— Секс, наркотики, а теперь и насилие. — Тил смотрит на Ронана сверху вниз, как на бездомного, грязного пса. — Какое очарование.
Поскольку он находится рядом со мной, я замечаю изменение в его поведении, то, как его тело наклоняется вперед, будто для борьбы, но он ухмыляется, показывая зубы.
— Рад быть развлечением, ma belle — красавица.
— Развлечением? — она закатывает глаза. — Больше похоже на зону военных действий.
— Тогда тебе следует укрыться, а?
— Ты в порядке?
Эльза отходит от Эйдена и достает из рюкзака салфетки, чтобы вытереть кровь со рта и носа Ронана.
Тил надевает наушники и неторопливо двигается посреди всего этого беспорядка, словно этого не существует. Затем садится на диван, недвусмысленно говоря, что потеряла интерес к этой сцене.
В любом случае, я понятия не имею, почему она здесь.
Пока Эльза вытирает лицо Ронана, левый глаз Эйдена дергается, а это значит, что его внутренний демон вот-вот выйдет наружу.
Просто чтобы быть придурком, я говорю:
— Что насчет меня, Эльза? Он испортил мне лицо.
— Не ты. — она не отрывает своего внимания от Ронана.
— И не он тоже. — Эйден тянет ее за руку и швыряет салфетки в грудь Ронана.
Последний ухмыляется.
— Но мне нравятся мягкие руки Элли.
Эйден одаривает его насмешливой улыбкой.
— Уверен, тебе также понравится могила, которую я для тебя выкопал. Я делаю ее красивой и уютной.
— Почему не я? — я спрашиваю Эльзу. — Ты ведешь себя так, будто не знаешь?
Она складывает руки на груди, пригвоздив меня хмурым взглядом, как строгая учительница.
— Я не знаю.
— Не могу в это поверить. Ты такой самонадеянный ублюдок.
Я одариваю ее самодовольной ухмылкой.
— Я бы, наверное, лучше воспринял комплимент, если бы мы поместили его в контекст.
— Ким притворилась, что у нее грипп, чтобы она могла сбежать от тебя сегодня. Она даже не отвечает на мои звонки или сообщения.
Ронан смотрит на меня так, словно хочет сказать: Я же тебе говорил.
Я сопротивляюсь желанию пихнуть его.
— Как я уже говорил, я не ее опекун.
— Тогда перестань сбивать ее с толку, черт возьми, — огрызается Эльза. — Оставь ее в покое, чтобы она могла начать свою жизнь без твоей грязи.
— Жаль, что ты не можешь указывать мне, что делать. — я машу им. — Я ухожу.
— Ты просто трус! — Эльза кричит мне в спину. — Ты никогда ее не заслужишь.
Я бросаю на нее взгляд через плечо, когда Эйден удерживает ее на месте, обхватив обеими руками за живот, в то время как она безуспешно пытается освободиться.
— Мы согласны на это, — говорю я, а затем выхожу в ночь.
От холодного воздуха по коже бегут мурашки. Мое лицо немеет, а морозный воздух проникает до костей.
Я останавливаюсь перед своей машиной, достаю сигарету и закуриваю. Дым действует как транквилизатор мгновенного действия. Я ненадолго закрываю глаза, наслаждаясь острым вкусом.
У меня есть выбор: либо выпить, либо подраться.
Или я могу сделать и то, и другое.
В конце концов, у меня ограниченное время, пока меня не отправят туда, куда отец сочтет нужным. Мне восемнадцать, и я мог бы уйти сам, но куда бы я пошел?
Может, мысль об одиночестве раздражает меня больше, чем отсутствие роскошной жизни.
Я могу представить себя через десять лет, веселящимся, дерущимся и пьющим. Или, может, меня не будет в живых через десять лет, потому что меня убьют в одном из боев.
Или из-за того, что я утопил свою печень в алкоголе.
Мой телефон вибрирует.
Я оставляю сигарету во рту, доставая мобильник.
Паразит в моей груди немедленно набирает скорость. Как будто я нахожусь в мрачном мире, а потом врывается она в виде искры.
Искра, которую я медленно убивал — одновременно убивая и себя.
Это сообщение.
Кимберли: Хотела бы я, чтобы ты никогда не был моим другом. Хотела бы я, чтобы ты никогда не говорил мне, что будешь рядом со мной. Хотела бы я, чтобы ты не знал так много обо мне и все равно предпочел не быть со мной. Хотела бы я, чтобы никогда не было ни меня, ни тебя, ни нас.
Мои губы приоткрываются, а сигарета почти падает на землю, пока я читаю и перечитываю текст.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Нет.
Нет, она этого не сделала.
Я набираю ее. Она не поднимает трубку. Я пинаю машину и не останавливаюсь, чтобы подумать о боли, пока печатаю.
Ксандер: Возьми, блядь, трубку, Кимберли.
Ответа не следует.
Ксандер: Я не жалею, что встретил тебя. Я никогда не жалел.
По-прежнему без ответа.
Черт!
Я выбрасываю сигарету и прыгаю в свою машину, возвращаясь домой на скорости, на которой раньше никогда не ездил.
Я прибываю ровно через пять минут. Все время я продолжаю звонить ей.
Потом я звоню Киру, и он говорит, что проведет ночь со своим другом.
Это заставляет меня ударить по рулю, как только я вешаю трубку. Он был ее равновесием и тем, на кого она смотрела, когда ее поглощали эти разрушительные мысли.
Теперь, когда его нет рядом, ее ничто не останавливает.
Не смей, Грин. Не смей, блядь, так поступать.
Я сворачиваю на подъездную дорожку к дому Рид и выбегаю, не потрудившись закрыть дверцу Порше.
Я не притворяюсь невежественным, когда набираю код их дома. Я видел, как она вводила его тысячу раз. Кроме того, Кир часто забывает код, и мне приходится ему помогать.
Никто не приветствует меня, когда я захожу внутрь. Эта сука Джанин, должно быть, у себя в студии, а Мари, наверное, крепко спит.
Я вновь набираю код, отключая сигнализацию, затем поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Что-то такое у меня в груди с тех пор, как я прочитал ее сообщение. Что-то нездоровое, темное и такое чертовски неправильное.
Не смей.
Не смей.
Не смей.
Я останавливаюсь у ее комнаты, пальцы неуверенно толкают дверь, открывая ее.
Не было дня, чтобы я забыл, где ее комната, или как мы вместе сидели и смотрели шоу, или как она рассказывала мне анекдоты, которые не были смешными, но я все равно смеялся, потому что выражение ее лица было очаровательным.
Тот факт, что я возвращаюсь сюда при таких обстоятельствах, подобен удару прямо в пах.
— Кимберли.
Ее имя застревает у меня в горле, когда ноги медленно волочатся по полу.
Ответа не следует.
— Я вхожу.
По-прежнему без ответа.
Я вхожу в ее комнату, и никого. Только ее застеленная кровать и открытый шкаф, набитый зеленой одеждой.
Вместо того чтобы вздохнуть с облегчением, я не могу дышать. Мои легкие горят, когда я направляюсь в ванную, странное предчувствие говорит мне, что она там.
— Кимберли?
Я зову в беспомощной попытке получить ответ. Или звук.
С ее стороны сойдет все, что угодно.
Я волочу ноги ко входу, и передо мной материализуется наихудший сценарий.
Кровь.
Так много крови.
Кимберли сидит на полу возле унитаза, прислонившись спиной к стене, ее окружают пакеты с чипсами, таблетками и бутылкой алкоголя.
Ее голова склонена под неловким углом, а зеленые пряди наполовину скрывают выражение ее лица.
Мои глаза устремляются прямо на кровавый след, пропитывающий ее пижаму и плитки под ней.
Так много крови.
Одна из ее рук держит лезвие, а ее ранее покрытое шрамами запястье теперь разрезано, кровь сочится по всей белой плитке.
Я бегу к ней, громко ругаясь, как сумасшедший, и хватаю по дороге полотенца.
Первое полотенце впитывается сразу после того, как я его заворачиваю, поэтому добавляю еще одно. Затем что-то блестит в ее порезанной руке.
Окровавленный браслет свисает с ее пальцев.
Я почти ломаюсь от этого. Это браслет, который я подарил ей на одиннадцатый день рождения. Последний подарок, который я ей сделал, который, как я думал, она выбросила.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я выталкиваю эту мысль из настоящего и кладу два пальца на точку пульса на ее шее, продолжая давить на запястье.
