Показалось, или сначала в него метнулась все та же тень? Потом запихнули её, а следом шагнул сам наследник.
Вот только Рин очутилась в толпе, прямо рядом подругой, а ал-шаэ — на трибуне, неподалеку от ректора. Точечный портал с разнонаправленными векторами. Сдержать восхищенный вздох не получилось — просто это действительно было гениально.
— О, ты быстро! Смотри, какие сегодня у нас посетители, — шепнула, сверкая глазами Ли.
Вот только теперь тема собрания волновала Рин меньше всего. Настой ещё действовал, произошедшее не исправить, а проблемы, похоже, все множились. Близнецов видно не было, а вот Киоран стоял неподалеку. Такая же выхолощенная, равнодушная ко всему статуя, как и наследник. Отец казался совершенно иным… но глупо было думать, что аристократы ведут себя на публике так же, как в кругу семьи. Невольно вырвался вздох. Порывистой, резкой, эмоциональной Дейирин было трудно смириться с новыми рамками.
«У вас здесь интересно», — со смешком сообщил голос Зеленого короля в сережках и добавил, посерьезнев, — «связь нестабильна, жду вас с Лэйрили через три дня в полдень возле опушки леса Эштайт. Он начинается за вашей Академией».
И пропал, незримо укутав напоследок яркостью вечного лета и теплом солнца.
Вернувшись в реальность, Рин обнаружила, что народу на помосте прибавилось. Рядом с наследником престола стоял карри Илшиарден. Черный, наглухо застегнутый мундир без единой эмблемы — только одна единственная нашивка. Отсюда не было видно, но Рин и так отлично знала, что там изображено. Меч, вошедший в колоду, куда преступники в древности клали голову перед казнью. Меч, обагренный кровью. Он единственный имел оружие в окружении наследника. Ворот рубашки был высоко поднят — теперь она знала, почему. В свете магических ламп мужчина на долю мгновения показался истощенным, уставшим до изнеможения, но вот он выпрямился, поправляя карриарскую цепь на груди, взглянул на замершую толпу свысока — возникло ощущение, что те сейчас отпрянут прочь, что его боятся куда больше, чем ал-шаэ.
— Кто это? — тихий шепот девчонки с гражданского отделения.
— Дура, это же карри Илшиарден Ашаэр…
— И Найритин ещё, — ехидный голос.
— Черный Палач? — нескрываемый ужас, шепот множится и расползается по сбившейся толпе.
— Пес наследника в строгом ошейнике, — этот голос сочился таким ядом и нескрываемой ненавистью, что Рин обернулась. Куда резче, чем того хотела, привлекая внимание.
Чуть в стороне в окружении своей свиты и очередной дорогой куклы кривился Тарой — тот самый богатенький сынок одного из карри, что оскорбил их с Лэйри ещё при поступлении.
В душе шевельнулась глухая злоба, вперемешку с недоумением. Как они могут судить? Боязнь… пожалуй, боязнь была понятна. Но вот эти оскорбления, намеки, паника… Ведь он их защищал! Змеиная сущность отозвалась внутри недовольным шипением и смутным обещанием кого-нибудь отравить. Покуссс-сать!
— Дейирин, клыки подберите… и слюной так не капайте, лишнее внимание нам ни к чему, — прошипели тихо рядом.
Это был Киоран. Стоял и сверкал своими темными глазами, вежливо улыбаясь, только под этой улыбкой прятался лед… для других. О ней он почему-то снова позаботился, несмотря на натянутые отношения.
Только вот Тарой уже оглянулся. Растянул губы в глумливой усмешке, незаметно сделав непристойный жест рукой. Это ш-што он ей сейчас предложил? Ярость вспыхнула голодным огнем, но чужая ладонь не дала сдвинуться с места.
— Не надо. Он специально тебя провоцирует, — неожиданно мягко заметил одногруппник, переходя на неофициальный тон. — Похоже, ты произвела на него незабываемое впечатление.
Вдохнуть и выдохнуть. Сдержанность — вот чего действительно не хватало. Как у них так получается? У отца, который чувствует чужую ненависть, зависть, злость — и не подает даже виду. У ледяного наследника. Даже у Киорана!
Наследник на трибуне говорил об убийстве — сухо, четко, но при этом слова ложились так, словно он сопереживал лично, будто убили его сестру или подругу. Не наигранно, не красуясь перед публикой
— действительно скорбя и гневаясь из-за смерти никому не известной женщины-прислуги.
— Расследование будет проведено по всей строгости, могу вам это пообещать. Дан Ашаэр лично примет в этом участие, — легкий ветерок тревоги, — а пока настоятельно рекомендую учащимся не выходить по одиночке и не покидать людные места в темное время суток — это касается военных специальностей. На гражданских специальностях будет введен комендант-итор[1], студентам будем запрещено покидать свои комнаты после одиннадцати вечера, — ал-шаэ Нильяр говорил негромко, бесцветный голос почти шелестел — только не было идиота, рискнувшего не прислушаться к его словам. Если недовольные и были — они предпочли потерпеть, — небольшое ужесточение режима не дороже вашей жизни, не так ли?
Чужая тревога била по нервам, зелье постепенно выветривалось и видение снова и снова вставало перед глазами. Спустя некоторое время борьбы с дурнотой, она обнаружила, что уже почти висит на Киоране — тот ничего не говорил, закрывая от любопытных взглядов, но был предельно серьезен. Неприязнью от него не веяло.
Пол закрутился перед глазами, завертелась зала — и Рин впала в короткое забытье, в котором её куда-то несли — довольно бережно. Снова повеяло чем-то знакомым — теплым, родным. Встревоженный окрик откуда-то взявшегося карри Илшиардена, Холодный голос наследника — и её перехватывают другие руки, но нет сил приоткрыть веки, даже пальцем шевельнуть.
Снова накатывают видения.
Столица в огне — и там, на воздушных островах, тоже виднеются клубы дыма, пляшет яростное пламя. А здесь на земле… Камень — потрескавшийся, потемневший. Дома, складывающиеся картонками. Вспышки боевой магии. Солдаты. Искаженное от боли лицо плачущей женщины. Трупы — везде. У стен домов, на дороге, затоптанные разъяренной толпой, застреленные, насаженные на колья.
И она сама — в драном мундире со сверкающим къяршем шипит, скалясь и отбрасывая несчастного, попавшего под когти. Мир обезумел. Мир дрожал от невыносимой боли — одурманенная, сошедшая с ума толпа шла убивать, не ведая жалости. Народный бунт — самый бессмысленный. И беспощадный.
Вспышка. Смена видения.
Тьма, окутывающая разрушенный Храм. Друг напротив друга — двое. Она не видит лиц, только чувствует их ненависть, направленную друг на друга. Один из них должен умереть.
Вспышка.
Алтарь, обагренный кровью новой жертвы. Та, что отдала себя на этом алтаре, улыбается безумно и безмятежно. Вот-вот станет видно её лицо.
— Не могу принять, нет! — стон в ответ.
— Нееет! — диким, отчаянным эхом.
Киоран — несмотря на боевую трансформацию она узнала его — он рычит, легко сворачивая шею телу, что трепыхается в руках, и кидается вперед.
Вспышка.
Сырая земля, покрытая едва наметившимся ледком. Холодный ветер пробирает до костей — но ему все равно. Все, что осталось — это богато изукрашенный склеп — какие только императорской семья строили. Но разве это имеет значение теперь? Слишком привязался. Слишком привык. Брат. Друг. Защитник.
Она напрягается там, в видении, чтобы понять — что написано на склепе, но слепит выглянувший лучик солнца.
«…Щиту».
Щит? Что-то царапает сознание и, оборачиваясь, она видит белоснежные волосы пришедшего на чужую могилу и стоящего на коленях возле нее.
Боль, почти ощутимая физически, стала невыносимой.
Не хочу, не надо больше, неееет!
Кричать, раздирая ногтями эту проклятую реальность!
Кричать, размывая видения, одно страшнее другого!
Кричать, выплескивая в мир свое отчаянье и ненависть!
Это несправедливо, неправильно, неверно!
Так сделай по-своему, змейка, — властный голос окутывает искорками холода, а пришедшая тьма согревает.
— Айр? Мой Айр? — голос позорно дрожит, срываясь.
