водка кошерно всегда.
– Давайте знакомиться, – предложил Семен Яковлевич. – Я Семен! – и протянул руку. Новый знакомый тряхнул ее коротко, после чего, выпив водки с чувством и пониманием, назвался Мойшей:
– Миша на русский манер.
– Так откуда у вас мои картины?
– Вы же не коренной москвич, верно? – вопросом на вопрос ответил еврей.
– Нет. Но по Википедии я москвич!
– На ваших двух картинах, которые я купил, нарисованы дворики города Седнева. Я родом из Седнева.
– Ох ты! – обалдел Слепак. – Мама моя дорогая!
– Я поэтому к вам и подошел, что мы оба родом из Седнева.
– Так мы земляки!
– Да, – подтвердил Мойша и выпил здоровенную порцию водки, опять ничем не закусив. – Я на Ленина жил. А вы?
– Напротив Георгиевской церкви!.. Я никогда еще не встречал никого из Седнева! – улыбнулся Семен Яковлевич, вглядываясь в лицо неожиданного знакомого.
– Не напрягайтесь! Не узнаете. Я уже в семьдесят втором репатриировался. Вы тогда еще ребенком были.
– Мне было четыре года.
– Ваша мама еврейка?
– Да, а что?
– Это важно.
– Все детство я проговорил на идиш. А сейчас совершенно забыл.
– Таки и я не бойко помню! Язык почти умер.
– Выпьем за Седнев? – предложил Слепак. – Отец заставлял меня рисовать только миноры. Я их нарисовал тысячи. Мы их продавали и жили на это… Давайте выпьем!
– Охотно это сделаю. Какую я могу найти причину, чтобы не выпить?
– Не знал, что религиозные евреи пьют! – признался художник, разливая по стаканам. – А вам не запрещено?
– Если еврея спросят, пить или не пить, еврей всегда ответит – пить! Все, что на земле, – все для человека. Еда, вино и солнце. Есть, конечно, исключения.
– Хорошо вам, евреям! – позавидовал Семен Яковлевич.
– Хорошо, – согласился Мойша и, выпив на посошок, засобирался домой. Художник, уже сильно поднабравшись, удерживать земляка не стал. Еврей дошел уже почти до дверей отеля, но вдруг вернулся: – А знаете что? Приходите ко мне часикам десяти утра в гости! – предложил.
– Так рано? – удивился Слепак.
– Завтра Шабат рано… А вам надо порешать проблемы.
– Какие проблемы? – удивился художник.
– Сами знаете!
– Не знаю.
– Знаете.
– А можно с другом?.. Я здесь с другом.
– Друг тоже болен?
– А я болен?
– Как сказать.
– Друг здоров.
– Вот и приходите один. Детей и жены не будет, а друг пока на массаж сходит. – Еврей выудил из кармана лапсердака блокнотик с карандашиком и, оторвав листочек, чиркнул на нем. – Мой адрес… Да, и приходите в брюках!
Мойша ушел, на сей раз не оборачиваясь, а Семен Яковлевич погрузился в ностальгические воспоминания детства, связанные с родным Седневом…
Он поставил будильник на девять, чтобы успеть позавтракать, и, улегшись в постель, скоро заснул.
Наутро, съев в ресторане омлет с салатом кацук, Слепак написал Птахину эсэмэс, в котором сообщил, что отлучится часа на три и что оставил ему на рецепшен свой ваучер на бесплатное посещение СПА… Сам сел в такси и прибыл по адресу на десять минут раньше договоренного. Во дворе дома, в котором проживал Мойша, группа разношерстных и разновозрастных людей что-то активно обсуждала на иврите, через каждые два слова сбиваясь на русский. Он обошел собрание сбоку и вошел в подъезд старого дома, совершенно запущенного. Поднялся один пролет, постучался в означенную квартиру и был впущен в нее вчерашним знакомым, который утром оказался гораздо любезнее, чем вечером. В квартире Мойши было чисто, но очень просто. Только в комнате, куда был приглашен Слепак, на полу лежал небольшой ковер, частью уходящий под письменный стол, за который уселся еврей. Семен Яковлевич приземлился в старое морщинистое кожаное кресло и с интересом разглядывал стеллажи с книгами на иврите, расположенные по всему периметру кабинета, от пола до потолка.
– Все книги на иврите?
– Да, конечно… Хотя вру, есть Толстой на русском.
– Лев?
– Он.
Ни чая, ни кофе предложено не было. Мойша опять пристально смотрел прямо в глаза Слепаку и казался гораздо старше, чем накануне. Молчание продлилось какое-то время, слегка затянувшись.
– У вас очень мило! – одобрительно кивнул Семен Яковлевич, нарушая паузу. – Хотя немного аскетично.
– Вам надо научиться играть на гитаре! – безапелляционно заявил еврей.
– Зачем? – От неожиданности художник чуть было не поперхнулся собственной слюной.
– Очень приятно научиться на чем-то играть. Например, барочная музыка отлично звучит в гитарном исполнении!
– Вы играете?
– Нет.
– Тогда откуда знаете?
– Мне так кажется.
На какой-то момент Слепак стал подозревать в Мойше человека минимум странного, а может, и не вполне здорового. Дурной какой-то земляк…
– Может быть, вам надо самому попробовать гитару?
– Мне не надо. У меня нет маяты в душе.
– А у меня есть?
– Определенно… Не хотите играть на гитаре – идите в политику! Или похудейте!
– В политику?! – изумился Слепак. – Вы мне советуете нырнуть в выгребную яму?!
– Почему же? – Мойша разгладил бороду. Его руки с длинными белыми пальцами были руками старика. А глаза сверкали по-юношески. – Вы могли бы помочь деятелям культуры доносить моральные принципы, чтобы они, в свою очередь, сеяли…
– У меня не слишком много принципов! – начал раздражаться художник. – И у меня есть профессия. Вы знаете. Кстати, я вешу много меньше, чем нужно. Я поправиться не могу, хоть врачи и советуют! А вы говорите – худей!
– Да-да, вы художник, – будто вспомнил еврей. – Хотите посмотреть свои работы? Они в другой комнате.
– Не особо.
– Вы уже тридцать лет рисуете. Не надоело?..
– Сорок… И не надоело!.. – Здесь Слепак неожиданно задумался. Мойша ему не мешал, старательно чесал ухо. – Осточертело, боже, как все осточертело! – неожиданно признался себе Семен Яковлевич.
– Вот и я говорю – займитесь чем-то другим. Если что-то осточертело – значит, ваше ведро с этим чем-то опустело. А ведро нам дарят. Мы никакой заслуги за это ведро не имеем. И никто не знает, сколько в нем налито. До краев или на донышке. Согласитесь, малоприятное занятие – скрести по пересохшему жестяному дну.
– Но как мне заняться чем-то новым, если мне уже пятьдесят два года?
– А мне семьдесят два, и я все время учусь. Чем дальше учусь, тем все больше нового надо учить.
– Чему же вы учитесь, позвольте спросить?
– Я учусь лучше понимать, чего от меня хотят там, – еврей указал белым пальцем в потолок.
– Я агностик. Вы хотите, чтобы я крестился, или как там еще? И, типа, тогда все мои душевные мучения закончатся?
Здесь еврей так засмеялся, так захохотал громко и с задором, показывая отличные белые зубы, что Слепак почувствовал себя школьником, обоссавшимся перед своими одноклассниками. Он хотел было подняться, чтобы уйти, но с первого раза глубокое кресло не отпустило.
– Не обижайтесь, прошу вас! Мой смех к вам отношения
