куда позвонить и что сказать, если немец вздумает обижать Еву. Однако адреса девушки она, понятное дело, пока сообщить не могла. А если полицейские не поймут ее примитивный английский? Впрочем, какая разница, ведь, как ни посмотри, пользы от того немногого, что она могла бы рассказать, наверняка не будет никакой. Зато отныне Эмилия была подготовлена к любому повороту событий. И вдобавок ко всему соорудила перед своим компьютером нечто вроде подставки из книг: если стрясется что-то серьезное, она тут же укрепит телефон перед экраном и все снимет на видео. Правда, Эмилия точно не знала, можно ли в Германии предъявить кому-то обвинение, опираясь на домашнюю видеозапись, но уж если Еве когда-нибудь понадобятся все равно какие улики, та их получит.
При всем при том Эмилия вполне сознавала скудость своих возможностей, и оставалось только надеяться, что не сегодня завтра ей в голову придет что-нибудь еще. Клаус – а именно так звали немца – больше на нее не покушался. Как объяснил сын, переводчик был настроен лишь на голос “хозяина” кентуки, поэтому слов Клауса не переводил. Короче, было не так уж сложно не обращать на него внимания, когда он находился в квартире. А когда его там не было, она усердно исследовала жилище Евы, с большим вниманием изучала каждую доступную ей вещь и то, для чего она была нужна. Крольчиха ни на шаг не отставала от Евы и жадно впитывала любую новую информацию – все, что девушка говорила или делала и что могло навести на полезные для плана Эмилии мысли.
“Ты нервничаешь, толстушка моя, не случилось ли чего?” – спрашивала Ева.
Если Эмилия мурлыкала, Ева щекотала крольчихе пузо, но быстро забывала о ней, отвлекаясь на что-то другое. Видно, “хозяйка” полагала: кентуки нужно всего лишь немного любви, но для Эмилии и это служило реальным вознаграждением – реальным и побуждающим к активным действиям.
Прежде чем сесть к компьютеру, Эмилия заваривала себе чай, потом немного прибавляла отопление. На улице с каждым днем становилось все холоднее, а она знала, что, как только перенесется в Эрфурт, уже не найдет ни минуты, чтобы встать и отрегулировать батареи. Под вечер она позвонила сыну:
– Я хочу послать тебе фотографию Евы, девушка очень красивая.
Сын объяснил, что с помощью камеры кентуки снимки делать нельзя. По его словам, это означало бы “нарушение приватности”. И вообще, там все “закодировано”. Как показалось Эмилии, сын слегка ревновал, и при этой мысли она вдруг невольно улыбнулась.
– Подумаешь, проблема, – сказала она. – Я легко сделаю фотографию со своего экрана и завтра непременно тебе пришлю.
Сын помолчал – видимо, его удивило, как быстро мать научилась решать подобного рода технические вопросы. Затем очень медленно, как человек, готовый наконец сделать важное признание, заговорил о своем кентуки, нет, не о том, который был у матери в Эрфурте, а о своем собственном. Он сказал, что, когда приобретал карточку для Эмилии, себе самому купил реального кентуки, но испробовать его рискнул только после того, как убедился, что Эмилия очень довольна подарком. К тому же, установив соединение, он смог лучше понимать тревоги и сомнения, которыми делилась с ним мать.
– Но… – только и сказала Эмилия, хотя на самом деле хотела спросить, давно ли и он тоже стал заглядывать в Эрфурт. Может, теперь они стали там соседями и благодаря этому будут видеться почаще?
– Ты должна выслушать меня, мама. Знаешь, что она сделала вчера?
Эмилия не сразу поняла, о ком идет речь. Но, признавшись в главном, сын как будто окончательно поборол страх и с жаром заговорил о последних неделях своей жизни – вернее, о целом месяце, быстро прикинула мать, – и стал откровенно делиться тем, что до сих пор скрывал. Эмилия с телефоном в руке пошла на кухню и села за стол, как делала, собираясь разобраться со счетами за газ и воду, когда нужна большая поверхность, чтобы в них не запутаться. А сын между тем рассказывал, что “жизнь” его кентуки прислала
