Когда наконец добрались до станции и отдышались под навесом, Леонид уставился на группку девушек, таких же мокрых до ниточки, но веселых и громкоголосых. Они пытались прижечь сигаретку, ломали отсыревшие спички. Потом хохотнул, обернулся:
— Ну и бестии, девчонки! Додумались — сигарету по кругу.
— Спасибо вам, — сказала невеста Виталию. — Было очень интересно.
— Когда еще попадешь в этакую круговерть, — поежилась Мария Владимировна, глядя на густую сетку дождя. — Это ведь кому расскажешь, и не поверят. А все из-за вас, Виталий. Вы прямо как магнит.
— Все правильно, — подтвердил Леонид. — Так и должно быть — провинция еще держится. Они еще встречаются.
— Да-а, — протянула Мария Владимировна. — Провинция пока держится. А мы превращаемся в функционеров… Это надо же — все традиции порастеряли.
— Чего-то порастеряли, а чего-то приобрели.
За две минуты до электрички, когда затрещал предупреждающий звонок над путевой будкой и шлагбаум строгим пальцем перекрыл переезд, Виталий, превозмогая вдруг возникшую усталость, сказал Леониду с равнодушным видом:
— Все забываю: ты же член редколлегии? Будешь в редакции — узнай, если не обременит, что там со мной. Второй год водят за нос.
— Старик, некоторых всю жизнь водят.
— А у Лени есть что-нибудь ваше? — спросила невеста.
— Должно быть, если не выбросил, — пошутил Виталий.
— Я сама все найду и прочитаю. А вашу просьбу лично возьму на контроль.
Мария Владимировна отвернулась.
Когда отошла электричка, Виталий увидел, как на противоположной стороне в некоторых дачных домиках, видневшихся между деревьями, зажглись огни. Зимой там жили студенты и, как слышал Виталий, наиболее жизнестойкая творческая поросль, которая со временем, возможно, дорастет до кормила, а сейчас занята пробиванием московской прописки.
Было еще светло, и видны были черные плешины на буграх и тропа, уходившая к домикам, ее темный ледяной панцирь.
ВЕЗЕНИЕ
Я отвела Витьку в садик и хотела заняться стиркой. Пятница, лекций моих в училище нет, впереди два выходных, так что самое время для стирки. Но тут позвонил Гриша и сказал, что он внезапно выезжает в Москву. Сейчас он и сам не знает — надолго ли, вполне возможно, что и на месяц.
— Будешь проходить мимо — заскакивай, — пошутил Гриша, и я уловила столько ликования в его голосе, что захотелось разреветься.
Но я держалась, поэтому пошутила:
— Может, и меня возьмешь?
— Взял бы, но нет подходящего чемодана. Так что привезти?
— Себя привези.
Вот и все, а какие строились планы… Только один раз в жизни у одинокой женщины могут быть такие планы.
До обеда я ходила какой-то затурканной — какая теперь стирка! — и с каждым часом мне становилось все более понятным: дальнейшие годы ничего хорошего не принесут. И, наверное, от этой безысходности на меня нашло затмение. Я позвонила маме и попросила взять на субботу и воскресенье Витьку, я ей сказала, что меня срочно отправляют в район, членом жюри от нашего училища, надо бы срочно посмотреть молодые дарования. Мать ничем не удивишь. Она вздохнула и сказала:
— Ладно.
Денег у меня было семьдесят пять рублей. Хватит. Не за покупками. Гришин московский телефон я знала. Я все знала. И гостиницу их актерскую, где-то там, в Останкине. Гриша поет в нашем оперном, терпимо поет, только завистников у него много.
К вечеру я была уже в аэропорту. Народу у кассы на Москву — тьма. Встала в очередь. Долго стояла, как вдруг по радио объявляют: билетов нет. Все стали потихоньку расходиться. Почти все разошлись, а я продолжаю стоять.
«А вдруг, — шепчу, как заклинание, — а вдруг…»
Дошла до окошка. Говорить нечего, только смотрю на кассиршу, а она смотрит на меня. И вдруг, даже глазам не верится, кассирша вздыхает и выписывает мне билет.
Перед вылетом я дала Грише телеграмму — рейс такой-то, прибываю во Внуково. Но приземлились мы в Шереметьеве. Время позднее. Ну, думаю, проклинает меня Гришка на чем свет стоит. На всякий случай позвонила ему. И опять адское везение: трубку взял сам Гриша.
— Привет, — говорит. — Ты откуда?
— С Шереметьева. А я думала, тебя нет дома, меня встречать пошел.
— Нет, — ответил Гриша. — Когда я получил твою телеграмму, сразу позвонил во Внуково и узнал, что такого рейса нет. Решил — ты меня разыгрываешь. Что теперь делать будем?
Какой курлыкающий голос у Гриши, прямо журавлиный. Ну, я, конечно, тут же спросила, почему у него такой курлыкающий голос, а он тут же взорвался и сказал, что шутить некогда: надо думать, что делать.
— А ты не думай. Мне номер в гостинице дали.
Гриша помолчал.
— Это точно?
— Чтобы тут же провалиться…
— Ясненько, ясненько… Тогда вот что… тогда давай встретимся завтра. Все равно гостиницы нынче забиты, — и Гриша хохотнул.
— Ладно. Давай в десять в скверике перед Большим театром.
Договорились. Повесила трубку. Что же, думаю, делать? Ночь только началась. Пошла в зал ожидания, выбрала отдаленную скамейку, села и стала думать о всякой чепухе.
Подходит ко мне парень.
— Слушайте, девушка, вам дамские сапожки не нужны?
— Нужны.
— Зимние?
— Именно зимние.
— На меху?
— Желательно.
— Есть тридцать шестой размер.
— Что вы говорите! Как раз мой.
— Могу достать.
— А у меня нет денег.
Казалось бы, все. А он не уходит.
— Можно я с вами немножко посижу?
— Можно.
— Я одну штуку предложил бы, да боюсь — вы обидитесь.
— Шампанского, что ли?
— А как вы догадались?
— Тащи.
Он сбегал в ресторан, принес бутылку шампанского.
— Пусть у вас полежит, а я пойду в буфет еще посмотрю.
Он ушел, а я подумала: дело к ночи, холодно будет, надо бы брюки надеть. Переоделась в туалете. Выхожу, а мой дружок с постным лицом по залу ходит и не может понять: куда же я делась. Я стала ходить за ним следом, пока носами не столкнулись. Как он обрадовался…
И конечно же, пустился паренек в откровения. Сказал, что работает здесь же, в аэропорту, вечером поругался с женой, решил ее проучить и заночевать на вокзале, поскольку никакие другие знакомые лица он видеть сегодня не желает.
— А у вас, — говорит, — круги под глазами. Наверное, устали? Пойдемте, если хотите, в гостиницу устрою. У меня тут все свои.
Идем, а темнота ужасная. Какой-то лесок, сквозь деревья что-то просвечивает, какие-то огоньки. А мы совсем одни.
— Еще разденешь, — говорю ему. А он обиделся.
В гостинице для меня нашли свободный диван. Паренек стал прощаться. Он сказал: пожалуй, хватит, жена, пожалуй, достаточно проучена, а то еще искать пойдет.
— Слушай, ты послезавтра уезжаешь, а денег, как я понял, у тебя не густо. Давай вот что: приходи послезавтра сюда же, обещаю отправить тебя на самолете бесплатно.
— Спасибо, — говорю. — Буду иметь в виду.
В назначенное время приехала к Большому театру, а там меня уже Гриша ожидает, в сквере. Или чувствовала я себя стесненно, или придиралась, но Гриша мне показался каким-то растерянным, прямо лица на нем не было.
«Ну, — думаю, — крепись, Гриша: дела у тебя в Москве безусловно серьезные, а тут я, словно снег на голову».
Сели на лавочку, а говорить-то не о чем. Я-то знаю — голова у него кругом идет: как быть со мной? И тут мне стало жалко Григория.
— Гриша, — говорю. — Ты не мучь свою бедную голову. Времени мне уделять не надо, возиться со мной тоже не надо. Я увидела тебя, и этого вполне достаточно.
— Как бы не так… А где, допустим, ты остановишься? Учти, я живу в закрытом общежитии.
— А где я останавливалась эту ночь?
— Ну, если верить тебе, — в аэропорту. Но не хочешь ли ты сказать, что снова поедешь ночевать в аэропорт? Это при мне-то, живом.
И опять — вдруг! Вдруг словно молния осветила меня. Я вспомнила Владика Обоимова, с которым когда-то вместе учились в университете; потом я слышала, что Владик поет в Большом театре. Владик с детства пел, и в университете пел… Так вот, всю жизнь поет, но, если его сравнить с Гришей, у него всегда мало было завистников.
— Гриша, подожди меня, я на одну минутку.
Захожу с актерского хода в театр, спрашиваю вахтера:
— У вас Обоимов работает?
— А как же, — отвечает вахтер. — Заслуженного артиста республики Владилена Ивановича Обоимова я видел не позже чем вчера.
— А где он сейчас может быть?
— Как где, конечно, дома.
— Вы не могли бы дать его телефон? Я проездом, мы вместе учились.
Звоню:
— Мне товарища Обоимова, пожалуйста.
— Он самый у телефона.
Голос густой, такой спокойный-спокойный и незнакомый, так что я даже растерялась.
— Здравствуйте, Владилен Иванович. Это вас беспокоит Чижова. Помните, вместе учились в университете, восемь лет назад?..
