своего прибытия на Гороховую, кажется на третий или четвертый день моего заключения, он проявил стремление попасть именно в нашу комнату и хотел даже подойти ко мне с приветствием, я не ответил на это приветствие и остался лежать на кровати. Из неловкого положения выручил Пальчинский, также хорошо знавший его, и заявил ему своим зычным голосом, что в нашей комнате нет свободного места и даже имеется много кандидатов, если произойдут перемены среди арестованных.
Упомяну еще одну характерную особенность моего содержания.
Помещение, в котором я прожил более недели, было до такой степени грязно, что в течение трех дней я не мог войти в примитивную уборную: при первых случаях холеры арестованным в политических камерах пришлось принять экстренные меры к очистке, и мы собирались даже сами вымыть эту ужасную клоаку, но нашлось двое из сидевших в большой камере, которые и занимались главным образом загрязнением помещения, предложивших «политическим» собрать 15 рублей и заплатить им за труд. Мы охотно пошли на эту денежную повинность.
Забыл еще упомянуть, что во вторник меня, как и всех, водили сниматься, и, таким образом, в коллекции арестованных мое изображение красуется среди изображений карманных воров, взломщиков, ночных грабителей и тому подобных объектов антропометрии.
Днем в воскресенье, когда все обитатели пошли «на прогулку» в большую свободную комнату во втором этаже, а я остался лежать один, в комнату вошел отвратительного вида латыш, второй помощник коменданта, и обратился ко мне со словами: «Чего вы лежите, лучше и вам погулять — ведь вас скоро выпустят». Я не отдавал себе отчета в его словах, потому что тюремная молва приписывала ему все зло в условиях нашего содержания.
Глава III
Допрос меня Урицким. — Усиление террора в Петрограде и массовые аресты. — Три предложения вывезти меня из России. — Предупреждение о предстоящем новом моем аресте. — Подготовка к бегству. — Переход через Финляндскую границу. — Путь в изгнание. — Равийоки. Выборг. Гельсингфорс. Христиания. Берлин. Лондон и Париж. — Глубокое разочарование политикой союзников по отношению к большевикам
Во вторник, 9 июля, в 11 часов утра, неожиданно для меня и для всей камеры меня позвали на допрос к Урицкому.
Неожиданность заключалась в том, что только накануне вечером Урицкий приехал из Москвы, а также и в том, что допрос был назначен в 11 часов утра. Этот советский сановник обыкновенно вершил свое государственное дело по ночам и не появлялся в помещении комиссии ранее двух часов пополуночи. Когда я пришел в его кабинет в сопровождении вооруженного мальчишки, улегшегося тут же на диван, мне предложено было сесть на стул сбоку письменного стола и самому записывать свои показания. Я отказался от этого, потому что был настолько слаб и нервно расстроен, что перо буквально не повиновалось моей руке. Урицкому самому пришлось исполнить этот труд. После обычных вопросов об имени, отчестве и фамилии, летах и месте жительства допрос продолжался в следующем виде. Записываю его со стенографическою точностью.
Вопрос: Вы, кажется, недавно приехали из Кисловодска? Когда вы приехали?
Ответ: В пятницу, 26 мая старого стиля.
В. Почему вы подчеркиваете «старого стиля»?
О. Потому что я не привык еще к новому стилю и могу ошибиться при переложении старого на новый, а всякая ошибка или малейшая неточность могут мне быть поставлены в вину.
В. Когда вы выехали из Кисловодска?
О. В среду, 16 мая в 8 часов вечера.
В. Вы уехали в Кисловодск из Петрограда по причине здоровья или по каким-либо другим причинам?
О. Я просто желал провести в Кисловодске два осенних месяца и поправить мое сердце, давно нуждающееся в лечении.
В. Когда вы уезжали из Петрограда, вы именно предполагали остаться там до весны?
О. Нет, я уезжал всего на два месяца и наметил вернуться тотчас после Нового года. У меня были даже обеспечены места для обратного проезда в начале января. Но железнодорожное сообщение прекратилось, и я вынужден был остаться лишних пять месяцев и выехал из Кисловодска лишь 16 мая с первым поездом, в котором я надеялся добраться до места.
В. Нам известны, однако, случаи приезда с Кавказа и раньше мая месяца.
О. Мне такие случаи также известны, но все поездки ранее совершались в условиях для меня недоступных. Я не мог в мои годы и притом с женой поехать в товарных вагонах, сидеть на промежуточных станциях по несколько дней, подвергаться всяким насилиям и даже опасностям, и в особенности подвергать им мою жену.
В. Так что у вас не было каких-то особых оснований, чтобы приехать сюда именно в конце мая?
О. Разрешите мне для более точного ответа видоизменить ваш вопрос. Я понимаю его в том смысле, что вы хотите узнать от меня, не было ли у меня в виду каких-либо особых событий, долженствующих совершиться в Петрограде, которые побуждали меня быть в это время здесь?
В. Да, это точно выражает мою мысль.
О. В таком случае я могу категорически заявить, что ни в конце мая, ни в начале, ни в середине какого-либо другого месяца не могло совершиться в Петрограде или ином пункте России каких бы то ни было событий, которые заставляли бы меня находиться в центре этих событий.
В. Ваш категорический ответ дает мне право понять, что вы вообще отказались от какой бы то ни было политической деятельности?
О. Совершенно верно.
В. Чем же объясняется такое ваше решение, после того, как вы играли всем известную политическую роль?
О. Только тем, что четыре года тому назад я вынужден был покинуть политическую деятельность без моего на то согласия, и притом в таких условиях, при которых я дал тогда же себе слово никогда более не возвращаться к активной политической деятельности.
В. В чем же заключались главные причины, побудившие вас принять такое категорическое решение?
О. Их было три:
