В лифтах он нажимал на кнопку остановки и прижимал меня к стене, целуя так, как будто это был последний раз, когда он когда-либо собирался целовать кого-то. Я льнула к нему, желая большего, чем просто поцелуй. Он вел себя так же, когда мы находились на лестничных пролетах; он подталкивал меня спиной к стене и целовал отчаянно и страстно. Он даже доходил до прокладывания дорожки из поцелуев на моей шее и нежно покусывал верхнюю часть грудей, после чего отступал с улыбкой на лице. Этого было недостаточно для меня.
Я не желала останавливать его. Это заводило меня абсолютно каждый раз, и всякий раз, когда он отпускал меня, я понимала, что хочу большего. Но он никогда не заходил дальше, чем страстный поцелуй или легкое поддразнивание, и так или иначе это делало все только намного хуже, чем если бы мы фактически занимались сексом. Его поцелуи, прикосновения, их было недостаточно.
Когда я отправила Селену обратно в Мэриленд, то гордилась собой. Я гордилась тем, что справилась со своей похотью и эгоизмом, чтобы добиться того ради чего приехала сюда. Но теперь, такое ощущение, словно я возвращаюсь обратно к своему обещанию, данному самой себе.
Мне просто необходимо отвергнуть его. Мне необходимо выражаться ясно и прямолинейно. Мне необходимо потребовать от него не прикасаться ко мне.
– Итак, это будет концом пути для двоих из вас, – сказал он, когда встал перед группой. – Тот, кто получит самые низкие оценки за итоговый экзамен зимней сессии, будет отсеян. Я поздравил бы прямо сейчас вас, кто бы вы ни были, за то, что пробились так далеко, но проигрыш – ничто по сравнению с поздравлениями любого из вас.
Он обошел свой стол и сел. Достав свою красную ручку, он начал оценивать наши экзаменационные работы. После трехчасового ожидания этого гребаного решения, мы все были истощены и желали уйти, однако нам необходимо знать, попали ли мы в заключительную группу из двенадцати человек.
Вивиан протянула мне попкорн, но я покачала головой ей в знак отказа. Однако Аттикус протянул руку и схватил горстку.
– Шесть шотов за то, что это парень в галстуке-бабочке, – сказал Аттикус, и парень обернулся и уставился на него.
Аттикус пожал плечами и продолжил есть попкорн.
– Десять за то, что это парень с шарфом, – прошептала Вивиан, – тот с сережкой в стиле 80-х годов.
– Кто-нибудь из вас знает чьи-либо имена? – я посмотрела на них.
– Нет, – ответили они оба.
– Зачем напрягаться, если он в любом случае выгонит их? Помните ли вы чье-либо лицо, кто уже был изгнан из этого класса? – спросила Вивиан.
– Как только определятся эти двенадцать студентов, я стану учиться с другими девятью именами, – сказал Аттикус, уже учитывая нас.
Они были так уверены в себе, и все же мои руки дрожат.
Вивиан посмотрела на меня. – Почему ты так напряжена?
– А почему ты нет? Я единственная, кто думает, что тест был трудным?
Они посмотрели друг на друга всего мгновение, прежде чем оба встали и сели в конец ряда… подальше от меня.
Придурки.
– Очень смешно, – сказала я, но они притворились, что не замечают меня. – Прекрасно, надеюсь, вы оба провалитесь.
– Ты что-нибудь слышала Вивиан?
– Не уверена, но это похоже на тихие заснеженные возгласы сомнения, Аттикус.
Тихие заснеженные возгласы сомнения?
– Это даже не имеет смысла, – огрызнулась я на них.
– Тсс! – парень в галстуке-бабочке повернулся к нам.
– Серьезно, ты был здесь весь семестр? – спросила я его, от чего Вивиан и Аттикус разразились приступом смеха.
Хотя они прекратили в тот момент, когда Леви поднял взгляд. Его зеленые глаза оглядели класс, и все перестали дышать. Затем он вновь опустил взгляд и продолжил проверять работы.
Подонок делает это нарочно!
Несмотря на это, я наслаждалась наблюдением за ним. Его темные волосы слегка взъерошены, в основном из-за сексуальных ухищрений, которые у нас происходили на лестничном пролете по счастливой случайности прямо перед тем, как мы попали в аудиторию.
Я предполагала отвергнуть его. Но вместо этого нахожусь здесь, предаваясь мечтаниям о том, как приятно ощущалось бы быть прижатой к нему, и как сексуален он в своих очках. Словно я нахожусь под его контролем.
В следующий раз, когда он поднял взгляд, мы все замерли. Леви встал, схватил губку и начал стирать информацию обо мне.
– Вот дерьмо, – сказал Аттикус, прозвучав так, будто находился на другом конце земли, или, по крайней мере, именно так это прозвучало, поскольку мое сердце бешено колотилось в груди, и стук отдавался в голове.
Я с ужасом наблюдала, как он медленно стирал данные о моей семье, образовании, расе, и наконец, о возрасте, прежде чем остановиться прямо перед моим именем. Опустив губку, он взял мел и начал писать имена других студентов в классе.
– Сукин сын, – выдохнула я, откинувшись на спинку стула.
– А мы только подумали, что наконец-то избавились от тебя, – вздохнул Аттикус, сев с правой стороны от меня.
– Она, как Арнольд Шварценеггер, все продолжает возвращаться, даже когда ты не хочешь этого, – добавила Вивиан, сев с левой стороны от меня.
– Спасибо, ребята, – сказала я с сарказмом.
– Давай же, парень с галстуком-бабочкой, – Аттикус стучит кулаком, ожидая увидеть, встанет ли парень и уйдет ли, как только Леви написал лишь двенадцать имен на доске.
Конечно же, галстук-бабочка все же ушел с позором.
– Да! – ликовал он, и бедный парень выглядел так, словно хотел задушить его. – Возможно в следующем году?
– Парень с шарфом… ушел, – Вивиан дала «пять» ему и повернулась ко мне.
Закатив глаза, я дала ей «пять».
– Вы оба ужасные люди.
– Конечно, а опять-таки как же мы стали твоими союзниками? Хорошо, что мы теперь друзья, – возразил Аттикус.
Но положа руку на сердце, я не уверена, являются ли они моими друзьями. Они стали людьми, с которыми я проводила много времени, но не уверена, сделало ли это нас друзьями.
– Дамы и господа, поздравляю. Теперь вы часть «двенадцати последователей», – сказал он.
Почему же у меня такое чувство, словно проповедует Папа Римский?
– С этого момента мы больше не будем проводить заседания в этой аудитории. Вместо этого все мои занятия будут проходить в моем офисе. Вы познаете на собственном опыте, что значит быть адвокатом по уголовным делам.
Он начал собирать свои вещи, и в тот же момент как заметили это, мы – Аттикус, Вивиан и я – встали на ноги.
– Ни у меня, ни у моих помощников нет времени вводить вас в курс дела. И как вы знаете, я в настоящее время работаю над делом Нэш с тремя вашими одногруппниками. К счастью им удалось сохранить их места, иначе это было бы довольно неловко для вас всех. Почему вы не идете? – рявкнул он.
Когда мы повернулись, чтобы посмотреть с кем он разговаривает, то заметили, что остальные девять студентов все еще сидят на своих местах. Глаза Аттикуса округлились, и он мотнул головой, демонстрируя жест «пойдемте и поторопитесь». Все эти девять студентов поднялись и помчались из аудитории, чтобы следовать за нами.
– Все будет происходить быстро, – продолжал он. – Если вы не сможете появиться, не возвращайтесь. Если вы думаете, что будете праздновать Рождество в кругу семьи, посмотрите налево от вас, а затем направо; обменяйтесь рукопожатием с тем, кого вы видите, потому что это ваша новая семья. Вы выполняете то, что вас просят, а когда вас просят, вы идете туда, где нужны. Каждый день – Судный День. Быть частью этих двенадцати не является халявой. Ваша настоящая работа начинается прямо сейчас.
Он никого не ждал и уже был в своем «таун каре».
– Если вы не окажетесь в офисе, прежде чем он будет там, то он накажет вас, – сказала я им, в то время как Вивиан поймала такси для нас троих.
– Увидимся там, – сказал Аттикус, когда мы сели в машину.
Я обернулась и увидела, как они мчатся поймать себе такси, но сейчас час пик и практически невозможно поймать хоть одно. Что не объясняет почему мы урвали его, но у нас такси на быстром наборе.
– Я теперь отчасти понимаю, почему его партнеры обращаются с нами, как с дерьмом. Это вроде как забавно, когда ты являешься тем, кто портит кому-то жизнь, – сказала Вивиан.
И она права. Это отчасти забавно, но все мы знаем, что это продлиться лишь на время нашей поездки в такси.
Слушание по делу Нэш назначено за неделю до Рождества, затем будет короткий перерыв, после чего Леви вернется в суд.
Как же закончится этот год?
– Присяжный писал в Твиттер во время отбора? Вы, черт возьми, разыгрываете меня? Какой?
– Присяжный номер четыре, – ответил Тристан.
– Проклятие.
Милостивый Бог, это дело сводит меня с ума.
– Кто заменяет присяжного номер четыре?
Они просто переглядывались друг с другом, после чего резко начали просматривать свои записи. Как, черт возьми, я могу выиграть дело с этими идиотами?!
