с мужскими гениталиями, присланную ему в качестве сувенира. Поохали-поахали, решили примерно наказать сутенера Петрушу – выставить негодяя на бабки, но галерист Вадик, человек широких сексуальных взглядов, особо сильно напрягаться на этот счет не стал: у него в постели и не такие бывали…
Пир разврата с танцами под цыган облегчения не принес – наоборот, всю последующую неделю Семен Яковлевич маялся еще больше, и совершенно уединившемуся в загородном доме художнику становилось тоскливее. Даже еду он заказывал домработнице через эсэмэс. Ему было тягостно, как будто все зубы ныли одновременно и не переставая, и лишь алкоголь немного исправлял неизвестное науке состояние. Приходилось выпивать по нескольку бутылок вина в день, что Слепак расценивал как еще более дурной знак. Он никогда много не пил, едой не увлекался, придерживаясь здорового образа жизни, – а здесь состояние, близкое к определению «пьянство»… Жить художнику, несмотря на отчаянную маету, хотелось, и он прекратил эксперименты с алкоголем, решив мучиться на сухую. Выхода не было…
А недавно ему попалась книга Ломброзо, в которой тот описывал причуды и отклонения гениев. Кто-то писал книги, сидя в ванне с осенними листьями, кто-то ваял скульптуру голышом с павлиньим пером в заднице, один математик даже втыкал себе в плечо иголки, и только после этого ритуала его сознание расширялось и он совершал великие открытия… Но напугало Семена Яковлевича то, что было куда страшнее причуд творческих натур. Ломброзо описывал, что огромное количество этих великих граждан мира всех времен и народов закончили свои дни в полной домашней изоляции, страдая паническими атаками, будучи при этом психически как бы здоровыми людьми. Многие по двадцать лет, до самой смерти, не выходили из квартиры, общаясь с внешним миром через близких – если таковые были… Слепак так сильно испугался, что сам перестал выходить на улицу, и хотя панических расстройств у себя не наблюдал, но готовился к ним. Он перестал отвечать на телефонные звонки и даже пищу принимал неохотно.
Через две недели к нему прорвался друг, галерист Птахин, и уже на входе в каминный зал принялся вербовать Слепака на путешествие:
– Поедем, Сеня, в горы кататься на лыжах! В Альпы! Будем пить на солнышке глинтвейн, ты станешь волочиться за девушками, а я…
– Отстань, Птахин! Тебя в гости никто не приглашал! Поди прочь!
– А под парусом походить? – не унимался друг. – Рыбалка, свежая рыба, ветер! Возьмешь себе юнгу с сиськами!
– У тебя же морская болезнь! Заблюешь все Средиземное море! И вообще – чего пристал?! Может быть, я умираю!
– Да ты здоровее всех живых!
– И здоровые умирают, осмелюсь тебе доложить! Стоишь в скверике с собачкой, воздухом дышишь, ничего тебя не волнует, и бац – ты уже мертвый валяешься мордой в клумбе.
– Ну прекращай, прекращай это нытье, Сеня! Погубишь себя! Поедем тогда в Израиль, в Храм гроба Господня заглянем, там у меня знакомый араб, его семья держит ключи от Храма пару столетий! Заедем в Вифлеем, потом в Эйлат, покупаемся, поедим баранинки халяльной… Ты хоть был в Израиле?
– Нет… А чего я там забыл? Там палестинцы ракеты запускают! И я агностик!
– Да хрень это все, Сеня: у палестинцев не ракеты, а петарды. Пока еще никого не убило! Израиль – самая безопасная страна в мире! А женщины там – у тебя крышак снесет!.. А агностик ты или гностик – всем пофиг!
Птахин еще минут двадцать упоенно перечислял достоинства и радости ближневосточного государства, а Слепак вдруг осознал, что слово «Израиль», так часто упоминаемое галеристом, не вызывает у него отрицательных эмоций, как Альпы, например, скорее даже наоборот. Ему представлялся светлый, солнечный город Иерусалим, столица всех религий, утреннее пение муэдзинов, восточный базар с невероятными запахами, женщины с печальными оливковыми глазами и…
– Поехали! – согласился Семен Яковлевич.
– Что? – осекся на полуслове Птахин.
– Заканчивай пропаганду! Я еду!
…Друзья поселились недалеко от Тель-Авива, в городке Герцлия, в очень приличном отеле. Они искупались в море и сходили в хороший ресторан с прекрасным местным вином. Договорились, что завтра посетят Иерусалим, взяв гида и арендовав мини-вэн с водителем.
И нанятый гид, еврей Жора Лифшиц с огромным крестом на волосатой груди, водил их без устали по достопримечательным местам, с упоением рассказывая разные истории и предания. У Жоры везде были концы, и художника с галеристом всюду пускали без очереди. Обедали в известном ресторане, где все блюда готовились из курицы. Потрошки, отдельно рагу из сердечек и печенок, крылышки в разных соусах, куры копченые и гриль, куриные язычки в сладком соусе. Было вкусно и приятно. А вино «Шато Голан» даже порадовало.
А потом они на ослах поднимались в гору, где на стенах ущелья расположился, будто прилепленный к каменным стенам, православный монастырь. Настоятелем там служил американец, отец Фокий, длинный и худой, как жердь, который на ломаном русском рассказал о своей великой мечте быть похороненным – настоятель показал пальцем на люк типа канализационного – в бункере, где покоятся его собратья по вере.
– И сколько там ваших? – поинтересовался Птахин.
– Шестьсот двадцать три черепа!
– Ясно.
Для Семеня Яковлевича все эти желтые черепа выдающихся монахов, мощи отшельников, бункеры с костями, образа святых были лишь культурной составляющей мирового искусства, никак не более того, так как он был, как уже известно, агностиком.
На какое-то время маята отпустила душу Слепака, и он было возрадовался возможному исцелению, но к вечеру хворь вернулась с удвоенной силой. Художник сочно выругался и в шортах цвета хаки и майке с коротким рукавом спустился из гостиничного номера в бар, где, заказав бутылку виски, принялся уничтожать ее с огромной скоростью.
На третьей порции Семен Яковлевич увидел в противоположном углу пристально смотрящего на него, не отрывая своих черных глаз, немолодого еврея в лапсердаке, с седой бородой до груди. Неприбранный, в несвежей рубашке, он продолжал волновать сердце Слепака своим пронзительным взглядом. Турист из России жестами предложил хасиду, или кто он там, присоединиться к бутылке «Блэк Лейбла» для ее совместного распития. Еврей поднялся из кресла и уверенным шагом перебрался на диваны к Семену Яковлевичу.
– Господин Слепак? – спросил незнакомец, чем сильно удивил пьянеющего постояльца.
– Да… А вы кто?
– У меня есть две ваши картины.
– Ах вот оно что! – обрадовался Семен Яковлевич. – Вы коллекционер?
– Нет-нет! – замахал руками еврей. – Я коллекционирую только книги! Определенного содержания.
– Так откуда у вас мои работы? Кстати, выпьете? – он подозвал официанта. – Неплохое виски…
– Нет-нет! – опять замахал руками новый знакомый, когда официант попытался налить ему в принесенный бокал. – Я выпью водки!
– Конечно! – обрадовался Слепак и распорядился принести холодную русскую. – Не любите виски?
– Не кошерно.
– А водка?
– А
