– Сема! Сыночек! – вскричала она едва переступив порог. – Прав, прав ты! Нету у меня раку-то! Нету! – она расплакалась на диване. – Я уж смирилась, платье себе шить погребальное надумала… Неужто ты тогда, а?
* * *
Как-то в конце февраля к Адамову пришла теща и, сидя за чаем на кухне, повела себя странно: мялась, пыталась начать разговор и не могла. Наконец, осмелилась: «Сема, я, может быть, старая дура, чего-то не понимаю, ты уж меня извини, если глупость скажу. Я так думаю: если Господь дал тебе дар такой – от смертельных болезней излечивать – то грех это, вот так, в себе держать?
Она вопросительно поглядела на Адамова: – Чего молчишь-то?
– А если с той же легкостью и смерть, всаживать в человека, то как?
Зинаида Фоминична замахала на Адамова руками:
– Бог с тобой, какие страшные вещи ты говоришь! У меня волосы дыбом на голове встали!
Адамов мучительно подыскивал слова, чтобы объяснить теще то, что и сам толком не понимал, вернее, понимал, но как-то иначе, не в словах.
– Не я, мама, лечу, не я, а сам человек себя излечивает. Злому, недоброму человеку я не могу помочь, напротив, его убьет мое лечение. А как узнаешь, что за человек перед тобой? Люди – мастера притворяться. А мне такого не дано, чтобы я отличал доброго человека, от злого, недоброго. Одного вылечишь, другого в гроб вгонишь, и все это на моей совести будет. Боюсь я целительством заниматься, да и вообще на людях быть, – вдруг признался Адамов. – Вот ты говоришь: «отчего я сижу сиднем дома» А мне страшно на людях бывать. Страшно! Люди-то вокруг злые ходят!
И вдруг сказал странную фразу, которую и сам не понял:
– Множитель я! Умножающий и горе, и радость.
Будто и не он сказал, не его губы, но его губами.
Возникла напряженная, до звона тишина и каждый прислушивался к этой тишине: ждал её взрыва и боялся его.
Этой вселенской тишиной и окончился бы разговор, но Зинаида Фоминична вдруг прошептала:
– Я на себя возьму грех ошибки.
Её настойчивость и упорство, предопределило судьбу Адамова на многие годы вперед, куда дальше, чем простирается эта повесть.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
I
По возвращении Геннадия Петровича из Новокузнецка с Зинаидой Яковлевной Огарковой случилась истерика. Она валялась в ногах Лялькина, целовала ему руки, ноги и умоляла не покидать её ни на минуту.
– Я умру без тебя! Умру! – выкрикивала она в перерывах между истерическими рыданиями.
Насладившись этой картиной, Геннадий Петрович прервал её неожиданно грубым поступком: он ударил Зину ладонью по лицу. Удар получился хлестким, и Огаркова потеряла сознание – скорее, не от боли, а от неожиданности и с непривычки. Она безобразно растянулась на полу, подол заголился, и белые узкие трусики едва прикрывали половые органы.
Лялькин сел напротив её в кресло и закурил. Через минуту – другую Зинаида Яковлевна очнулась. Лялькин потушил сигарету и наклонился к ней.
– Ну что, пришла в себя?
Огаркова жалобно поглядела на его: «Мучь меня, – пролепетала она, – бей, но не оставляй».
– Садись, поговорим, – Лялькин и рывком поднял её с пола, усаживая в кресло, где только что сидел сам. Он сходил на кухню, принес бутылку водки и большой фужер. Стоя перед ней, он вскрыл бутылку и налил почти полный фужер: – Пей!
Огаркова, давясь, в два приема выпила почти двести граммов, Лялькин протянул ей яблоко. Она замахала руками и побежала на кухню. С кухни донесся звук льющейся воды. Через пять минут, пьяненько улыбаясь, Зинаида. вошла в зал.
– Вот что, – сказал Лялькин и посмотрел на неё взглядом, не сулящим ничего хорошего. – Пора поговорить на чистоту. Пора тебе объяснить кое-что, – повертел в руках яблоко, как бы раздумывая с чего начать. – Ты садись, садись на диванчик и приготовься слушать.
Подавленная и опьяневшая Зинаида, покорно уселась на диван. Лялькин медлил с объяснениями, раздумывая, с чего начать разговор, а объяснять нужно и такое, о чем до поры до времени он не хотел бы.
– Ну что же, начну, пожалуй с того, чтобы ты знала о источнике своей прежней жизнерадостности. Так вот, для дураков и профанов этот источник – в космической энергии, для людей знающих, это не что иное, как «энергетический вампиризм».
Он вопросительно посмотрел на Зинаиду: поняла ли она значение последних слов? И увидел, что поняла. Как ни пьяна была Огаркова, она не могла сдержать свое удивление, круто замешанное на страхе.
– Не делай таких удивленных глаз! Если хочешь знать, то для оживления твоего бренного и старого – да, да! – старого тела я откачивал жизненную силу у тех, до кого могу дотянуться. – резко, беспощадно бросил ей в лицо, словно кинжал вонзил. – Ты, теперь, энергетическая наркоманка, энергетический вампир! Ты теперь не можешь жить без того, чтобы не подпитывать себя свежей энергией. Поняла?
Лялькин, во второй раз с наслаждением смотрел на Огаркову, почерневшую и подурневшую от страха. Он буквально купался в волнах ужаса, которые исходили от неё. Он мог бы вот так оставить Огаркову одну умирать от холода, заполнявшего её существо, но она нужна была Геннадию Петровичу. Нужна.
– Теперь, когда ты поняла и осознала, что за все в этом мире нужно платить, и часто – очень дорогой ценой, я укажу тебе единственный путь к спасению и к власти. А пока… – Лялькин встал и погрузил себя в то особое состояние, в котором он был способен отыскать мысленным взором источник «живой силы», той самой, без которой человек обращается в труп.
«Донор» нашелся в соседней квартире и Лялькин «подключил» его к Огарковой. Через полчаса Зинаида Яковлевна была свежа и энергична, а в соседней комнате скончался некто Мелкин Иван Сидорович, мужчина сорока двух лет, от острой коронарной недостаточности, как сказали позже врачи. Лялькин ли переусердствовал, или на самом деле сердце Ивана Сидоровича работало на пределе, это не интересовало ни Огаркову, ни самого чародея.
– Теперь слушай меня, – выдохнул Лялькин уставшим голосом, поскольку пришлось потратить немало собственных сил для того, чтобы энергия «шла» от «донора» к «реципиенту», тем более что сам донор находился в таком безвольном состоянии. – Тебе нужно научиться самой «подзаряжать» себя. Ты меня понимаешь?
– Да, – отозвалась Зинаида, наслаждаясь необычайной, распирающей силой, которая влилась в неё. – Прости меня, я вела себя по-дурацки, по-бабьи.
На это признание Лялькин только усмехнулся:
– Значит, поняла, что я не буду около тебя нянькой. Так вот, бери срочно отпуск и выезжай в Москву, адресок я тебе дам и еще кое-что по мимо этого. Перед отъездом скажу. А пока, делай вот так… – Лялькин продемонстрировал ей несложный прием, известный почти всем начинающим магам и колдунам. – Глубоким вдохом в себя ты мысленно как бы вбираешь из окружающего тебя пространства энергию, а потом на выдохе также мысленно «вкачиваешь», «вдуваешь» её в область затылка и вниз по позвоночному столбу до самого кобчика, в руки, ноги и прочие места. Лучше это делать, сосредоточив свое внимание на конкретном человеке. От него вбираешь и втягиваешь в себя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
