К несчастью, с возрастом ей все трудней давалась присущая истинной светледи уравновешенность. Она шла по лагерю Садеа са, ускоряя шаг. Попадавшиеся навстречу солдаты поднимали руку, предлагая помощь или требуя остановиться. Мать короля не обращала на них внимания; никто не посмеет тронуть ее хоть пальцем. Одна из привилегий, дарованных статусом матери короля.
Лагерь был неряшливый, плохо спланированный. С подветренной стороны бараков тут и там выросли трущобные кварталы, где обитали торговцы, шлюхи и рабочие. На большинстве карнизов висели наросты из затвердевшего крема, похожие на потеки расплавленного воска на краю стола. По сравнению с аккуратными линиями и чистенькими зданиями в военном лагере Далинара контраст был разительный.
«С ним все хорошо, – повторяла она себе. – Садеасу не поздоровится, если что-то случилось!»
Свидетельством паники, царившей в душе Навани, было то, что она даже не п одумала о новом расположении улиц, которое можно было бы предложить Садеасу. Она направилась прямиком к площадке для построения и, прибыв туда, обнаружила войско, которое словно и не участвовало ни в какой битве. Солдаты, без следа крови на форме, болтали и смеялись, офицеры обходили шеренги и отправляли один отряд за другим на отдых.
Такая картина должна была вселить в нее уверенность, ведь это совсем не походило на армию, которая только что перенесла катастрофу. Однако Навани лишь сильнее встревожилась.
Неподалеку под навесом Садеас, в красном осколочном доспехе без единого пятнышка, беседовал с группой офицеров. Навани решительно направилась к навесу, но гвардейцы сумели преградить ей путь, выстроившись плечом к плечу, в то время как один из них пошел сообщить Садеасу о гостье.
Навани нетерпеливо скрестила руки. Возможно, надо было взять паланкин, как и предлагали сопровождающие дамы. Лишь несколько из светледи добрались до площадки для построения, и вид у них был недовольный. С паланкином в итоге вышло бы быстрее, объясняли они, потому что в этом случае гонцы заранее сообщили бы Садеасу о ее визите.
Когда-то Навани соблюдала подобные правила. Она помнила, как в молодости вела изощренные игры, наслаждалась возможностью управлять системой. Что это ей принесло? Мертвого мужа, которого она никогда не любила, и «привилегированное» положение при дворе, равнозначное положению чулла на пастбище.
Что предпримет Садеас, если она возьмет и закричит? Сама мать короля будет визжать, как рубигончая, которой выкрутили антенны? Навани раздумывала об этом, пока солдат ждал возможности сообщить Садеасу о ней.
Краем глаза она заметила, как на площадку для построения прибыл юноша в синем мундире, в сопровождении небольшой свиты из трех гвардейцев. Это был Ренарин, в кои-то веки утративший привычный спокойный и любознательный вид. С широко распахнутыми глазами, вне себя от тревоги, он бросился к Навани.
– Машала, – тихонько взмолился юноша. – умоляю, скажи, что ты знаешь?
– Войско Садеаса вернулось без войска твоего отца. Говорят о стремительном отступлении, хотя непохоже, чтобы этим солдатам пришлось вынести что-то подобное. – Она сердито уставилась на Садеаса, почти решившись устроить истерику. К счастью, великий князь наконец-то поговорил с солдатом и отослал его обратно.
– Светлость, вы можете подойти, – пригласил тот, кланяясь ей.
– Вовремя, – проворчала Навани и, оттолкнув его, направилась к навесу.
Ренарин, поколебавшись, присоединился к ней.
– Светлость Навани, – приветствовал ее Садеас, сцепив руки за спиной. В своем алом доспехе, он выглядел внушительно. – Я рассчитывал сообщить вам новости во дворце вашего сына. Полагаю, катастрофа вроде этой слишком велика, чтобы удержать ее в секрете. Примите мои соболезнования в связи с потерей брата.
Ренарин тихонько ахнул.
Навани собрала все силы, скрестила руки, пытаясь приглушить крики отрицания и боли, что зазвучали в глубине ее души. Это было закономерно. Она видела такие закономерности повсюду. Например, в том, что ей не суждено было владеть чем-то ценным на протяжении достаточно долгого времени. Стоило осознать, чем она владеет, как это тут же у нее забирали.
«Спокойно», – приказала Навани самой себе.
– Объяснись. – Она смотрела Садеасу прямо в глаза. Этот взгляд Навани отрабатывала десятилетиями и с удовлетворением отметила, что он смутил великого князя.
– Светлость, мне жаль, – запнувшись, сказал Садеас. – Паршенди разбили войско вашего брата. Совместная тактика была глупостью. Дикари сообразили, что перемены несут опасность, и привели на эту битву всех солдат до единого, окружив нас.
– И потому ты… бросил Далинара?
– Мы отчаянно сражались, пытаясь пробиться к нему, но враг попросту задавил нас числом. Пришлось отступить, иначе мы бы тоже погибли! Я бы продолжил сражаться, но собственными глазами увидел, как ваш брат пал и паршенди с молотами набросились на него. – Садеас скривился. – Они хватали окровавленные куски осколочного доспеха как желанную награду. Варвары, монстры!
Навани почувствовала холод. Холод и оцепенение. Как такое могло случиться? Она наконец-то, после стольких усилий, добилась того, чтобы этот каменноголовый мужчина увидел в ней женщину, а не сестру. И вот…
И вот…
Она стиснула зубы и приказала себе не плакать.
– Я тебе не верю.
– Понимаю, что это тяжелая новость. – Садеас взмахом руки велел адъютанту принести ей стул. – Сожалею, что мне пришлось ее вам сообщить. Мы с Далинаром… ну, я знал его много лет, и, хотя мы не всегда видели один и тот же рассвет, я считал его союзником. И другом. – Он негромко выругался, глядя на восток. – Они поплатятся. Я это так не оставлю.
Он говорил так искренне, что решимость Навани дрогнула. Бедный Ренарин, бледный и с широко распахнутыми глазами, выглядел потрясенным до потери дара речи. Когда принесли стул, Навани отказалась сесть, и Ренарин рухнул на него, заслужив неодобрительный взгляд Садеаса. Юноша схватился за голову и уставился в землю. Он весь дрожал.
«Он же теперь великий князь», – поняла Навани.
Нет. Нет! Он станет великим князем, лишь если она согласится с тем, что Далинар мертв. А он не мертв. Не мог умереть.
«Все мосты были у Садеаса», – подумала Навани, окинув взглядом лесной склад.
Она вышла из-под навеса и кожей ощутила тепло солнца, клонившегося к закату. Подошла к своей свите.
– Ручку-кисть, – приказала она Макаль, в обязанности которой входило носить сумку с письменными принадлежностями. – Самую толстую. И чернила для возжигания.
Невысокая полненькая женщина открыла сумку и вытащила ручку-кисть, увенчанную пучком свиной щетины толщиной с мужской большой палец. Навани взяла ее, потом чернила.
