Похоже, Мерзкий из этой когорты людей, ладно, посмотрим, кто кого, есть у меня в запасе джокер.
— Значит, ты лауреат конкурса? — я перевела беседу в иное русло.
— Первая премия, «Золотой лев»! — приосанился Владимир.
— Это было соревнование, которое устроил продюсер Макс Полянский? Сначала следовало победить в викторине, за это и давали «Льва»? А уж потом победитель, став главой жюри, оценивал писательские труды?
— Верно, верно! Я победил везде! Ответил на все вопросы! Я великолепно знаю литературу.
— Но председателем жюри все равно сделали бывшую жену Полянского Дарью Васильеву?
Владимир поджал губы, улыбка стекла с его губ.
— Ее, — с плохо скрытой злобой произнес писатель.
Я встала, оперлась руками о стол и, глядя прямо в его бесстыжие глаза, четко сказала:
— Врун и мерзавец, не зря тебе такая фамилия досталась. В конкурсе победил другой человек. «Десять негритят» — это детектив, в котором ты описал похищение Вари. Сначала изложил версию на бумаге, а потом воплотил ее в жизнь. Где девочка?
— Ложь! Ложь! «Оскар» мой! И Нобелевская тоже! Да! Я герой! Но кто вам наплел про детектив? — вдруг перестав изображать психа, спросил Владимир. — Я создатель философской прозы!
— Потому что я та самая Дарья Васильева! Женщина, которой ты, гад и дрянь, решил отомстить за свою бесталанность, — потеряв остатки самообладания, выпалила я.
Глава 19
Владимир дернул шеей, вскочил, потом обвалился назад на табурет.
— Э, нет, — воскликнул он, — я ее видел! На вручении премии! Она другая! Волосы высоко зачесаны! Смуглая! Платье черное! Губы красные! Ты врешь! «Оскар» мой!
— Пассаж про платье даже не обсуждается, — перебила я Мерзкого, — надеюсь, ты догадываешься, что я не ношу в повседневной жизни наряд со шлейфом. Волосы мне уложили в парикмахерской, вернее, это был шиньон, а цвет кожи приобретен с помощью автозагара. Я решила, что декольтированный наряд лучше не натягивать на бледное тело, и воспользовалась соответствующим кремом, правда, чуток переборщила и стала похожа на копченую шпроту! Вот паспорт, полюбуйся! Изучи нужные странички, ты ведь знаешь, где я живу, подбрасывал в почту страницы из рукописи!
Владимир вцепился пальцами в свои волосы.
— Дрянь, — загундосил он, — посмела сюда войти! Дрянь! Дрянь! «Оскар» мой! И Нобелевская! Тебе их у меня не отнять! Какой детектив? Я создал великое произведение! Роман-притчу! Эпическое полотно! Убирайся из моего дома, ты сумасшедшая! Я нормальный — психопатка ты. Я нормальный, я гений!
— Смотри сюда, — раздалось от двери.
Я обернулась, на пороге кухни стояла Лиза, в руках она держала железный поднос, на котором лежали листы бумаги.
— Что это? — спросила она.
— Рукопись, — послушно ответил Владимир, — мой бессмертный труд, плод всей жизни!
— Ты пишешь от руки, — продолжала Лиза, — не пользуешься компьютером! А потом перепечатываешь текст на обычной машинке!
— Да, — подтвердил Мерзкий, — бездушная электроника убивает мысли. Чехов, Бунин и Куприн не прикасались к ноутбукам.
Несмотря на напряженную обстановку, мне стало смешно. Действительно, великие литераторы не имели компьютеров, у них не было и удобных во всех отношениях шариковых ручек. Можно, я не стану объяснять, по какой причине литераторы прошлых лет не приобрели себе компы? Кстати, Чайковскому мог бы понравиться плеер, да только Петр Ильич скончался задолго до появления на свет сего гениального изобретения. Вся Академия наук тех лет не смогла бы понять, каким образом маленькая коробочка «запоминает», а потом транслирует музыку.
— Значит, это единственный экземпляр? — мирно спросила Лиза.
— Исправленный, дополненный, готовый к отправке в комитет по Нобелевским премиям, — сказал Владимир, — ты сейчас держишь рукописный и отпечатанный варианты.
Тут до моего носа добрался неприятный, чем-то знакомый запах, но я не успела ни удивиться, ни сообразить, что за аромат витает на кухне, потому что Лиза воскликнула:
— Где Варя?
— Не знаю, — опять ушел от ответа Мерзкий.
— Ладно, — кивнула Лиза, поставила поднос на пол, вынула зажигалку и повторила:
— Где Варя?
— Не знаю!
— Не скажешь?
— Нет! Вернее, хотел бы, но я не знаю.
Елизавета чиркнула колесиком зажигалки.
— В последний раз: где Варя? Говори, или лишишься дерьма, которое называешь книгой.
В ту же секунду я сообразила, что в кухне пахнет бензином, и крикнула:
— Не делай этого.
— Не знаю, — машинально ответил не слишком сообразительный Владимир.
— Стой, — завопила я, но Лиза уже сунула зажигалку в гору бумаги, вспыхнуло пламя.
— Книга! — бросился к подносу Владимир.
Елизавета преградила любовнику путь.
— Где Варя? Где?
Писатель вцепился в нее, Лиза оказалась сильнее, они стали бороться. Я в панике заметалась по кухне, схватила полотенце, ударила им по горящим листам, но сбить пламя не удалось, наоборот, оно заплясало еще веселей. Не обращая внимания на дерущихся Лизу и Владимира, я подскочила к раковине, налила чашку воды, вылила ее на огонь, наполнила вторую, вылила… Писателю удалось отшвырнуть Лизу, она пошатнулась, ударилась головой о балконную дверь и заплакала. Владимир упал на колени возле руин рукописи и попытался вытащить часть листов. Огонь погас, но от романа практически ничего не осталось, то, что не уничтожило пламя, испортила вода. Чернила расплылись и превратились в нечитаемые потеки, а напечатанный вариант сгорел целиком.
В кухне повисла тишина, воздух сгустился до такой степени, что его, казалось, можно было резать ножом.
— Книга, книга, книга, — мерно повторял Владимир.
— Это тебе за Варю, — жестко сказала Лиза. — Где она? Отвечай!
Я уставилась на Гинзбург. Большей глупости и не придумаешь! Теперь графоман не раскроет рта, Елизавета лишила его самого дорогого — рукописи.
— Таблетки, — вдруг сказал писатель, — дайте мне лекарство! Оно там… на столе… я не успел принять.
Я схватила две желатиновые капсулы, которые мирно лежали на столешнице.
— Нет, — взвизгнула Лиза и попыталась мне помешать, — он должен сказать, где моя дочь, или пусть подыхает!
— С ума сошла! — возмутилась я. — Он нам нужен живой и здоровый! Иначе все нити будут оборваны.
Лиза передернула плечами, я протянула графоману пилюли.
— Глотайте.
Мерзкий покорно сунул в рот лекарство, потом вдруг сказал:
— Но оно же сладкое!
— Рада за вас, — я решила наладить контакт, — вы можете говорить?
— Хочу спать, — прошептал Владимир, — голова кружится.
— А теперь постели ему простынку и взбей подушку, — съязвила Лиза.
Я помогла Владимиру встать, отвела его в комнату, уложила на диван и вернулась на кухню. Лиза сидела, положив голову на сложенные на столе руки.
— Позаботилась о гниде? — глухо спросила она.
Я открыла шкафчик под мойкой, нашла там почти лысый веник, грязный совок и стала заметать останки рукописи.
— Еще и убираешься, — закашляла Лиза.
— Хочешь найти Варю? — спросила я.
Лиза подняла голову.
— Издеваешься?
— Конечно, нет. Но только ты сделала огромное количество ошибок. Зачем сожгла рукопись?
— В отместку! Он не сказал, где девочка!
Я ссыпала обгорелые обрывки в помойное ведро.
— Владимир написал роман! Ни в коем случае нельзя было сжигать его труд!
Елизавета выпрямилась.
— Он сумасшедший. Но какой-то непонятный, психи они ведь всегда психи! А Володя, когда у нас разгорелся роман, был милым, нежным, очень заботливым…
Лиза стала рассказывать, я поставила веник на место. Все равно из квартиры нельзя уйти, пока Мерзкий не проснется, я буду слушать.
У Владимира не было денег, на его фоне Лиза казалась владелицей несметных богатств. Я-то уже знала, что ее финансовое положение было шатким, но она могла повести Мерзкого в ресторан, купить ему рубашку и заплатить за такси. Впрочем, по трактирам они не ходили — Лиза боялась встретить знакомых. Как правило, свидания протекали одинаково. Она приезжала к Володе, в двух шагах от дома Мерзкого находилась пиццерия, Гинзбург покупала там лепешку с сыром, а в супермаркете брала бутылочку недорогого вина, и парочка устраивала романтический ужин до полуночи. Юрий не очень-то занимался женой, он был не ревнив и поверил, что супруга ходит в фитнес-центр, зависает там на пять-шесть часов.
— Дорогой, мне надо хорошо выглядеть, — объясняла Лиза, — по жене люди судят о муже! А я стала расплываться, значит, нужны тренажеры, сауна, массаж, водорослевые обертывания…
— Хорошо, — устало кивал муж.
Гинзбург был очень занят и искренне обрадовался тому, что жена нашла себе применение, ворочает гантели — и счастлива. За день Юре приходилось общаться с таким огромным количеством народа, что вечером у него было только одно желание: тупо свалиться в кровать и уставиться в телик. Беседовать с Лизой не хотелось. До знакомства с Володей Елизавета встречала Юру на пороге, сама подавала ему ужин и щебетала:
