Точно завороженный какой-то силой, он вошел в незапертую калитку и пошел вперед, прямо к павильону с цветными стеклами. Здесь тоже не было никого, дверь и здесь оказалась отпертой, и, к изумлению своему, он увидел среди простой комнаты рояль.
Тогда, ни о чем больше не задумываясь, потеряв всякую власть над собой, он вошел, сел за открытый рояль и, попробовав его тон, начал фантазировать.
Весь поглощенный своей темой, оживавшим под его пальцами рядом картин в звуках, он не слышал ни шагов по ступеням павильона, ни шелеста женского платья и не видел фигуры девушки, тихо остановившейся за его спиной и прислушивавшейся. Но когда замер последний аккорд, нежный и мелодичный голос сказал:
– Прекрасно, сударь, – видно сразу, что вы артист.
Он обернулся и, смущенный неожиданностью, встал. Перед ним стояла белокурая девушка лет шестнадцати, не больше и с наивным удивлением смотрела на него, улыбаясь.
– Простите, фрейлейн, что я вошел незваный, – заговорил он по-немецки, – но все, что я здесь увидел, так напомнило мне родину…
Он нисколько не удивился, когда молодая девушка ответила по-немецки.
– Не извиняйтесь – артист всегда желанный госгь, и в особенности если он соотечественник. Этот дом принадлежит моему отцу, советнику В., меня зовут Цецилией. Кого я имею удовольствие видеть?
– Я Теодор Дёлер. Едва ли вам мое имя знакомо?
Вместо ответа прелестная девушка взяла с рояля тетрадь нот и протянула ее ему. Это было одно из его сочинений.
Затем Цецилия повела его через сад к дому, и в одной беседке, также окруженной гроздьями винограда, они застали ее отца, советника В.
Отец тоже приветливо принял Дёлера. Заговорили об Италии, о музыке, о новом романе, сильно нашумевшем в то время, и, прежде чем пианист простился, он получил приглашение на следующий вечер отобедать у новых знакомых.
Цецилия, проводившая его до садовой калитки, прибавила:
– Мы живем очень уединенно. Если наше общество может доставить вам удовольствие, в чем я сомневаюсь, – приходите к нам так часто, как только вам захочется.
– Боюсь, что я в таком случае буду приходить слишком часто, – ответил Дёлер.
Цецилия опустила хорошенькую головку и покраснела.
– Мы могли бы играть и в четыре руки. Артист – и жалкая дилетантка! – воскликнула она тотчас же и засмеялась. – Нет, этого не надо, этим я скоро отняла бы у вас охоту заходить к нам. Но мы можем кататься вместе по озеру, и я буду петь, – это я скорее дерзну.
– Весь к вашим услугам, фрейлейн!
Дёлер поцеловал ее руку и поспешно ушел, направившись по тропинке, видневшейся в каштановом лесу.
* * *
Достопочтенный Джузеппе Скальца оказался очень удобной справочной книгой – он знал в этой местности все и всех.
Меньше всего сведений имел он о немце, как он называл советника и его дочь. Кое-что он знал все же; он знал, что советника послали в Италию вследствие грудной болезни, которой он страдал, и что Цецилия, его единственное дитя, заведовала хозяйством одинокого вдовца и преданно ухаживала за ним. Благодаря этому независимому положению, при всей ее молодости, характер ее рано приобрел самостоятельность, и держалась она почти так же свободно и уверенно, как замужняя женщина.
Хозяин остерии рассказывал новому гостю и о других семьях – о таких, которых Дёлер знал только по имени или даже и по имени не знал. Наконец он сказал, лукаво прищурив один глаз и с шутливой улыбкой:
– Но ведь принцессу К. вы, наверно, знаете?
– Нет.
– Но слышали-то о ней, наверное?
– Тоже нет.
– Возможно ли! – Энергичным жестом Скальца поднял вверх руки. – О, с ней вам надо познакомиться. Она любит артистов и ухаживания, хотя уже совсем немолода. У этой женщины вместо крови огонь в жилах.
Хозяин рассказывал еще многое, но романы, которые он приписывал принцессе, очень мало интересовали Дёлера. Мысли его то и дело возвращались к милой даче, на которой жила очаровательная белокурая немецкая девушка.
Быстро увлекшийся и быстро привязавшийся, Дёлер в следующий вечер пошел к советнику с сердцем, переполненным смутными предчувствиями и надеждами, с головою, полной милых образов фантазии. Он пришел рано, задолго до ужина, который в Италии составляет обед, и застал Цецилию в павильоне за роялем.
Она играла в это время одну из его пьес, но сразу прекратила, когда вдруг – сама не зная почему – взглянула в окно и увидела приближающегося Дёлера.
Дёлер заметил этот невольный знак благоговения перед его талантом, и польщенное тщеславие заткало еще одну невидимую нить в ту волшебную паутину, которая уже успела протянуться между ним и очаровательной, милой девушкой. Она попросила его сыграть что-нибудь. Он сел за рояль и сыграл ту же пьесу, которую она сейчас играла. Когда он кончил, она вздохнула.
– О, это совсем, совсем другое… – пролепетала она. – Никогда я так не сумею, хотя и чувствую, как это надо играть.
– Вы просто не имели, вероятно, настоящей школы, фрейлейн.
– Да, и это тоже.
– Хотите взять меня учителем?
– Вы шутите, герр Дёлер! Вас раздражала бы неумелость невежественной, малоталантливой ученицы – такой, как я.
– Я прошу вас об этом не ради вас. Это было бы большим удовольствием для меня.
Цецилия молчала, глядя в пол.
– Когда же я могу приходить?
– Когда хотите, как вам удобно.
– В таком случае я буду приходить ежедневно.
* * *
После обеда мужчины сидели на террасе, расположенной за домом, с которой расстилался вид на ослепительную даль озера и на восхитительную холмистую местность. Солнце только что зашло и облило все волшебным золотистым сиянием. Старик курил свою трубку. Дёлер закурил сигару, а Цецилия варила черный кофе.
– Что это там за здание? – спросил Дёлер, указывая на какое-то здание, похожее на храм, казалось, вынырнувшее из самых волн маленького озера.
– Это владения принцессы Леониды К., – ответил советник.
– Берегитесь ее! – воскликнула Цецилия. – Это – дьяволица, Венера, оковывающая цепями всякого Тангейзера.
– Розовыми цепями, надеюсь?
– Нет, – тяжелыми цепями рабства.
Когда стемнело и из-за темных верхушек каштанов и кипарисов взошла луна, Дёлер напомнил Цецилии ее обещание покататься с ним по озеру.
– Вы меня опередили, – сказала Цецилия, – я только что хотела сама предложить вам это.
– У вас есть, наверное, искусный гондольер? Впрочем, теперь довольно светло.
– Я сама гондольер! – воскликнула Цецилия.
Советник остался дома, а молодые люди прошли через сад и подошли к лодке, прикрепленной цепью к самой садовой калитке. Когда оба уселись в лодку, Цецилия взялась за весла, и они понеслись навстречу лунному свету и серебристому блеску волн. Выехав на середину озера, Цецилия запела. У нее было звонкое симпатичное сопрано, отлично поставленное и дивно звучащее над водой. Она пела задушевную «Хвалу слез» Шуберта.
Когда они затем снова подплыли к берегу и тихо двигались в густой тени нависших ветвей серебристых тополей и ив, мимо них медленно проплыла другая лодка, в которой сидела дама, невольно привлекшая к себе внимание молодых людей своим фантастическим туалетом – красным плащом и белой кружевной вуалью.
Когда встречная лодка проплыла совсем близко, дама, сидевшая в ней и напоминавшая библейские картины итальянской школы, повернула голову, и Дёлер увидел бледное интересное лицо с энергичным маленьким орлиным носом и большими черными горящими глазами.
– Это принцесса К., – шепнула Цецилия.
Когда лодка отплыла довольно далеко, Дёлер заметил:
– Она была в свое время хороша, по-видимому.
– Она и теперь хороша! – воскликнула Цецилия. – Женщины сохраняют свою красоту до тех пор, пока не перестают еще одерживать победы.
– Мне кажется, в ней есть что-то зловещее.
– Именно вот это-то «что-то» демоническое, что есть в ней, и приковывает к ней мужчин.
Дёлер только плечами пожал. Они умолкли. Слышны были только монотонные удары весел.
* * *
Дёлер был искренен, когда пожал плечами, и то, что он сказал, была правда, – тем не менее принцесса то и дело вспоминалась ему против его воли, и моментами ему казалось, что на него все еще устремлены магические, властные глаза. Однажды он увидел во сне эти глаза, и по этим же глазам он узнал женщину, о которой столько говорили, когда встретился с ней через несколько дней.
Встреча эта произошла в каштановом лесу, в котором медленным шагом бродил Дёлер, наслаждаясь ароматным воздухом и волшебной игрой солнечных лучей на листьях деревьев и на бархатном дерновом ковре. Принцесса проезжала верхом на коне, шагом, по-видимому погруженная в мечты, так как глаза ее были неподвижно устремлены в золотистую даль.
На этот раз она была одета в плотно прилегающую амазонку темно-зеленого бархата, рельефно обрисовывающую прекрасные линии ее стройной фигуры, а на красивой черноволосой голове была надета бархатная шляпа вроде берета с развевающимся белым пером.
