С самого утра сплошная неразбериха.
Или, может, моя жизнь с самого начала сплошное дерьмо, и я только начинаю это понимать.
Мы с отцом поговорили о реабилитации — секретно, конечно, потому что он не может рисковать, чтобы его политические враги или пресса узнали, что его сын неудачник.
Очевидно, я отказался. Потом он напомнил мне о проблемах мамы с алкоголем и о том, что я становлюсь похожим на нее.
Поэтому я ответил, что хотел бы остаться со своей мамой, ее алкоголизмом и психическими проблемами, а не с ним.
Он странно посмотрел на меня, что заставил меня немного пожалеть о, сказанном, а затем ушел.
Я не должен жалеть отца; он должен жалеть меня. Он разрушил мою жизнь многими способами, и я даже не имею в виду с мамой.
Он сделал что-то гораздо худшее, что медленно, но верно разрушало мою жизнь.
В конце концов, он Льюис Найт. Если он сможет пережить допрос в парламенте, он сможет пережить своего сына.
Потом я вроде как попытался избить Коула и Эйдена за то, что они позволили Кимберли прийти в мою комнату той ночью и спровоцировали все дерьмо. У меня нет никаких сомнений в том, что они являются причиной этого.
Коул просто рассмеялся и сказал:
— Значит, что-то все-таки произошло.
Эйден ухмыльнулся, как гребаный псих, и похлопал меня по спине.
Я был слишком пьян, чтобы ударить их, так что все закончилось полу ударами.
Они могли бы подготовить почву, но я тот, кто поцеловал ее, завладел ее языком, поглотил ее, как изголодавшееся животное, а затем трахнул ее рот, словно он всегда принадлежал мне.
Мои внутренности сжимаются при мысли, при воспоминании, при мысли о том, что, черт возьми, я натворил.
Я солгал ей.
Я никак не могу притвориться, что этого не было. В течение трех дней эта ночь все, о чем я думал.
Я могу солгать себе и сказать, что со временем все пройдёт, но, как и все мои воспоминания о ней, они просто усилятся, и все, чего я захочу, это ворваться в ее комнату и повторять это вечно.
Пошел ты, извращенный разум. Ты должен сгореть вместе с Коулом.
Как будто моя неделя еще не была полным дерьмом, я также сижу не с кем иным, как с главным ублюдком, убийство которого я замышлял уже некоторое время.
Мы с Ронаном в The Meet Up, потому что капитан назначил встречу команды. Я готов ко всему, что помешает мне действовать в соответствии со своими импульсами.
Я мог бы выпить по дороге сюда, но только раз. Я не настолько схожу с ума, чтобы не признать, что этот ублюдок, Коул, подставил нас.
Ронан ухмыляется, как гребаный идиот, сидя напротив. Я сжимаю кулак, в желании повалить его.
— Давно не виделись, Найт. Ну, знаешь, отдаленно трезвого Ксандера.
— Пошел ты, Астор.
Я смотрю куда угодно, только не на него.
The Meet Up это небольшой коттедж, принадлежащий Эйдену, с прямым выходом в лес и озером на заднем дворе. Он уютный, оформлен в теплых деревянных тонах. Мы вчетвером всегда приезжаем сюда, сбегая от своих семей. Есть что-то освобождающее в избавлении от наших ограничений, наших имен и фамилий и всего того дерьма, которого от нас ожидают.
Нас учили, кем мы должны стать, прежде чем мы узнали, каково это быть детьми. Наверное, поэтому мы никогда не были настоящими детьми.
Молодые в телах. Взрослые в умах.
Помню, как Эльза впервые привезла сюда Кимберли. Она смотрела в пространство с удивлением в зеленых глазах. Такой же взгляд у нее бывает, когда она читает свои книги и смотрит драмы.
В течение многих лет я старался отделить ее от компании, потому что, если бы она сблизилась с моими друзьями, она бы сблизилась со мной, а я не мог этого допустить.
Пока я все не испортил.
Возможно, я игнорировал ее последние несколько дней, но она единственная, кого я видел. Единственная, за кем я наблюдал. Единственная, кто существует в море размытых существований.
Есть люди, а есть она. И она всегда ярко сияет среди них.
— Почему ее не было сегодня, Найт?
— Я не ее гребаный опекун.
Я взял за правило не смотреть на нее сегодня, если не считать того времени, когда она забирала Кириана. Я наблюдал за ним, а не за ней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ты прав, я должен навестить и спросить сам. — он ухмыляется. — В конце концов, мы встречаемся.
— Или я могу надрать тебе зад, — улыбаюсь я в ответ.
— Отлично. Выплесни всю эту энергию наружу. Чем быстрее ты закончишь, тем скорее я поеду к ней.
— Что, черт возьми, с тобой не так, Астор? С каких это пор ты так сильно о ней заботишься?
— Раз тебе не все равно, mon ami — мой друг. Я за замученных героинь.
У меня вырывается вздох.
— Это не то, что ты думаешь.
— Тогда скажи мне.
Я подумывал об этом с тех пор, как он начал придуриваться из-за всей этой ситуации. В конце концов, Эйден и Коул знают. Я рассказал Эйдену только в пьяную ночь, а Коул понял сам.
У Астора, однако, длинный язык. Если он узнает, узнает и она, а мое душевное состояние на нуле, чтобы справиться с этим.
— Ты ей расскажешь. — я поднимаю плечо.
— Если это касается ее, то, черт возьми, я ей расскажу. — он делает паузу. — Attend une seconde — Подожди секунду. Остальные знают?
— Да.
— Какого черта, Найт? Я рассказываю тебе все свое дерьмо.
— А я не публикую это в Daily Mail, в отличие от тебя, ублюдок.
— Ну, раз уж мы об этом. — он улыбается своей невинной, но тайно злой улыбкой, когда встает. — Я рассказал ей о реабилитации, отъезде из страны и о том, что ты всегда наблюдаешь за ней.
— Что. За. Черт.
Он оглядывается на меня.
— Знаешь что? Я забираю ее, Найт. Все кончено.
В одно мгновение я сижу, в следующее вскакиваю, падаю вместе с ним на пол и начинаю бить его. На этот раз он борется со мной. Мы катаемся и бьемся друг с другом. Стол падает, и что-то разбивается, но мы не останавливаемся.
— Ты должен быть моим другом, моим блядь другом. — я бью его кулаком.
— А ты должен быть лучше, чем ты есть. — он ударяет меня.
Не знаю, как долго мы бьемся, но этого достаточно, чтобы я перестал чувствовать свои удары, а рот и нос Ронана стали окровавленными. Я, наверное, тоже истекаю кровью, учитывая боль на нижней губе.
Мы падаем на ковер, лежим бок о бок, тяжело дыша в тишине комнаты.
— Я просто разочарован в тебе, — говорит Ронан самым серьезным тоном, который я когда-либо слышал от него. — Я ненавижу видеть, как ты причиняешь ей боль и страдаешь в ответ. Кто ты, черт возьми, такой? Мазохист?
Я смеюсь, но смешок невеселый.
— Возможно, да.
— Твоя мать ушла, потому что твой отец причинил ей боль. Как ты можешь повторять этот цикл, connard — мудак?
— Поверь мне, это не одно и то же.
— Как это?
Я вздыхаю, собираясь сдаться и просто выпустить все это наружу. Возможно, я и вырос с Эйденом и Коулом, но Ронан мне ближе всех. Мы всегда тянулись друг к другу, как Эйден и Коул. Такова природа. И с тех пор, как Ронан рассказал мне свою смертельную тайну несколько лет назад, я стал с ним ближе, чем когда-либо прежде.
Единственная причина, по которой я не раскрыл ему секрет, заключается в том, что, в отличие от меня, он действительно не держит рот на замке.
Прежде чем я успеваю продолжить эту безумную идею, дверь открывается.
Эйден и Эльза заходят внутрь, обнимая друг друга, в то время как Тил идет рядом. Мы смотрим на них вверх ногами, учитывая наше положение.
У меня сжимается грудь, когда я обыскиваю их сзади и не вижу никаких ее следов.
Не то чтобы я хотел ее увидеть.
Лжец.
Ты чертов лжец.
Мне нужно выпить прямо сейчас.
— Черт, я пропустил бой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Эйден выглядит искренне огорченным. Мудак.
Ронан встает первым и протягивает мне руку. Я хватаюсь за него, поднимаюсь на ноги и вытираю нижнюю губу большим пальцем.
— Где этот ублюдок Нэш? — я спрашиваю.
— Занят. — Эйден указывает на нас. — Во что бы то ни стало, не останавливайтесь из-за нас. Мы можем повторить?
