Кимберли обвивает руками мою шею и набрасывается на меня со свирепым поцелуем, заставляя потерять равновесие и упасть на матрас.
Я лежу на спине, а она на мне всем телом, небрежно целуя, словно ждала этого долгое время.
Моя рука обнимает ее, и я возвращаю поцелуй. Попробовать себя на ее языке самое возбуждающее, что я делал в своих недавних воспоминаниях.
Официально это лучший сон на свете.
Мы целуемся, кажется, целую вечность, целуемся, как голодные животные, будто в тот момент, когда я проснусь, наступит конец света.
Это, вероятно и произойдет, не так ли?
В тот момент, когда я открою глаза, я не увижу ее зелень, не почувствую ее вкус на своем языке или не вдохну ее глубоко внутри себя.
Я закрываю ей глаза рукой, медленно стирая ее из памяти, заставляя исчезнуть.
Она не сопротивляется, даже когда ее тело дрожит над моим. Вместо этого она шепчет мне в губы:
— Что с нами произошло, Ксан?
— Не говори. Не разрушай это.
Я переворачиваю нас так, чтобы она оказалась подо мной, маленькая, красивая и готовая к тому, чтобы ее взяли.
— К черту все это. Я пойду до конца.
— До конца?
— Да, Грин. Я собираюсь трахнуть тебя жестко, быстро и грязно. Я буду ненавидеть себя за это и пожалею, что не могу надеть веревку на шею, когда проснусь, но знаешь что? — я наклоняюсь, прикусывая ее мочку, прежде чем бормочу: — Это того стоит.
— Подожди. — она кладет свои тонкие руки мне на плечо. — Проснусь?
— Я не хочу просыпаться.
— Ты уже проснулся. — ее глаза расширяются. — Это не сон, Ксан.
— Так говорят сны.
— Нет. Мы...
Дверь распахивается, прерывая ее.
— Ксан! Ахмед говорит, что я могу съесть пирожные и... — рыдания Кириана обрываются на полуслове, и его глаза увеличиваются вдвое, когда он смотрит на нас, а затем ухмыляется. — Привет, Кимми. Ты не говорила, что останешься ночевать у Ксана.
— Ой, черт, — бормочет она, прячась подо мной и натягивая на нас одеяло.
— Что вы делаете? — он спрашивает.
— Э-э... боремся. Это похоже на специальную борьбу.
Она с трудом подбирает слова.
— Могу я присоединиться? — ухмылка Кира огромна, когда он трусит в нашу сторону.
— Нет, Обезьянка. — она неловко улыбается. — Мы сейчас выйдем, хорошо?
— Я хочу присоединиться. Почему вы боретесь без меня?
Он хватает меня за предплечье, его крошечные ручки сжимают мои мышцы, которые все еще напряжены от того, как я прижимаю свое тело к ее.
Нет.
Черт возьми, нет.
Я протягиваю руку и щиплю ее за щеку, и... она не исчезает.
Почему, черт возьми, она не исчезает?
Потому что она настоящая, придурок. Очень настоящая.
Я не пьян и не сплю, пока Коул и Эйден сидят там в качестве демонов-хранителей.
Кимберли вздрагивает, прежде чем прошептать:
— Для чего это было?
Доказательство того, что я облажался.
Глава 18
Кимберли
— Где мои пирожные?
Голос моего младшего брата отвлекает меня от мыслей. Я была слишком сосредоточена на Ксандере, чтобы обращать на него внимание.
Он стоит за прилавком, снова режет пирожные на крошечные кусочки и вновь выходит из себя.
С тех пор как Кириан прервал нас этим утром, Ксандер оттолкнул меня, будто у меня заразная болезнь, и ни разу не посмотрел мне в глаза.
Он схватил свою одежду и умылся в другой комнате, взяв Кириана с собой.
Я даже не помню, как принимала душ. Все, что я помню, это дурное предчувствие, когда я оделась и чувствовала каждое его прикосновение, словно оно было выгравировано на коже.
Его язык, его руки. Черт, мой рот все еще болит от того, как он трахнул его и полностью овладел мной.
Затем он оттолкнул меня.
Затем сон, как он это называл, закончился.
Я стараюсь сохранять спокойствие, чтобы не было срыва, но чем дольше он избегает меня, чем больше я прикасаюсь к своему запястью, тем сильнее становится зуд, и я не хочу, чтобы этот зуд вышел на поверхность. Ни сейчас, никогда-либо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Ксандер не разговаривает со мной уже тридцать минут, и всякий раз, когда он случайно встречается со мной взглядом, он замирает на секунду, прежде чем покачать головой и отвернуться.
Услышав слова Кириана, он улыбается и ставит тарелку перед нами. Я протягиваю руку и бросаю кусочек в рот, позволяя насыщенному шоколадному вкусу занять мысли. Кириан ухмыляется, с удвоенной энергией набрасываясь на пирожные.
Я не осознаю, что ела с ним, пока мой рот не становится слишком сладким.
Черт. Это по меньшей мере пятьсот калорий с утра.
Тем не менее, я не чувствую себя плохо из-за них, как обычно. Наверное, потому что мамин голос сейчас не звучит в голове. Я не слышу, как она ругается, и не вижу цифр веса.
Единственное, что занимает мои мысли, это человек, стоящий за прилавком, наблюдающий, как Кириан ест, и полностью стирающий меня, словно меня не существует.
Никогда не думала, что настанет день, когда я буду ревновать Кириана, но это день настал.
— Ксандер, — шепчу я его имя, будто не должна была его произносить.
Как и раньше.
В течение многих лет он огрызался на меня за то, что я произносила его имя, но не прошлой ночью. Прошлой ночью ему нравилось, как прозвучало его имя на моих губах. Прошлой ночью он смотрел на меня по-другому, когда я называла его так, как мне всегда нравилось называть его — Ксан.
Его челюсть сжимается. Он зол, потому что стирал меня, а я предупредила его, что существую прямо здесь, у него на глазах.
Он ничего не говорит.
Я наклоняюсь, говоря ближе к его лицу. Он пахнет свежестью с оттенком мяты и бездонного океана.
— Я с тобой разговариваю.
— А я нет, — произносит он так небрежно.
Я собираюсь сказать что-то еще, когда Льюис Найт спускается по лестнице. Я вздрагиваю, понимая, что мы с Ксандером могли быть шумными, пока его отец был дома.
Потом вспоминаю, как Кир вошел к нам — что было намного хуже. Борьба? Действительно? Конечно, я могла бы придумать что-нибудь получше. Надеюсь, мы не оставили шрамов на всю жизнь моему младшему брату, и он верит в историю борьбы.
Льюис собирается направиться прямо к двери, но останавливается, заметив нас. Редкая улыбка появляется на его лице, когда он приближается к нам.
— Привет, мужчина. — он хватает салфетку и вытирает шоколад с щеки Кириана.
— Совершенно, верно, дядя. — Кир ухмыляется, показывая свои растущие зубы. — Я мужчина. Расскажи об этом всем остальным.
И Льюис, и я улыбаемся.
Но не Ксандер. Он поворачивается к нам спиной, возясь с кофеваркой. Его жесткая, напряженная спина, которая, кажется, вот-вот готова вырваться из футболки.
— Как ты, Ким? — Льюис спрашивает меня с теплым выражением лица, еще одна вещь, которую так нетипично для него показывать.
Он известен как влиятельный политик со строгими решениями. Вот почему он так хорошо ладит с отцом Сильвер.
Несмотря на свою среднюю внешность, он обладает красноречивым языком и харизмой, которая в десять раз компенсирует внешность. Возможно, Ксан пошел в него только по форме глаз. По форме, которая так похожа на форму глаз Кириана.
Я всегда шутила Ксандеру, когда мы были детьми, что Кириан похож на него, а не на меня.
Подождите.
Нет. Я качаю головой. Это абсолютно невозможно.
Уходите, глупые мысли.
Я притворно улыбаюсь.
— Я в порядке, спасибо.
— Как Кэлвин и Джанин?
Какого черта ты спрашиваешь о них? Я знаю, почему. Потому что они всегда были в некотором роде друзьями, особенно папа и Льюис; они вроде как выросли вместе, учились в одной школе, в одном университете и в одном чертовом мире.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Однако сейчас мой разум движется в совершенно неправильном направлении.
— Х-хорошо.
Ксандер оглядывается на меня, как только я заикаюсь, его брови сведены, затем он переключает свое внимание на Кириана, который совершенно не замечает напряжения, повисшего в воздухе.
