А с «Письмом с Канатчиковой дачи» у стихотворения «Он вышел — зал взбесился…» прослеживаются еще некоторые сходства — например, одинаковые действия дирижера и главврача: «Маэстро сделал знак, как балерина, / Виновников маэстро наказал» (АР-12-78) = «Подал знак платочком значит, / Началось — [держись, наш брат] будут дергать наугад» (АР-8-44); и одинаковое состояние остальных людей: «В мозг молоточки долбили» (АР-12-58) = «И бермуторно в мозгу» (С5Т-4-255).
О смычках сказано, что они «взвились… штыками над страной» (АР-12-62), как в стихотворении «Проделав брешь в затишье…» (также — 1972): «Весна идет в штыки» (причем если здесь «запела вода, пробуждаясь от сна», то и смычки тоже «пели, взметаясь»; АР-12-56). Данный образ впервые встретился в «Штрафных батальонах» (1963): «Ты бей штыком, а лучше — бей рукой». И позднее — уже в качестве сравнения — он будет использован в стихотворении «Ожидание длилось, а проводы были недолги…» (1973): «Здесь, на трассе прямой, мне, не знавшему пуль, показалось, / Что и я где-то здесь довоевывал невдалеке. / Потому для меня и шоссе, словно штык, заострялось, / И лохмотия свастик болтались на этом штыке».
В стихотворении «Проделав брешь в затишье…» говорится о «воинах в легких небесных доспехах», а в песне «Оплавляются свечи…» (вновь — 1972) упоминались «отряды-струи», которые, «построясь в облаках» (АР-12-24), должны были победить «тупое равнодушье крыш». Эти «отряды-струи», названные водой, характеризуются следующим образом: «Ничего не теряла / В этой мутной воде, / Говорить продолжала / На своем языке» («Оплавляются свечи…» /3; 418/). Но так же вели себя и смычки в стихотворении «Он вышел…», причем они вновь действовали в облаках: «Что-то свое, но немое, / В небе писали смычки» (АР-12-56).
Подобную независимость часто демонстрируют лирический герой Высоцкого и герои, близкие ему по духу: «Хоть с волками жил — не по-волчьи выл. — / Блеял песенки всё козлиные» («Песенка про Козла отпущения», 1973), «На свой необычный манер» («Канатоходец», 1972), «Колея эта только моя — / Выбирайтесь своей колеей!» («Чужая колея», 1972).
Но поскольку смычковые «разошлись», их наказал «маэстро», то есть тот же «злой дирижер», причем наказал их картинно, публично — «чтобы впредь неповадно другим» («Прыгун в высоту»). Поэтому и в «Побеге на рывок» будет сказано: «Всем другим для острастки — / Кончен бал с беглецом» (С4Т-3-276).
Вообще мотив наказания постоянен у Высоцкого: «А потом перевязанному, / Несправедливо наказанному…» («Вот главный вход…», 1966), «Наказали бы меня за распущенность / И уважили этим очень бы» («Я сказал врачу: “Я за всё плачу…”», 1968[2005]), «Ну что ж такого — наказали строго» («Скажи еще спасибо, что живой», 1969; АР-2-94), «Жду наказанья каждый миг» («Песня Белого Кролика», 1973; АР-1101), «Стою наказания любого» («Песенка про прыгуна в длину», 1971), «Он не знает, что ему не светит, — / Я припомню — пусть потом секут, — / Все его арапники и плети: / Сброшу его, сброшу на скаку!» («Бег иноходца», 1970 /2; 535/), «Ушел с работы — пусть ругают за прогул» («Песня автозавистника», 1971), «И пусть наказанье грозит — я согласна» («Песня Алисы», 1973), «Будет нам наказаньем безмолвие, / И наградою — звук» («Белое безмолвие», 1972 /3; 377/). Это же наказанье безмолвием встретится в «Гербарии» и в «Истории болезни»: «А мне нужны общения / С подобными себе» /5; 72/, «Мне здесь пролеживать бока / Без всяческих общений» /5; 407/.
Завершая разговор об образе смычковых, заметим, что они «взвились… штыками над страной». Похожий образ космической, «планетарной» битвы разрабатывается в песне «Мы вращаем Землю», написанной почти в одно время со стихотворением «Он вышел…», и между ними наблюдается интересная перекличка: «На краткий миг вселенная застыла, / И пианист подавленно притих» (АР-12-74) = «Кто-то там, впереди, бросил тело на дот, / И Земля на мгновенье застыла». В первой из этих цитат под вселенной подразумевается рояль, являющийся alter ego автора: «И утопают клавиши вселенной, / Поняв, что не ласкают их, а бьют» (АР-12-60). А во второй — Земля застыла в результате самопожертвования одного из солдат.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Теперь обратимся к тем отрывкам текста, в которых автор говорит уже только о себе: «Стоял рояль на возвышенье в центре, / Как черный раб, покорный злой судьбе. / Он знал, что будет главным на концерте, / Он взгляды всех приковывал к себе». Здесь очевидно сходство, в том числе ритмическое, со стихотворением «Парад-алле! Не видно кресел, мест» (1969): «Вот на манеже мощный черный слон, / Он показал им свой нерусский норов. / Я раньше был уверен, будто он — / Главою у зверей и у жонглеров» (а образ «мощного черного слона», в свою очередь, предвосхищает описание другого авторского двойника — из песни «Жили-были на море…», 1974: «У черного красавца борт подгнил, / Забарахлили мощные машины» /4; 440Г
В обоих произведениях встречается мотив доминирования лирического героя, который всегда стремится быть первым, лучшим и идти только вперед: «Надо б подступы к воротам заминировать, / Но уж очень мне охота доминировать! <…> А покуда я на поле доминирую…»/2; 541/, «Вперед и вверх, а там…» /1; 228/, «Вперед и вниз'. Мы будем на щите!» /2; 281/, «Я авангардист по самой сути: / Наступать и только наступать'.» /3; 383/, «И, как всегда, намерен побеждать!» /2; 222/, «Скачки! Я сегодня фаворит» /2; 267/, «Сегодня я сам — самый главный диспетчер» /2; 256/, «Я — глава, и мужчина — я!» /2; 188/, «Я — главный! А сзади… Ну что б я сгорел!» /2; 88/, «Я — “Первый”, я — “Первый", — они под тобою» /2; 89/, «Но уж дело такое — я первый ездок» /5; 346/, «Я был первым, который ушел за флажки / И всю стаю увел за собою» /5; 534/, «Я, первый из людей, вступаю в спор, / Поправ законы, первый на земле» /2; 471/, «Я первый смерил жизнь обратным счетом» /3; 220/, «Он смеялся над славою бренной, / Но хотел быть только первым» /3; 217/, «Я должен первым быть на горизонте!» /3; 137/, «Я прийти не первым не могу!» /2; 267/, «С последним рядом долго не тяни, / А постепенно пробирайся в первый» /2; 279/, «Скажет лучший в мире лучник — / Славный парень Робин Гуд!» /5; 13/, «Бывший лучший, но опальный стрелок» /1; 238/; либо выступает в образе вожака: «В стае диких гусей был второй, / Он всегда вырывался вперед» /5; 258/, «Бывало, вырывался я на корпус / Уверенно, как сам великий князь» /4; 71/, «Шаг я прибавляю понемногу — / И весь строй сбивается на мой» /2; 266/, «И вожак я не с волчьей судьбою» /5; 534/. А в анкете 1970 года на вопрос «Хочешь ли ты быть великим?» сам поэт ответил: «Хочу и буду».
И в реальной жизни Высоцкий всегда стремился к лидерству: «Ты будешь выступать первым? — кричу я Володе. — Чтобы с ходу зал заделать, тон задать!.. — Только первым! Всегда и везде первым'. — отвечает Володя…»[2006].
Теперь вернемся еще раз к строке «Стоял рояль на возвышенье в центре» и обратим внимание, что в целом ряде произведений 1970-х годов лирический герой либо оказывается в центре, либо стремится попасть туда: «Лежу я в центральном кругу на лугу» («Не заманишь меня на эстрадный концерт…», 1970), «Я приземлюсь как можно ближе к центру» («Затяжной прыжок», 1972; АР-12-83), «Но все-таки центральные ворота / Солдату поручают охранять» («Песня солдата на часах», 1974).
Кроме того, рояль стоял «на возвышенье в центре», а в «Расстреле горного эха» (1974) поэт выведет себя в образе эха, которое жило «на кручах таких, на какие никто не проник».
Убийство эха названо «кровавой, злой потехой», и таким же эпитетом наделен дирижер-композитор: «Над пультом горбясь злобным Бонапартом, / Войсками дирижер повелевал» (А.Р-12-76). При этом потеха продолжалась всю ночь, а «злой композитор не спал» (АР-12-58). Что же касается авторских двойников (эхо и рояля), то в обоих случаях они терпят истязания молча: «Рояль терпел побои, лез из кожи, / Едва дрожала верхняя губа» (АР-12-7 8) = «И эхо топтали, но звука никто не слыхал». Совпадает даже мотив сочувствия герою: «И слезы пролились из первой скрипки / И незаметно затопили зал» = «И брызнули слезы, как камни, из раненых скал».
